Сова ознакомился с сообщением прокурора Зеньковского района и тут же стал писать свой отчет: «В Зеньковском районе ликвидирована резидентура польского консульства, возглавлявшаяся агентом консульства Прокоповичем П.А. (осужден по 1–1 категории).
По показаниям Прокоповича, установлено, что резидентом консульства в Харькове являлась Линицкая Надежда Петровна, через которую Прокопович осуществлял связь с консульством.
Линицкая, отрицая свою шпионскую деятельность, признает, что занималась антисоветскими разговорами и что посещала польское консульство якобы по вопросу получения визы для выезда в Польшу к своему брату.
Показаниями арестованной по настоящему делу агента польсконсульства Прокопович Елены, Линицкая изобличается в том, что систематически до 1933 года принимала от Прокоповича шпионские материалы и давала задания о дальнейшей шпионской деятельности.
Показаниями арестованного по данному делу агента консульства Зачиняева Линицкая изобличается в том, что проводила шпионскую работу в пользу Польши и была связана с резидентом польского консульства Ватминским, находящимся в Одессе, от которого получала для передачи польскому консульству в Харькове шпионские сведения.
Зачиняев также показывает, что по заданию Линицкой собрал и передал ей ряд шпионских материалов:
1. О состоянии фабрики механизированного учета и план ее расположения;
2. Представил карту-план намеченных к строительству подвесных дорог между Харьковом, Марефой и Люботиным;
3. О политнастроениях рабочих и служащих управления южных железных дорог.
Одновременно систематически передавая Линицкой добытые им не подлежащие оглашению бюллетени о работе жел. дорог Украины.
Линицкая изобличается в шпионской деятельности показаниями сознавшихся Прокоповича П.А., Прокопович Е.П. и Зачиняева В.В., а также очными ставками с последними.
Не созналась.
Шпионка.
Нач. 2 отделения III отдела УГБ ст. лейтенант госбезопасности Барбаров
Сотрудник III отдела УГБ Сова».
Приговор подписали сотрудник III отдела Сова, замначальника III отдела капитан госбезопасности Торнуев, замоблпрокурора Дёмин и уже 11 ноября отправили в Москву на утверждение наркому внутренних дел СССР, генеральному комиссару госбезопасности Н.И. Ежову и прокурору СССР А.Я. Вышинскому. Разумеется, приговор утвердили и 27 ноября 1937 года привели в исполнение, о чем и составили акт.
«Мы, нижеподписавшиеся комендант ХОУ НКВД Зеленый, Прокурор Дёмин и Начспекорпуса № 1 Кашин, сего числа в 23.20 на основании приказания Зам. Нач. УНКВД по Харьковской области майора госбезопасности товарища Рейхмана от 27.11.1937 г. привели в исполнение приговор над осужденным к высшей мере наказания – расстрелу Линицкая Надежда Петровна, 1872 г.».
Время в тюрьме скрашивали письма к родным и от родных. Когда все его подельники были освобождены, Линицкий почувствовал себя совсем одиноко. И даже сообщение о том, что его приняли в ряды компартии Югославии, ненамного его обрадовало. Зато переданное ему уведомление советского посольства о том, что ему дали советское гражданство, окрылило его по-настоящему и сделало счастливым. В порыве радости он написал письмо матери в Харьков 30 марта 1937 года: «…Врагов своих презираю. Пощады от них не жду, не прошу. В правоту свою верю. Отечества своего не продаю, как это делают некоторые, а люблю и горжусь им, считаю его самым передовым и культурным. Не знаю, как другие, а мне с его заклятыми врагами не по дороге. Если бы имел две жизни, отдал бы их обе за него. На крохи, упавшие со стола иностранных победителей и поработителей родного мне народа, никогда не рассчитывал. Не считаю себя способным для этого».
Спустя две недели, 11 апреля 1937 года, из тюрьмы улетело еще одно письмо, теперь уже детям: «Дорогие мои Галочка и Борисик. Вот уже скоро год, как я вас не видел. Не забывайте своего папу и хотя бы изредка вспоминайте о нем… Любите свою Родину и свой народ и служите им честно. Знайте, что ваш папа отдал за них все, что имел. Целую и благословляю вас…»
И вновь связующим звеном с Родиной становилась двоюродная сестра Ольга Нейман. Из Югославии письма он направлял ей в Лондон, а та уже пересылала их в Харьков. Причем некоторые письма он писал по-французски, некоторые по-сербски.
14 апреля 1938 года Линицкий из Сремской Митровицы отправил в Харьков поздравительную открытку:
«Милая и родная моя доченька, поздравляю тебя с большим праздником и желаю, чтобы ты провела его как можно радостнее.
Твою депешу я получил, как и все остальные депеши до сих пор…
Поздравь и поцелуй за меня твою несчастную маму и больную бабушку, а также и всех остальных, которые все же счастливее, чем эти две.
14.04–38.
Целую и обнимаю тебя, твой папа.
Здравствуй, мой маленький герой, поздравляю и тебя с праздником и желаю как можно больше радости в твоей юной жизни.
Твой папа».
