репления и т. п.) французы насобирали в тех местах, где проходили их Дарданелльский и Салоникский фронты, и из того, что бросили немцы. Естественно, все это имущество было разукомплектовано, значительная его часть – вообще непригодна для повторного использования. Долго не могли научиться гнуть рельсы для укладки их на поворотах. Пришлось изобрести самодельный пресс. Своими силами пришлось переделывать вагонетки, не приспособленные для перевозки людей и негабаритных грузов.
На третий раз русским все-таки удалось реализовать собственный проект: офицеры железнодорожного батальона выбрали трассу, которая давала возможность в обе стороны поднимать вагонетки лишь до перевала, откуда они до конца спускались самокатом. Поднимать вагонетки должны были мулы, даваемые корпусным обозом. Впрочем, и ездить по такой декавильке тоже было удовольствие не из самых приятных, особенно вначале: до станции Перевал вагонетки вытягивали мулы, причем вагонетки несколько раз сходили с рельсов, откуда под уклон с незначительными подъемами, берущимися по инерции, все-таки достигали Галлиполи. Скорость подчас развивалась приличная. Крушений, особенно поначалу, было немало, а за «производство» крушения вагоновожатому полагалось 30 суток ареста.
Перед Рождеством французы решили проверить, что происходит в лагере русских беженцев. Но, когда увидели вместо беженского стана – образцовый войсковой лагерь, полки, батальоны, дивизионы, эскадроны, батареи, – французские генералы ахнули. Пред их глазами предстала настоящая армия, сохранившая знамена и полковые печати, пулеметы и трубы духовых оркестров… В довершение инспекции был парад. Перед Кутеповым и его штабом, перед французскими генералами шли, вскинув винтовки «на руку», батальоны в шеренгах по восемь. Шли в белых – скобелевских – гимнастерках и в фуражках: марковцы в черно-красных, алексеевцы в бело-голубых, дроздовцы в красноверхих…
После этого, наконец, удалось выяснить у французов дневной рацион. На 27 декабря 1920 года в нем значилось:
«1. Хлеб обыкновенный или бисквит – 500 г (слово «бисквит» осталось невыясненным).
Муки, каши или однородных продуктов – 150 г.
2. Мясо свежее или мороженое – 300 г или мясо консервированное – 250 г.
3. Сухие овощи или равнозначные продукты, как то: картофель, свежие овощи и тесто (кубики) – 100 г.
4. Соль – 20 г.
5. Жиры – 20 г.
6. Чай – 7 г.
7. Сахар – 20 г».
Впрочем, картофель весь был испорчен, и его пришлось выбрасывать, а консервы так протухли, что без отвращения есть их было невозможно. Да и потом, когда с содержанием пайка определились, продукты выдавались без взвешивания, на глазок или по весу, указанному на мешках и ящиках. Но зачастую фактический вес продуктов был значительно ниже. К примеру, если сушеного картофеля числилось 40 килограммов, то на самом деле в ящике его было 25. Упаковка часто бывала поврежденной и неполной, а между тем французские сержанты, работавшие на складе, требовали, чтобы все принималось согласно тому, что написано на таре, угрожая вообще прекратить выдачу продуктов.
Даже случайные обстоятельства отражались на величине рациона. Так, 13 января 1921 года с французского склада было кем-то похищено 700 килограммов сахара. В связи с этим французы уменьшили его долю в пайке, чтобы компенсировать недостающее.
Несколько улучшенный паек удалось выхлопотать для лазаретов. Вместо консервов больным выдавалось свежее мясо, а чечевицу и фасоль заменили рисом и макаронами, сверх того выдавались в мизерном количестве кофе и консервированное молоко.
В лагерях началась голодная цинга. У детей и женщин босые ноги, часто обмотанные у щиколоток марлевыми бинтами. На бронзовых спинах, на руках, по ногам пролегли сизые широкие полуязвы, точно пятна пролежней. Отчего? Выяснилось, что от селитры. В консервах селитра, и от нее эти селитренные пятна. Некоторые, чтобы не умереть с голоду, пытались заняться охотой на зайцев и куропаток, удить рыбу, но результаты были ничтожны. Не забывали брать свое и дизентерия с туберкулезом. Вскоре и брюшной тиф поднялся от высохлой и глинистой лагерной речки и пошел шагать по палаткам. Москитная лихорадка, яростная галлиполийка, мгновенно бросала людей на койки. Люди горели, у них обсыхали потемневшие губы. В глазах темный дым жара. Люди, захваченные эпидемией, сгорали мгновенно без сил, без борьбы.
Борьба с эпидемиями набирала темпы, вскоре греческий Красный Крест прислал свой госпиталь на 50 коек, с прибытием госпитального судна «Румянцев» наладили распределение больных по заболеваниям. Дали положительный результат и противоэпидемические мероприятия. В городе срочно оборудовали две бани, в одной из которых устроили дезинфекционную камеру. Теперь до 700 человек ежедневно могли мыться теплой водой и бороться с паразитами. Были взяты под санитарный контроль общежития, гауптвахты, наладили своевременную уборку мусора и туалетов в городе.
