И вскоре наткнулся на объявление: требуется кочегар на суконную фабрику. Фабрика располагалась почти в самом центре Белграда. Оттуда были хорошо видны развалины старой турецкой, некогда мощной крепости Калемегдан, куда в последнее время любил захаживать Линицкий и с высоты осматривать город, а также любоваться протекающей снизу красавицей Савой, чуть поодаль дарящей свои воды Дунаю. Особенно любил приходить сюда по вечерам, когда огненно-красное заходящее солнце нависало над самой Савой, ее мутные воды смешивались с темной синькой Дуная, чуть тронутой золотом у правого берега. Любил наблюдать, как все медленно блекнет, чтобы наконец слиться с наступающими с востока сумерками. Далеко за излучиной Дуная краснели черепичные крыши Земуна.
Недолго думая, Леонид направился на эту фабрику.
Еще в 1897 году немцы на паях с местным промышленником Александром Обрадовичем открыли в Белграде полотняную фабрику, а год спустя немец Михель в сербской столице открыл уже суконную фабрику. Однако война внесла свои коррективы – немецких фабрикантов здесь не очень-то жаловали, и они вынуждены были распродавать свои активы. В Белград хлынули богатые промышленники из богатого южного города Лесковца, и, таким образом, суконная фабрика оказалась выкупленной Костой Иличем.
Илич знал, что владельцы суконного завода в Парачине, братья Владо и Славко Теокаревичи, охотно принимали на работу русских, доверяя им даже ответственные посты – электрическую станцию, счетоводство, заведовать складами. А группа казаков даже охраняла заводской комплекс. Потому и никаких проблем в том, чтобы взять кочегаром молодого русского парня, он не видел. И вот уже Леонид Линицкий оказался на большом предприятии, где работало несколько сот человек.
Некоторое время Линицкий присматривался. К работе, к людям, к директору. Поначалу уставал, постепенно привык. К тому же пока его устраивало то, что здесь ему платили больше, чем на стройке – до полутора тысяч динар. На эти деньги можно не только снять недорогое жилье, но и что-то еще откладывать, хотя сербы на этой работе получали больше. Однако мысль о социальной несправедливости и здесь не покидала его, но до поры до времени он себя не выпячивал, искал профсоюзных вожаков. Узнал, что на фабрике даже работало несколько членов компартии. Это его обрадовало: наверняка через них можно каким-нибудь образом переправить письма в Россию. Желание установить контакты с родиной и быть ей полезным хоть в чем-то не покидало с момента отплытия из Крыма. Но до сих пор Москва с ним ни на какие контакты не шла.
В одном из цехов прорвало котел отопления. Мастер котельной чертыхнулся и толкнул в бок Линицкого.
– Пошли, проверим, что там случилось.
Леонид отряхнул от угольной пыли комбинезон, вытер ветошью руки, бросил ее в кучу других тряпок, надел на голову фуражку и отправился вслед за мастером в пострадавший цех. Он впервые попал в это огромное, с высокими потолками помещение. Не столько шел, сколько разглядывал его. А там уже суетились ткачихи и суконщицы, на кого-то в углу цеха кричал мастер смены. Линицкий даже не заметил, как едва не столкнулся с невысокой, светловолосой, стройной девушкой.
– О, простите!
– Вы – русский? – вместо извинения спросила девушка.
– Увы! Но вы, судя по всему, тоже из матушки России?
– Ну да! Из Галлиполи мы переехали в Велику Кикинду…
– Как! Вы тоже галлиполийка! – радостно воскликнул Леонид, но его порыв остудил мастер своим грозным окликом.
– Линицкий! Майку теби… – по-сербски выругался мастер. – Где ты пропал?
– Еще увидимся? – уже на бегу спросил Леонид.
– Надеюсь! – вдогонку бросила ему девушка.
С котлом отопления пришлось возиться почти целый день, даже перерыва на обед не было, потому что цех не мог долго простаивать – фабрикант терял на этом большие деньги, а часть из этих денег, между прочим, шла и на оплату труда рабочих. И как же удивился Линицкий, когда, выходя вечером из помещения цеха, он снова столкнулся с той самой девушкой. Суконщицам также пришлось задержаться из-за этой самой аварии. А может быть, она задержалась специально из-за него?
«Это судьба!» – пронеслось в голове у Линицкого.
– Барышня, вот мы и снова с вами увиделись, – сказал он, подходя к ней.
– Видимо, это судьба, – улыбнулась она в ответ, словно прочитав его мысли.
Они не спеша пошли рядом, не обращая внимания на других людей, конные экипажи и автомобили. Так и шли по центру Белграда, пока не оказались на Кнез-Михайловой улице.
– Меня зовут Леонидом. Я из харьковских дворян Линицких. А вы?
– А я Катя Дракина, из Бердянска. Мой папа сейчас работает здесь в Белграде в Министерстве путей сообщения королевства, а до этого я жила в Кикинде и училась в Смольном институте.
– В Смольном? – удивился Линицкий.
– Ну да, здесь в Кикинде госпожа Эрдели, сама воспитанница Смольного, открыла Первую русско-сербскую гимназию, а устав скопировала с Устава Смольного института благородных девиц. Может быть, слышали?
