– Так и есть, – соглашается Пэт, разрезая стейк. – Ты приняла решение и не стала от него отказываться.
– И им пришлось уступить. – Мэрилин усмехается и жадно глотает шампанское.
После ужина они танцуют на Сансет-стрип, и Мэрилин даже не помнит, как добирается до постели. Но долго проспать ей не удается – она открывает глаза в три часа ночи и едва сдерживается, чтобы не позвонить доктору Гринсону и не рассказать ему все свои планы.
Телефон всегда был ее близким другом, как, впрочем, и записные книжки. Мэрилин достает маленький красный блокнот, в котором пишет уже несколько месяцев, и набрасывает стихотворение, посвященное Элле.
А-Тискет,
А-Таскет,
Про смерть придумай сказку.
Письмо пишу подруге,
Не смею ей послать.
Я падаю,
Я падаю,
Ох, каждый день я падаю,
Но милая подруга протягивает руку,
И с ее поддержкой я выхожу на свет.
В комнате громко тикают часы. «Тик-так, тик-так» отдается в ушах Мэрилин раздражающим эхом.
Настал вечер. Солнечный свет за окном еще не потух.
Мэрилин отпивает водки с тоником; туман заволакивает ее сознание. Она хлопает глазами и смотрит на страницу «Улисса», ту самую страницу, которую открыла еще без четверти восемь. «Улисс» всегда ее успокаивал.
Но ей тяжело сосредоточиться на книге, когда в голове все перемешалось, а в глазах мутится.
Она словно стоит на огромных весах. Одной ногой – на чаше с плохими событиями, другой – на чаше с хорошими. Ни одна нога не чувствует под собой надежной опоры, и Мэрилин рискует упасть.
Плохое: Синатра ее прогнал.
Хорошее: сделка на миллион долларов за два новых фильма.
Плохое: Кеннеди.
Хорошее: Элла, Джо, Милтон, Эми и другие ее друзья.
Плохое: ее репутация.
Хорошее: ее репутация.
У задней двери лает Милашка Мафия, и Мэрилин кладет в «Улисса» закладку, понимая, что сегодня уже ничего не прочитает. Положив книгу рядом с пузырьком таблеток, она пытается вспомнить, сколько успела принять за сегодня. Она вечно глотает больше, чем следует. Вернувшаяся к ней дурная привычка. Из-за этого таблетки хуже действуют, и приходится принимать еще больше. Может, она просто ляжет спать пораньше. Когда Мэрилин встает, ее охватывает слабость, ноги не слушаются, будто они превратились в спагетти, которые она цепляла вилкой за ужином.
– Вывести ее? – кричит Юнис.
– Не надо, – отвечает Мэрилин заплетающимся языком. – Я сама.
Опираясь о стену, она добирается до двери и выпускает Милашку Мафию. Ее чудесная собака выбегает во двор. Пошатываясь, Мэрилин бредет к шезлонгу у бассейна.
Может, ей стоит поплавать. Сегодня хорошая погода, стрекочут сверчки. Будет приятно погрузиться в теплую воду. Стать невесомой. Забыть ненадолго о тяготах мира.
Маф заканчивает со своими делами и подбегает к ней, виляя хвостом. Мэрилин наклоняется и гладит ее по голове, а потом и по пузику, когда Маф его подставляет.
– Какая же ты очаровашка, – говорит Мэрилин.
У нее нет сил, чтобы идти в дом и натягивать купальник. Может быть, раздеться прямо тут? От посторонних глаз дом оберегают и забор, и живая изгородь. Мэрилин встает, но ее заносит вправо, и она снова падает на шезлонг. Не вставая, стаскивает с себя брюки и нижнее белье. Затем избавляется от рубашки и бюстгальтера.
– Хочешь поплавать?
Маф виляет хвостом и восторженно лает. Они обе любят плавать. Дойти до бассейна оказывается не так-то просто, но Мэрилин справляется и садится на край, опустив ноги в теплую воду. Ну а Маф запрыгивает с разбега, будто у нее нет никаких тревог и печалей. Хотелось бы Мэрилин быть такой беззаботной.
Она соскальзывает с края бассейна и погружается в воду, доставая ногами до шершавого дна. Пытается сделать вдох, но вспоминает, что она под водой, и выныривает.
Воздух холодит ее влажную кожу. Мэрилин вяло плывет к мелководью, чтобы встать на ноги, – на глубине она рискует захлебнуться. Ей не стоило лезть в воду, напившись и приняв столько таблеток. Она это знает.
Слабыми пальцами она цепляется за бортик, кладет на него руки, пристраивает сверху подбородок и глубоко вздыхает.
Может, стоит позвать Юнис, чтобы помогла ей выбраться? Мэрилин даже полотенце не взяла.
Но звать никого не приходится. Юнис сама подходит к раздвижной двери и спрашивает:
– Принести вам полотенце?
– Ты всегда обо мне заботишься.
Мэрилин не уверена, сколько времени проходит. Но вот Юнис приближается к ней и берет за руку. Ведет к лесенке и укутывает в полотенце. С ее помощью Мэрилин заходит в дом, а затем – в спальню.
– Спасибо, Юнис. Спокойной ночи. У меня завтра важный день.
– Верно, мисс Монро.
– Присмотришь сегодня за Маф? Меня так клонит в сон. Боюсь, я не услышу ее, если что.
– Присмотрю, конечно.
