Ее, совсем как Лану Тернер, начали называть новой «девушкой в свитере»[12]. Мэрилин вспоминается волшебный красный свитер, который она позаимствовала в подростковом возрасте. Это был даже не свитер, а кардиган, который она надела задом наперед. Она выглядела просто возмутительно на фоне других девочек, которые носили белые блузки и застегивали свои кардиганы спереди.
Мэрилин хочет стать новым воплощением гламура. Она позирует и посылает в камеру воздушный поцелуй, а потом поворачивается к зданию театра. В первой половине дня они вместе с Джейн Расселл прижали ладони к цементу, а затем встали на него прямо в туфельках, навеки оставив на аллее свой след. Мэрилин написала свое имя витиеватым почерком, а в качестве точки над i вдавила в цемент сережку (использовать бриллиант ей не разрешили).
Джо Ди Маджо, высокий и заботливый, радостно улыбается, когда они заходят в театр рука об руку. Мэрилин, кажется, вот-вот влюбится в него без оглядки, несмотря на предостережения некоторых друзей. Двери закрываются, заглушая гомон толпы снаружи.
Она окидывает взглядом звезд, пришедших на премьеру. Неожиданно для самой себя Мэрилин пригласила Эллу в надежде, что та посмотрит на нее и послушает ее пение. Но Эллы нигде не видно.
Они переписываются уже несколько недель. Элла отличается добротой и иногда смешно шутит, хотя, кажется, не всегда намеренно. В одном из писем она рассказала, как в ответ на чью-то просьбу объяснить джаз она исполнила «Любимый, вернись ко мне», заменив бóльшую часть припева скэтом. Мэрилин бы многое отдала ради того, чтобы это увидеть. Такой взгляд на мир крайне ее интригует, как и многое другое в характере Эллы.
Мэрилин думает, что, встретившись с Эллой лично, она наконец-то обретет настоящую подругу. Большинство так называемых друзей чего-то от нее хотят, как и многие другие люди, с которыми она когда-либо сближалась. Но Элла ни о чем не просит. Они просто делятся друг с другом своими мыслями. Не играют никаких ролей. Всего лишь ведут прямой, откровенный разговор – на письме, а не вживую.
Выпив по коктейлю в вестибюле вместе с другими актерами и гостями, они идут в зал. Запах попкорна с маслом навевает воспоминания о детстве, когда она порой весь день напролет смотрела фильмы в кинотеатре.
Они устраиваются на мягких, обитых бархатом сиденьях. Когда свет гаснет, Джо берет ее за руку.
Мэрилин притоптывает в ритм музыке, глядя на себя, поющую на экране. Некоторые терпеть не могут смотреть на свою трехметровую копию, но только не Мэрилин. Она с детства мечтала сниматься в кино, так с чего бы ей отворачиваться?
После финальной сцены экран скрывается за роскошным бархатным занавесом, и Мэрилин улыбается так широко, что ее лицевые мышцы, наверное, будут болеть наутро.
– Ты была бесподобна, – шепчет Джо.
Она знает, что он прав. Если заядлые кинозрители не слышали ее имя раньше, то теперь уж точно услышат.
– Спасибо. – Она сжимает его руку. Целая жизнь, проведенная в одиночестве, и вот Мэрилин готовится кого-то к себе подпустить.
Мужчина, который ушелЭлла
1953 год
Мне было два года, когда мы с мамой переехали из Вирджинии в Йонкерс. Мой настоящий отец нас давно бросил. Я совсем его не помню, но помню отчима. Когда мне было пятнадцать, мама умерла, и он должен был обо мне позаботиться. Но не сложилось, и вместо этого меня отправили к маминой сестре Вирджинии – той самой женщине, которая сейчас воспитывает моего сына, Рэя-младшего. Теперь, став старше и мудрей, она может позаботиться о ребенке намного лучше, чем тогда.
Но мне не под силу избавиться от воспоминаний об отчиме. Наверно, из-за этого я действовала так быстро, когда приняла решение о разводе.
Небольшая поездка в Мексику в августе – и мое шестилетнее замужество подошло к концу. Я вновь свободная женщина, но рыдаю уже целую неделю. Никак не могу остановиться. Печаль накрыла меня плотным покрывалом. Я лежу в постели, глядя в потолок, и тону в чувстве вины, поражения, в мыслях о прошлом. Что со мной не так?
Хорошо, что у меня остались музыка и друзья по переписке. Последним я раньше не увлекалась. Даже не догадывалась, что мне так понравиться читать и писать письма.
Послания от Мэрилин – самые увлекательные. У нее в жизни происходит больше драмы, чем в сериале «Облава». Взять хотя бы скандал с фотографиями. Любая другая женщина засела бы дома, сгорая от стыда. Но Мэрилин совершенно спокойна. Безумство придает ей сил.
А вот я пишу ей гораздо более вежливые и сдержанные письма. Единственная мало-мальски скандальная тема, которую я поднимаю, – это мое знакомство, или дружба… или, возможно, что-то иное?.. с норвежцем Тором Ларсеном.
Джорджиана даже не знает, что мы с ним переписываемся, а уж тем более видимся. Но Мэрилин знает все: его полное имя, как мы с ним познакомились, как я не смогла повидаться с ним в Париже и как теперь, спустя год с лишним после нашего знакомства, мы уже бессчетное число раз встречались во время моих европейских гастролей.
Мы наслаждаемся как личным общением, так и перепиской.