– Нет, к сожалению, ничего не слышал. Как я вам завидую. У вас теперь есть специальность. А мне ведь в Харькове так и не удалось закончить университет. Вот и работаю кем придется.
– Но это ведь временно.
– И я на это надеюсь. Вот скоплю денег и пойду учиться в Белградский университет. Я уже решил.
– А кем вы хотите быть?
– В Харькове я учился на математическом факультете, но, полагаю, сейчас для математиков совсем не время. Сейчас больший спрос на медиков. Да и частную практику доктору легче открыть.
– Вы правы, доктора и инженеры сейчас нужны.
– Скажите, Катя, вы сказали, что вы были в Галлиполи. Это правда?
– Да, мой папа там был по военной части в кавалерийском полку, хотя и не является военным. Он и в Бердянске по инженерной части на железной дороге работал. А вы? Вы тоже галлиполиец?
– Увы, да! – горестно вздохнул Линицкий.
– Почему увы?
– Потому что я попал туда и сюда – не по своей воле. Я не собирался покидать Россию, но поскольку находился в госпитале по причине тяжелого ранения, то и был вывезен на судах вместе со всем госпиталем.
– Вы воевали?
– Да, в Красной армии, – решительно произнес он и в упор посмотрел на девушку – хотел понять ее реакцию, но она то ли не придала этому значения, то ли просто не поняла и задала новый вопрос:
– И хотели остаться в России?
– А вас это удивляет? Это все-таки моя родина. Я сейчас пытаюсь установить хоть какие-то контакты с Москвой…
– И получается? – вдруг заинтересовалась Катя.
– Пока, к сожалению, нет. Но я не теряю надежды.
Они незаметно прошли Кнез-Михайлову улицу, небольшую, но одну из самых уютных и старых улочек Белграда, прошли центральную площадь Теразие и по улице князя Милоша вышли на холмистый Ташмайдан и на улицу Таковску. Пред их взором оказалась маленькая церквушка с двумя голубыми куполами. Еще совсем новенькая, пахнущая краской церковь Святой Троицы была построена в 1924 году на средства русских эмигрантов и на собранные пожертвования и помощь, оказанную правительством, по проекту и под руководством инженера-полковника Валерия Сташевского в традициях псковско-новгородского зодчества. Освящение храма состоялось 24 декабря 1924 года, а на Рождество 1925 года был установлен колокол – личный дар премьер-министра Королевства СХС Николы Пашича, бывшего посланника Королевства Сербии в Петербурге. Ее до сих пор в Белграде так и называют – Русская церковь.
Они остановились. Катя трижды перекрестилась и преклонила голову. Линицкий с удовольствием разглядывал церковь.
– Зайдем? – предложила Катя. – Здесь настоятелем наш брат, русский, донской казак отец Петр Беловидов.
Линицкий слегка поморщился.
– Давайте в следующий раз как-нибудь. Сегодня день был весьма насыщенный, и, если честно, я слишком устал.
Из церкви вышло несколько человек, повернувшись лицом к зданию, они перекрестились и пошли дальше. И Линицкий с Катей продолжили путь. Они прошли почти всю улицу Таковску и остановились у дома номер 50.
– Ну, вот вы меня и проводили. Спасибо вам.
– Вы здесь живете? – Линицкий разглядывал большой трехэтажный дом старой постройки.
– Да, здесь на втором этаже мы и снимаем квартиру.
– А вы с кем живете?
– С папой, мамой и тетей, папиной сестрой. А давайте зайдем к нам, я вас заодно с ними и познакомлю. И заодно поужинаем. Вы же ведь проголодались, не так ли?
– Неудобно как-то. В первый же день знакомства.
– Удобно, удобно! – засмеялась Катя и, схватив Леонида за руку, потащила его в парадный подъезд.
– Мама, тетя, я гостя привела! – с порога закричала Катя, закрывая за Леонидом дверь.
Квартира была большая, состоявшая, по сути, из двух частей, которые соединялись одной дверью. Линицкий даже позавидовал такому шикарному житью таких же эмигрантов, как и он сам. Впрочем, Катя же сказала, что ее отец – чиновник Министерства путей сообщения, а министерство о своих служащих и обязано заботиться.
В коридор из разных комнат вышли две невысокие, худые, но вполне жизнерадостные женщины, которым было не более сорока. Увидев незнакомого молодого человека, чуть выше среднего роста, они обе удивленно посмотрели на Екатерину.
– Здравствуйте! – несколько смущенно произнес Линицкий. – Меня Леонидом зовут. Мы с Катей, оказывается, на одной фабрике работаем, и она меня пригласила в гости. Вот! Я хотел отказаться…
– Ну, зачем же, молодой человек, отказываться, когда вас приглашает на ужин благородная барышня, – улыбнулась Мария Николаевна. – Давайте знакомиться. Я – Катина мама, Мария Николаевна.
– А я Катина тетя, Александра Ардальоновна.
Линицкий подошел к обеим и поцеловал им руки.
– Мама, тетя! Леня, оказывается, тоже галлиполиец!
– Правда? Ну, впрочем, это уже и не такая невидаль, – произнесла Мария Николаевна. – Пожалуй, реже встретишь того, кто не был в Галлиполи.
– Давайте мыть руки – и за стол! – предложила Александра Ардальоновна.