В лагере с эпидемиями тоже долго не могли справиться. Большая скученность людей в палатках, сон на земле, недоедание изнуряли людей. Борьбу с заболеваниями затрудняла большая нехватка дезинфекционных и лечебных средств. Но и здесь построили бани, дезинфекционные камеры. Теперь в своей бане в течение недели каждый имел возможность вымыться горячей водой, «прожарить» обмундирование и нижнее белье. Специально выделенные от частей команды регулярно убирали мусор, сжигали загаженные кусты. Усилился санитарный контроль за состоянием мест общего пользования, особенно за кухнями и источниками воды. С наступлением тепла количество выздоравливающих резко увеличилось, а к лету поступление заразных больных в госпитали сошло на нет.
В этих тяжелых условиях весной и летом 1921 года была сделана попытка наладить выращивание овощей. Но удалось это только в одном Дроздовском полку. Там сформировали команду в 45 человек и во главе с двумя офицерами-агрономами стали обрабатывать целину; вскоре получился огород. На нем удалось вырастить приличный урожай капусты, помидоров, картофеля, перца, огурцов, кабачков, моркови и различной зелени. Большинство этих овощей ушло в полковой лазарет и тем, кто был особенно ослаблен длительным голоданием. Таковых в корпусе насчитывалось свыше 2,5 тысячи человек. У многих из них стали развиваться туберкулез, малокровие и другие серьезные заболевания. Выручал также Красный Крест, американский и греческий. Женщинам иногда от них выдавалось небольшое количество сгущенного молока, сахара, макарон и шоколада. Чтобы прокормиться, в ротах и на батареях стали организовываться артели, в которых назначались ответственные за получение продуктов, заготовку дров для кухни. Местные власти выдали войскам около ста турецких кухонь, в которых котлы были с двойным дном. И вот тут случилась закавыка: сколько ни бились повара, сколько ни сжигали драгоценных дров, пища не закипала. Потом оказалось, что в пустоты между днищами нужно было заливать глицерин.
Но постепенно галлиполийцы обустраивали свои жилища. В земле на четырех человек вырывались углубления, и чтобы стенки не обрушивались, их оплетали лозой. Пол такой ямы выстилали сухими листьями и травой, место для отдыха и сна представляло собой сооружение, сложенное из камней и заполненное внутри сначала землей, а сверху ветками и листьями. В шутку эти ямы называли «купе».
По центру палатки во всю ее длину прорывалась траншея, дно которой посыпалось мелкими камешками и утрамбовывалось. Передвижение по ним в дождливое время спасало от грязи, а летом – от пыли. Для отопления палаток делали примитивные очаги, топливом служил кустарник, росший вдоль реки и на склонах гор. Освещение почти отсутствовало, поскольку французы не давали керосина. Чтобы хоть немного осветить палатки, делали примитивные «каганцы» из консервных банок, наливая в них кокосовое масло, удержанное из продовольственного пайка.
Семейным палатки ставились отдельно. Каждую из них внутри делили брезентом на ячейки для каждой семьи. Но долго в таких условиях семьи находиться не могли и старались переселяться в сделанные собственными силами землянки. Это были просто ямы, укрытые сверху хворостом и грунтом, с единственным отверстием для входа и света. Потом появились и более благоустроенные землянки с крышами из черепицы, с застекленными окнами и настоящими дверями. Это требовало больших расходов, а подавляющее большинство солдат и офицеров терпели нужду. Как вспоминали потом жители «хуторов Барбовича» – так в шутку называли в обиходе расположение кавалерийской дивизии, которой командовал генерал Барбович, – был один полковник, который вплоть до отъезда в Сербию прожил с семьей в яме, затянутой сверху лишь лоскутом брезента.
После того как закончили оборудование палаток, подготовили места для общих построений, разбили дорожки, посыпав их мелкими камешками и обсадив кустарниками и деревцами.
Поняв, что в полевом лагере придется находиться долгое время, его обитатели постепенно совершенствовали свое жилье. Появились кровати, но их сперва получали неохотно, считалось, что циновки из лозы и подстилка из листьев лучше сохраняют тепло. В матрасы стали набивать высушенные морские водоросли. Некоторые сплели себе койки из лозы, а вместо ножек приспособили большие корни деревьев или крупные камни. Те, кому повезло, добыли ящики и приспособили их как столики.
Но главным неудобством в полевых условиях была всюду проникающая сырость. Во время дождей палатки протекали, влага была везде, сверху капало с крыши, а внизу вода сочилась из стенок «купе» и пола. Примитивные печи сильно дымили, и пользовались ими редко.
Тем не менее вскоре очередь дошла и до сооружения офицерских собраний. Как правило, это была большая палатка, а к ней пристраивали помещения поменьше – для буфета, читальни или сцены, как, например, в Дроздовском полку. В таком буфете можно было купить кружку чая или съесть котлету, сделанную из консервов. Однако вскоре месячную выплату двух лир, которые выдавались в виде денежного содержания, стали задерживать, и услугами таких буфетов пользоваться перестали.