Дорогая Мэрилин,
он голубоглазый блондин. Повстречайся мы с Тором в Америке, я бы никогда не рискнула показаться с ним на публике, если бы только он не был музыкантом, певцом, репортером или моим менеджером. Но, когда мы вместе, мы не в Америке. Европейцев и англичан мало заботит моя личная жизнь. Они нам не мешают. Тор, пусть он и не знаменит, ведет шикарный образ жизни – и не только потому, что он жиголо, в чем он признается со смехом. Он не раз ужинал с королевскими семействами и легко рассуждает об искусстве и деятелях искусства, начиная от импрессионистов и заканчивая Фредом Астером, а также от Сид Чарисс до Марго Фонтейн. Это английская балерина. Он даже разбирается в истории джаза в Великобритании и Европе.
Не знаю. Просто он мне нравится. Что тут скажешь?..
Дорогая Мэрилин,
возможно, тебя это удивит, но благодаря тебе я полюбила письма. Твое чувство юмора, твои рассказы об ухажерах и голливудских делишках каждый раз меня либо смешат, либо трогают. Тор в письмах так же многословен, как и во время наших встреч в Париже, Осло или Лондоне. Он импресарио, и в его письмах сквозит любовь к картинам, танцам, музеям и театральным постановкам. Мне всегда нравятся работы, которые он мне рекомендует посмотреть, например «Крик» Эдварда Мунка.
Я в восторге от этой картины. Никогда раньше не испытывала ничего подобного. Обычно в турах я покупаю книги рецептов, если есть время между выступлениями.
Это чувство меня пугает…
Дорогая Элла,
тебя беспокоит, что он голубоглазый блондин, но ты же не пытаешься притащить его в Нью-Йорк. Вы с ним даже не целовались. Верно? Не опережай события. Следуй зову сердца. Он тебе нравится. Не рассказывай про него никому, пока не определишься, чего хочешь. Я могу дать тебе пару советов. Все зависит от того, каких именно отношений ты ищешь и найдется ли в них место Тору.
Ну а пока не накручивай себя. Просто получай удовольствие…
Не то чтобы я прислушивалась к советам каждой светской львицы из Голливуда. Окажись Мэрилин сейчас передо мной, я бы ей ответила: «Я через это уже проходила. Мое сердце рвется в горящее здание, пытаясь избежать пламени, но жаждая тепла. Мне тридцать шесть, у меня за спиной два неудачных брака, приемный сын, с которым я провожу слишком мало времени, и друг из Норвегии, о котором мне не следовало бы так много думать».
Но Мэрилин здесь нет, а записывать все это я не собираюсь. Вместо этого я дочитываю письмо. Она рассказывает, как сильно любит Джо Ди Маджо, как хочет остепениться и завести семью, но при этом продолжить голливудскую карьеру.
Пожалуй, в этом мы с ней похожи – хотим все и сразу. Но в мире, где последнее слово принадлежит мужчинам, не так-то просто совместить карьеру, любовь и семью.
Я перечитываю одну строчку: «Все зависит от того, каких именно отношений ты ищешь».
Возможно, Мэрилин права. Конечно, я ни за что не стану заводить серьезных отношений с мужчиной вроде Тора, но мне бы не помешало что-то новое и веселое в жизни. И мы встречаемся лишь по ту сторону океана. Может быть, я и познакомлюсь с ним поближе.
Пришел вечер субботы, и мне совершенно нечем заняться – целая неделя без единого выступления или записи в студии. Неслыханное дело. И я понятия не имею, на что потратить время.
Я люблю автомобили. В гараже у меня стоит сразу несколько. Я решаю покататься на одном из них. Мой «Роллс-ройс» 1950 года – двухдверный «Сильвер Доун» с откидным верхом – был одним из последних подарков, которые Рэй преподнес мне в попытке заслужить прощение. Это великолепная машина. Дорогая. Роскошная. После развода мне даже в голову не пришло ее вернуть.
Я уговариваю Джорджиану ко мне присоединиться. Она тратит пятнадцать минут на ворчание и жалобы, после чего садится на пассажирское сиденье.
– Куда хочешь отправиться? – Я поворачиваю ключ зажигания и жму на газ. Рокот мотора вызывает приятное возбуждение.
– Не спрашивай. Это же ты вытащила меня на улицу. – Джорджиана придерживает концы шарфа, которым обмотаны ее волосы, потому что я опустила верх машины. Зачем иначе ездить в кабриолете? – Мне и дома было неплохо, – продолжает она, перекрикивая ветер.
– Я развелась меньше двух месяцев назад, – я тоже повышаю голос. – Мне нужно исцелить разбитое сердце и повидать мир.
– Твое сердце не разбито. – Я не могу отвернуться от дороги, но и по голосу понимаю, что кузина закатывает глаза.
Мне не нравится, когда она обесценивает мои чувства.
– Тебе-то откуда знать? Ты так давно в разводе, что твое сердце обратилось в камень. Ты даже не помнишь, что такое любовь, и уж тем более по ней не тоскуешь.
Джорджиана взрывается:
– Чтоб тебя, Элла! Я была влюблена. Но ты бы этого даже не заметила. Ты видишь только то, что касается тебя самой: большие дома, роскошные шубы, дорогие машины, неподходящих тебе мужчин и выступления на сцене. Ты даже не можешь позаботиться о ребенке, которого якобы так отчаянно хотела. Так что не читай мне нотаций о любви. Ты любишь только то, что важно для тебя в данный момент. А потом забываешь об этом навсегда.