Юнис закрывает дверь спальни. Оставшись в одиночестве, Мэрилин роняет полотенце и без сил падает на кровать.
Но сон к ней не идет. Вместо этого она лежит, уставившись в потолок, и в голове у нее царит сумятица мыслей и чувств. Всего за минуту она сочиняет еще одно стихотворение и переворачивается, чтобы записать его на листе бумаги, но находит на прикроватном столике только воду и таблетки.
Таблетки помогут ей заглушить шум в голове. Она закидывает себе в рот целую пригоршню.
– Позвольте мне уснуть, – говорит она, ни к кому не обращаясь, и снова укладывается.
Потом тянется к телефону и набирает номер Эллы. Та не берет трубку.
Телефон звонит, заставляя ее вздрогнуть.
– Элла? – спрашивает она.
– Нет, Мэрилин, это Питер, – говорит он. Следующие пятнадцать минут она пытается не уснуть и совершенно не помнит, о чем они говорили. Она проваливается в сон и снова приходит в себя, прижимая к плечу телефонную трубку, из которой раздаются пронзительные гудки, еще более мерзкие, чем тиканье часов.
Мэрилин нашаривает на прикроватном столике один из пузырьков и вытряхивает в ладонь оставшиеся таблетки. Разом закидывает их себе поглубже в рот, запивает остатками воды и роняет стакан на пол.
Ее пальцы блуждают по телефонному диску, но, лишь услышав голос Эллы, она понимает, что действительно набрала номер.
– У меня хорошие новости, – выговаривает она, надеясь, что в трубке ее голос звучит внятней, чем у нее в ушах. – Миллион долларов.
– Чудесно. Тебя ждет много хорошего, – отзывается Элла. – Просто нужно взять себя в руки.
– Да. Уже взяла. – На самом деле нет. Мэрилин стыдится своей лжи. – Я справлюсь.
– Ты справишься. Ты взяла Голливуд за грудки. Если ты смогла добиться от них того, чего хочешь, то сможешь добиться и от себя. Надо только достаточно сильно захотеть.
– Я хочу. – Мэрилин улыбается в потолок, и они с Эллой прощаются. – Правда хочу.
Завтра будет пятое августа. Она проснется и постарается обойтись без таблеток. Составит список дел. Еще раз сверится с календарем, где указаны даты фотосессий и переговоров по поводу предстоящих фильмов. У нее много хлопот.
Все будет хорошо.
– Я – Мэрилин Монро, – говорит она пустой комнате так, будто обращается к многотысячной толпе. – И моя судьба в моих руках.
Но, пока завтра не настало, она принимает еще одну таблетку.
Будь счастливЭлла
1962 год
Я люблю Чикаго, но только не летом, и тем более не в августе, и тем более не в первую субботу августа. Стоит невыносимая жара и духота, даже в нашем номере с кондиционером в отеле «Палмер Хаус». Надеюсь, что в клубе мистера Келли хватает вентиляторов на потолке. Как только Джорджиана уедет в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс (у нее назначена встреча с неким мужчиной, но она умна и никому не говорит, зачем так торопится в Лос-Анджелес), я сразу же отправлюсь послушать группу «Диззи». Я должна успеть на вторую половину концерта, которая начнется около полуночи.
– Такая страшная влажность, не продохнуть, – доносится из ванной комнаты голос Джорджианы.
– Почему мы вечно разговариваем через закрытые двери? – кричу я в ответ. – Даже в номере отеля беремся за старое. Нужно покончить с этой привычкой.
– Согласна. Но не прямо сейчас. Я пытаюсь натянуть компрессионное белье, оно меня вот-вот расплющит.
– Нужно будет взять Рэя-младшего на следующие гастроли «Джаза в филармонии», – кричу я, сидя перед трюмо и пытаясь выбрать парик. – Главное – не называть его малышом. Через девять дней ему исполнится тринадцать.
– Он уже два года просит так его не называть. – Джорджиана приоткрывает дверь в ванную, чтобы поберечь наши голосовые связки. – Но слово «малыш» намертво въелось в твой мозг.
– «Въелось в мозг», Джорджиана? Ты издеваешься?
– Может, подаришь ему ударную установку?
– У него уже есть ударная установка.
Дверь в ванную распахивается до упора.
– Даже две.
Я смотрю на отражение Джорджианы в трельяжном зеркале.
– Помнится, у него возник интерес к трубе. Может быть, ее и подарю.
– Что ты наденешь?
Я пристраиваю на голову парик с короткими, мелкими кудряшками.
– А ты?
– То, что уже надела. – Джорджиана медленно кружится на месте, демонстрируя черно-серое платье с короткими рукавами и круглым декольте. Она носила это платье уже сотню раз.
– Я надену темно-синее, – говорю я.
Джорджиана останавливается и поправляет на мне парик.
– Когда ты возвращаешься в Копенгаген?
Я улыбаюсь себе в зеркале.
– На следующей неделе.
– Уверена, что это хорошая идея?
Я хмурюсь, переводя взгляд на Джорджиану.
– Да. Почему нет?
– Ты рискуешь, так часто туда летая. – Она качает головой. – Честное слово, с каждым годом ты становишься все смелей и смелей.
– А разве смелость – это плохо? – Я посмеиваюсь.
Оставив вопрос без ответа, она берет одну из моих помад и красит губы.
– Мне послышалось или ты с кем-то говорила по телефону? Это была Мэрилин? Где она, в Лос-Анджелесе?