– Не могу я повернуть назад, – ответил Гребенюк. – Мне нужно срочно возвращаться в штаб.
Вдалеке послышался шум мотора еще какой-то машины. Не раздумывая больше ни секунды, Мария Захарченко-Шульц дважды нажала на спусковой крючок – водитель был убит наповал, его помощник ранен. Но раненый Голенкин все же нашел в себе силы, чтобы испортить машину. Тогда Захарченко-Шульц и ее спутник Вознесенский бросили автомобиль и опять скрылись в лесу. Голенкину удалось остановить приблизившуюся машину, которая и отвезла его в штаб округа. Там он доложил о случившемся. За беглецами была организована погоня, близлежащий район был оцеплен красноармейцами. Снова удалось обнаружить следы беглецов в районе станции Дретунь. Боевики проделали большую часть пути. До спасительной польской границы неподалеку от Полоцка оставалось только десятка три километров. Но, пробираясь по лесу, Захарченко и Вознесенский вышли в места, где находились лагеря и полигоны Красной армии. Опять-таки при активном содействии крестьян удалось организовать облаву. Пытаясь пробраться через оцепление, диверсанты вышли лесом на хлебопекарню Н-ского полка. Здесь их увидела жена красного командира того же полка Ровнова. Опознав в них по приметам преследуемых шпионов, она закричала, поднимая красноармейскую заставу. Но боевая и волевая 33-летняя женщина, полная энергии и решимости, убежденная в правоте избранного опасного пути, одна из наиболее уважаемых в РОВСе и лично генералом Кутеповым, членов Боевой организации, не собиралась сдаваться. Захарченко-Шульц выстрелом ранила Ровнову в ногу. Поняв, что спастись им не удастся, и памятуя о наставлениях Опперпута, они оба, уже раненные, подняли револьверы кверху. Захарченко, обращаясь к красноармейцам, выкрикнула:
– За Россию! – и выстрелила себе в висок.
Вознесенский также выстрелил в себя, но в рот. Вознесенский скончался на месте, Шульц умерла от ран через несколько часов. При ней оказались, кроме револьверов с большим количеством патронов, английские гранаты «Леман», подложные паспорта, финские деньги, царские золотые монеты, карты Карельского перешейка и западной границы СССР.
А вот для другой тройки боевиков-диверсантов поход в Советский Союз завершился более удачно – им не только удалось совершить подрыв с массой жертв, но и уйти за границу.
Белой июньской ночью Ларионов, Мономахов и Соловьев перешли вброд пограничную речку Сестру. Проводник, много раз бывавший на советской стороне, повел тройку по густому болотистому лесу. Осторожно пересекали дороги. Шли по крутым оврагам и в такой густой чаще, куда не подумал бы забрести советский пограничник. Натыкаясь на людей, прятались в кустах, отдыхали и опять шли.
Проводник ошибся и вывел тройку не к озеру Разлив, как предполагалось. Днем он расстался с тройкой и вернулся в Финляндию. Виктор Ларионов, уроженец Петербурга, осмотрелся вокруг и убедился, что проводник дал маху на добрый десяток верст. Изменив направление, усталые, шедшие почти сутки, боевики добрались до леса и устроились на ночлег. Ночью шел дождь, они насквозь промокли, но спали как убитые.
На следующее утро сушили одежду, чистили револьверы от налета свежей ржавчины. Осмотревшись, вышли на шоссе. Кругом мирная жизнь. Стадо коров. Люди с портфелями и сумками, идущие на станцию Левашово. Когда-то шестнадцатилетним юношей ходил и Ларионов по этим местам. Знакома и станция. Выйдя на платформу, боевики убедились, что ни одеждой, ни своим видом они не отличались от многочисленной толпы пассажиров.
Купив хлеба, колбасы и кваса и проводив уходивший поезд, тройка направилась к окраине Левашова, к знакомому Ларионову лесочку. В двух километрах от станции они устроили свою базу – исходный пункт для предстоявших действий. После короткого отдыха Ларионов и Мономахов выехали поездом в Ленинград на разведку. Соловьев остался в лесу с тяжелыми бомбами.
