Зал взорвался аплодисментами. Линицкий прошел на свое место в президуме и сел.
– Браво! Ты сегодня был в ударе, – склонившись к нему, негромко произнес Комаровский.
Ротмистр решил повнимательнее приглядеться к Линицкому. Дело в том, что недавно Комаровский получил странное письмо. Писала ему русская, женщина-врач Лисова, учившаяся в свое время вместе с Линицким в университете. Так вот, она предупреждала Комаровского, что Линицкий – беспринципный человек, лишенный белогвардейского патриотического чувства, и что на него нельзя полагаться. Однако же Комаровский больше привык полагаться на свои собственные наблюдения. И пока ничего подозрительного в Линицком он не увидел.
В ноябре 1934 года на Линицкого возлагается исполнение обязанностей секретаря правления белградского отделения галлиполийцев, которые он нес до 10 декабря того же года: выгодное положение секретаря не только давало ему возможность знать всю (даже конфиденциальную) переписку общества, но и позволяло открыто знакомиться со многими бумагами и в канцелярии IV отдела. Однако он сумел себя так поставить, что даже после сдачи должности секретаря продолжал именовать себя таковым, вследствие чего не только многие офицеры, но даже и военный агент полковник Базаревич считали его секретарем правления.
В начале 1935 года Линицкий стал помощником Комаровского. Постепенно ему удалось проникнуть в наиболее опасные для СССР организации и учреждения, занимавшиеся секретной работой. Получаемые им данные о засылке в СССР боевых групп и отдельных террористов позволили нанести серьезный удар по этим организациям в Югославии, а на некоторых направлениях полностью парализовать их деятельность. Так прекратила свое существование организация «Дружина», которая занималась засылкой боевиков через территорию Румынии. Она действовала в тесном контакте с румынской разведкой и находилась под особым покровительством представителя РОВС в Румынии генерала Геруа.
Поскольку переброшенные в СССР террористы арестовывались и предавались суду, о чем сообщалось в прессе, желающих испытать свою судьбу на поприще вооруженной борьбы с совдепией становилось все меньше и меньше. Поэтому некоторые организации, видя бесперспективность этого дела, стали отходить от террористической деятельности.
Сотрудники резидентуры использовали различные способы для получения данных о перебрасываемых террористах. Фёдор Ардальонович Дракин был внедрен в местную фашистскую организацию, которая финансировалась немцами Дрепером и Янсоном, имевшими связь с Гитлером. Дракину удалось получить фотографии, биографические сведения на террористов и агентов из числа эмигрантов, которые готовились для переброски в СССР.
При этом Леонида Леонидовича все более тревожила судьба матери, которая до сих пор оставалась без средств к существованию, несмотря на все обещания руководства ОГПУ. Он несколько раз отправлял в Центр выдержки из письма матери, вернувшейся в Харьков. Наконец, в резолюции одного из руководителей разведки указывается: «Обращаю Ваше внимание на приложенную Линицким выдержку из письма его матери. Старуха сокращена и находится в безвыходном положении. Ясно, что такого рода письма сплошь и рядом диссонируют с нашими обещаниями. Линицкий не в панике, но убедительно просит нас помочь старухе.
Прошу со своей стороны “нажать” на Харьков, чтобы ее восстановили на службе. Пока же необходимо срочно переслать ей 500 рублей».
При этом было добавлено об очередном поступившем в Центр от Линицкого документе: «Материал довольно интересный. По существу прежних заданий имеется ответ на большинство из них».
В штабе IV отдела РОВС шло совещание. Поступила интересная информация из Парижа от генералов Миллера и Шатилова. Из Парижа прибыл генерал-майор Владимир Григорьевич Харжевский, последний начальник белой Дроздовской дивизии, член правления Русского общевоинского союза и один из заместителей генерала Миллера с докладом о тайной операции, приказ о проведении которой подписан самим Евгением Карловичем Миллером.
Спокойный, тихий, малоразговорчивый Владимир Григорьевич был любим и уважаем всеми, с кем он делил все невзгоды 1-й Мировой и Гражданской войн и периода скитаний. Он и сейчас говорил спокойно и неспешно, но каждое его слово оседало в головах слушавших его – Барбовича, Гернгросса, Дурново, Комаровского.
– Начштаба РОВС генерал Миллер в доверительных беседах со своими заместителями говорил неоднократно, что бездействие разлагает и губит русских офицеров. В результате в узком кругу родилась идея громкой акции, которая вновь обратила бы внимание мировой общественности и самой эмиграции на значимость нашего Союза, привлекла деньги в кассу и придала динамизм нашей деятельности. Для вас не секрет, господа, что в Союзе возросла взаимная подозрительность, усилились карьеристские интриги, упал боевой дух участников. Благотворительные пожертвования в пользу Союза заметно сократились, и проблема финансирования приобрела особую остроту. Генерал Шатилов, начальник 1-го отдела штаб-квартиры РОВС, обратился к генералу Миллеру с предложением обсудить вопрос: не следует ли организовать покушение на Троцкого? Ведь Троцкий, несмотря на вынужденную эмиграцию, до сих пор является значительной фигурой, с которой связаны и революционные события в России, и наше поражение в Гражданской войне. Миллер согласился и попросил Шатилова представить свои соображения. Но когда Шатилов доложил предварительные наметки, Миллер заявил ему, что вопрос о подготовке покушения на Троцкого передает одному из своих ближайших сподвижников – генералу Фоку.