На вокзале Ларионов и Мономахов с трепетом, но благополучно прошли мимо дежурного чекиста. С вокзала на извозчике доехали до центра города. Вошли в Александровский сад, купили несколько газет. Было три часа дня 2 июня. Из объявления в «Красной газете» узнали, что в пятницу, в 8 часов 30 минут, в Центральном партклубе назначено собрание по переподготовке сельских пропагандистов, с вызовом товарищей Пельше, Ямпольского, Раппопорта и других.
В списке учреждений, составленном Опперпутом по Ленинграду, партклуб значился на третьем месте после Северо-Западного областного и Ленинградского комитетов ВКП(б). Учитывая трудности проникновения в Смольный, Ларионов остановил свой выбор на партклубе. Подошли к дому № 59 на набережной Мойки и разведали подступы к нему. Мигом созрел план: в тот же вечер взорвать клуб, бросить бомбы и быстро вернуться на границу, где проводник обещал ожидать их до полуночи на условленном перекрестке дорог.
Ларионов и Мономахов поспешили в Левашовский лес. Наскоро перекусив купленным в Ленинграде съестным, стали готовиться к боевой вылазке. План: в 7 часов 25 минут поездом в Ленинград, прибытие на вокзал – 8 часов 10 минут; в 8 часов 50 минут – вторжение в партклуб, в 9 часов 40 минут выезд из Ленинграда в Левашово и поход обратно. План был рассчитан на быстроту и внезапность.
Боевики несли на себе ручные гранаты, маузеры и браунинги. На случай неудачи – у каждого по дозе цианистого калия. Кроме того, у Ларионова в карманах флакончики с газом. План сорвался в самом начале – боевики опоздали на поезд. Пришлось отложить вылазку до понедельника.
6 июня тройка ровно в 8 часов 50 минут вечера появилась у дверей Центрального партклуба. Назвавшись приезжими коммунистами и предъявив не очень убедительные партийные билеты, расписались в книге посетителей у сотрудницы клуба Брекс. Вошли в зал, где должно было состояться повторное собрание по переподготовке сельских пропагандистов. В зале вокруг стола сидели семь человек, из них две женщины. И Ларионов отменил акт:
– Их слишком мало. Не по воробьям же стрелять из пушек.
Спустились вниз по лестнице, прошли мимо контроля, сказав Брекс, что не туда попали. На ночлег вернулись в Левашовский лес.
В 8 часов 45 минут 7 июня тройка вновь появилась в партклубе. Расписались у той же Брекс, на их счастье к тому же отвлеченной разговором с неким посетителем. В этот вечер был намечен удар по другой группе партийцев. По объявлению в газете боевики узнали о собрании философской секции Научно-исследовательского института под председательством Позерна, ректора Ленинградского коммунистического университета. Доклад на тему «Американский неореализм» должен был читать Ширвиндт, между прочим, родственник известного актера Александра Ширвиндта. На собрание явились преподаватели Зиновьевского университета, слушатели Института красной профессуры, партийцы и беспартийные.
Тройка поднялась на второй этаж. У встретившей их в коридоре женщины Ларионов спросил, вежливо расшаркавшись:
– Доклад товарища Ширвиндта?
– Дверь направо.
– Очень благодарен, товарищ.
Ларионов распахнул тяжелую дубовую дверь. Вошли. Сжимая в руке газовый баллончик, Ларионов тихо произнес:
– Можно.
Мономахов и Соловьев сняли предохранители с гранат, спрятанных в портфелях. Соловьев швырнул в заседавших гранату. Ларионов открыл дверь для отступления. Граната не взорвалась – отсырел стопик в коленчатой трубке. Ларионов бросил в коридоре газовый баллончик, и в этот же миг раздался оглушительный взрыв. То взорвалась граната Мономахова. Посыпались разбитые стекла, раздались отчаянные крики, слышался топот бежавших в панике людей. Были ранены 26 человек, из них 14 – тяжело.
Тройка быстро сбежала по лестнице. В вестибюле Брекс встревоженно спросила:
– Товарищи, что случилось?
– Взорвалась адская машина, бегите в милицию и в ГПУ, и живо! – крикнул ей Ларионов.
Воспользовавшись суматохой, Ларионов со спутниками сели на извозчика и укатили на Финляндский вокзал.
В 9 часов 40 минут от вокзала отошел поезд на Белоостров. На станции Левашово тройка вышла из поезда. Около 11 часов вечера они выбрались на Выборгское шоссе и быстро зашагали к границе. К полуночи достигли Черной речки. Обходя лесом деревню, тройка напоролась на патруль пограничников, открывших по ним огонь из револьверов. Два часа бежали они по лесу. Утром нашли в чаще глубокую яму и залегли в ней. Шестнадцать часов пролежали в этой яме. К вечеру кончился дождь, небо прояснилось. Пользуясь плохеньким компасом, двинулись на север. Несколько раз пересекали тропы, пробитые патрулями пограничников. Около 2 часов утра 9 июня донесся до них глухой шум реки. Вышли на берег. Высоко подняв маузеры, переправились через реку Сестру. На берегу перед ними высился красный пограничный столб с гербом Финляндии.
В тот же день, 7 июня 1927 года, в Варшаве молодой человек по имени Борис Коверда, эмигрировавший из России в Польшу, выстрелом из револьвера убил полпреда СССР в Польше Павла Войкова.
Вскоре после этих диверсий генерал Барбович получил от Кутепова циркуляр следующего содержания:
«После первых ударов по живым целям центр тяжести должен быть перенесен на промышленность, транспорт, склады, порты и элеваторы, чтобы сорвать экспорт хлеба и тем подорвать базу советской валюты. Я полагаю, что для уничтожения южных портов на каждый из них нужно не более 5—10 человек, причем это необходимо сделать одновременно, ибо после первых же выступлений в этом направлении охрана их будет значительно усилена. Сейчас же вообще никакой вооруженной охраны их нет. После первых же выступлений необходимо широко опубликовать и разослать всем хлебным биржам и крупным хлебно-фуражным фирмам сообщение Союза Национальных Террористов, в котором они извещают, что все члены СНТ, находящиеся в России, не только будут сдавать советским ссыпным пунктам и элеваторам свой хлеб отравленным, но будут отравлять и хлеб, сдаваемый другими. Я не сомневаюсь, что даже частичное отравление 3–4 пароходов, груженных советским хлебом, независимо от того, где это будет сделано, удержит все солидные фирмы от покупки советского хлеба. Конечно, о каждом случае отравления немедленно, весьма широко, должна быть извещена пресса, чтобы не имели случаи действительного отравления иностранцев. То же самое можно будет попытаться сделать с другими советскими экспортными съестными продуктами, например, с сибирским маслом. При введении своих людей в грузчики, портовые и таможенные служащие это будет сделать не трудно. Этим был бы нанесен советам удар, почти равносильный блокаде… Помимо того, уничтожение элеваторов не только сильно удорожит хлеб, но и ухудшит его качество. Я совершенно не сомневаюсь, что на это не трудно будет получить в достаточном количестве технические средства, вплоть до хорошо вооруженных моторных лодок. Если бы таковые были получены, то можно было бы развить и некоторое пиратство для потопления советских пароходов… Ведь сейчас имеются моторные лодки, более быстроходные, чем миноносцы. При наличии моторного судна можно было бы устроить потопление долженствующего скоро возвращаться из Америки советского учебного парусника “Товарища”. При медленном его ходе настигнуть его в открытом океане и потопить так, чтобы и следов не осталось, не так уже было бы трудно. А на нем ведь исключительно комсомольцы и коммунисты. Эффект получился бы потрясающий. Потопление советских нефтеналивных судов могло бы повлечь к нарушению контрактов на поставку нефтепродуктов и колоссальные неустойки. Здесь мы найдем широкую поддержку от нефтяных компаний. Когда американские контрабандисты имеют свои подводные лодки и аэропланы, разве нам откажут в получении хороших моторных лодок, если мы докажем свое?