Барбович при этих словах перекинулся взглядом с Гернгроссом, приставившим к уху трубку, дабы ничего не пропустить.
– Однако изначально в руководстве Союза возникли трения по поводу проведения теракта. Идею теракта отстаивал генерал Шатилов. Заключение же по проекту операции Евгений Карлович поручил сделать Фоку. А, зная взаимоотношения этих двух генералов, это не могло не усилить еще более между ними отчужденности, которая в дальнейшем отразилась на ходе операции…
Летом 1933 года, когда вопрос о покушении на Троцкого (задолго до операции «Утка», в результате которой Троцкий был убит Рамоном Меркадером) рассматривался в треугольнике Миллер – Шатилов – Фок, сам Лев Давидович Бронштейн, он же Троцкий, находился на юге Франции. Троцкий искал уединения и спокойного места, где мог бы отдохнуть, оглядеться и привести в порядок свои мысли и планы. Курортное местечко Руайян в устье реки Дордонь, впадавшей в Бискайский залив, кажется, отвечало самым придирчивым требованиям. Без лишней шумихи, но с охраной он перебрался на курорт, снял апартаменты в старенькой гостинице и начал регулярно ходить к местному источнику пить минеральную воду. Появление Троцкого в Руайяне обрадовало тех, кто готовил покушение, а поведение «дачника» породило иллюзии легкого осуществления теракта. Но белоэмигрантские террористы переоценили свои силы. Троцкого охраняли плотно и надежно.
При реализации плана по уничтожению Льва Троцкого Фок высказал Миллеру свое мнение, что операцию целесообразно проводить без участия в ней Шатилова. Подразумевалось, что Шатилов в последнее время вел себя заносчиво и в случае успеха мог возомнить о себе бог весть что. Тогда призвать его к порядку будет еще труднее. Миллер поддерживал его. Фок предложил поставить во главе операции генерала Туркула, уже имевшего богатый опыт в подобных делах. Миллер не стал возражать. С инструкциями Фока Туркул приступил к исполнению задуманного. С этой целью он вызвал к себе штабс-капитана Сподина Николая Ивановича, служившего под командой генерала Маркова, который постоянно хвастал в кругу офицеров, что готов во имя спасения Родины пойти на любое дело. В 1932 году он с боевиками в Женеве уже участвовал в попытке покушения на наркоминдела Максима Литвинова, закончившейся безрезультатно. После сдачи экзаменов в Руайянском университете Сподин временно работал на автомобильном заводе «Ситроен» в Булонь-Бийанкуре, под Парижем.
В первых числах августа Сподин переступил порог кабинета Туркула. Генерал принял бывшего сослуживца как старого друга и спросил, готов ли штабс-капитан, как и прежде, послужить Отчизне?
– Так точно, Ваше Превосходительство!
Туркул попросил Сподина придвинуться поближе: разговор будет носить конфиденциальный характер. Генерал разъяснил, что надо срочно выехать в Руайян для ликвидации Троцкого. На оперативные расходы Туркул выдал Сподину 4 тысячи франков.
Задание не вызывало у Сподина ни тени сомнения. Второе лицо в Октябрьской революции, один из создателей Красной армии, Троцкий не мог не вызывать ненависти у офицера-белоэмигранта. Каждый из них мог предъявить ему счет за свои исковерканные судьбы и фактическую потерю Родины.
Но Сподин выразил легкое беспокойство по поводу неясности обстановки. Он поинтересовался у Туркула, есть ли какие-либо оперативные сведения о местонахождении Троцкого, распорядке его дня, количестве охраны.
Туркул недовольно поморщился:
– Действуйте по обстановке. Городок небольшой, и я надеюсь, что у вас не будет помех. В случае необходимости вышлем еще людей, дайте знать. Все, что требуется, – это убить Троцкого.
Туркул проводил Сподина до дверей.
Сподин на три дня остановился в Клермон-Ферране, находившемся в двух-трех часах езды от Руайяна. Ежедневно городским транспортом он выезжал в курортное местечко и гулял там, изучая обстановку. Свой браунинг Сподин припрятал в надежном месте.
В конце первой декады августа штабс-капитан встретил наконец Троцкого. Белый эмигрант сидел в городском парке напротив красного эмигранта. С противоположной стороны подошел человек и стал пить воду. Вокруг расположилась охрана, внимательно наблюдая за входом в парк. На скамейку, где находился Сподин, никто не смотрел. Боевик чуть было не полез во внутренний карман пиджака за браунингом, но вспомнил, что оставил его в Клермон-Ферране. Сподин мысленно проклинал себя на чем свет стоит – надо же было упустить такую возможность!