Пока сына отмечали и награждали как ценного разведчика в Иностранном отделе ГПУ, в другом отделе ГПУ пытали и расстреливали мать. Разумеется, Леонид Леонидович ничего этого не знал, а Екатерина Федоровна боялась ему об этом сообщать, дабы еще более не усугублять его страдания.
Находясь в заключении, Леонид Леонидович стал членом Компартии Югославии, вел пропагандистскую работу среди узников. На неоднократные предложения югославских спецслужб о сотрудничестве он неизменно отвечал отказом, несмотря на угрозы физической расправы.
Однажды, прогуливаясь в тюремном дворике, Линицкий вновь обратил внимание на худощавого, коротко стриженного человека, с широкими, высоко расположенными дугами бровей, высоким лбом и небольшими усиками – примерно одних с Линицким лет. Он заметил, что этот человек уже несколько дней пытался подойти к нему, но почему-то не решался. Вот и сейчас тот изредка поворачивал голову в сторону Линицкого. Наконец, Леонид Леонидович сам решил проявить инициативу. Неспешно перестроился в ряд к нему, а затем и вовсе оказался рядом.
– Я вижу, вы за мной наблюдаете уже несколько дней. Вы меня знаете?
– К сожалению, не имел случая прежде знать вас, но мне сказали, что вы – знаменитый доктор Линицкий? – незнакомец начал было говорить на русском, но быстро сбился и перешел на родной хорватский язык.
– Ну уж так и знаменитый, – усмехнулся Линицкий.
– Не скажите! Вы на процессе хорошо задали жару всем этим белогвардейцам и их сербским приспешникам. А я – Андрия Хебранг.
Хебранг незаметно для охраны пожал руку Линицкому, и Леонид Леонидович с удивлением посмотрел на своего нового знакомого, тоже в своем роде вполне знаменитого.
По тюрьме в Сремских Карловцах гуляла легенда о том, что член югославской компартии Хебранг дважды едва не поднимал восстание в тюрьмах, в которых его содержали.
В конце двадцатых годов Хебранга неоднократно арестовывали за нелегальную деятельность. В тюрьме он встретил наступление Диктатуры 6 января 1929 года, когда югославский король Александр I разогнал Скупщину и установил собственную диктатуру. Хорватского коммуниста Хебранга тут отдали под суд в Белграде. На суде он объявил себя «не членом КПЮ, но коммунистом по убеждению». И за эти убеждения его приговорили к 12 годам заключения. Сначала он находился в заключении в тюрьме хорватского города Лепоглава (в бывшем монастыре ордена паулинов). В это же время там находился и Йосип Броз, тогда еще никакой не Тито. Разумеется, два коммуниста, осужденные, по существу, за одну и ту же нелегальную деятельность, познакомились и сдружились. Кроме того, Хебранг все четыре года нахождения в Лепоглаве посвятил изучению русского языка (в чем ему с удовольствием помогал будущий маршал), английского языка, политэкономии и истории. В лепоглавских же застенках родилось и его прозвище – Мироточивый.
Тито, разумеется, тоже не тратил время зря – он тоже учил языки. Вначале – эсперанто, затем перешел на английский. Однако вскоре тюремное начальство стало подозревать, что коммунисты наладили связь со своими товарищами на воле и готовили побег. Поэтому в мае 1931 года Броза и группу его товарищей перевели в Словению, в тюрьму города Марибор, а Хебранг остался в Лепоглаве – одной из самых строгих и ужасных тюрем в королевстве, особенно для политических заключенных, коими и считались все коммунисты – в королевстве Югославия компартия была запрещена. Неудивительно, что коммунисты, борясь за улучшение условий содержания, начали подготавливать бунт. Во главе бунтовщиков и одним из главных его закоперщиков как раз и был Андрия Хебранг. Но, как и практически всегда, в среде своих нашелся один предатель – о подготовке к бунту стало известно тюремному начальству, и летом 1935 года от греха подальше всех бунтовщиков перевели в Сремску Митровицу.
Впрочем, Хебранг успел отличиться и в новом месте заключения, сколотив целую группу из членов КПЮ, которых оппоненты из числа таких же коммунистов обвинили в троцкизме.
Особенно горячие споры были у Хебранга с черногорским коммунистом Петком Милетичем, у которого были едва ли не противоположные взгляды вокруг организации проживания в тюрьме и некоторых других вопросов. Милетич и объявил его троцкистом, и даже пошел дальше, организовав 6 августа 1937 года покушение на Хебранга. Испугавшись за свою жизнь, Андрия сам попросил перевести его в камеру-одиночку.
Вот таким оказался новый знакомый Леонида Линицкого. Они сошлись довольно быстро, часто во время прогулок беседовали на тему марксизма, Линицкий рассказывал Хебрангу все, что знал, о жизни в Советском Союзе (при этом Хебранг попросил нового товарища говорить с ним исключительно по-русски), о политике Сталина, которому Хебранг не мог простить высылку из Союза Льва Троцкого.
Когда тюремный срок близился к концу, Центру стало известно о готовящемся покушении на Линицкого – белоэмигранты не могли простить ему то, что он разворошил этот улей. Пришлось срочно принимать меры по спасению разведчика. Была разработана целая операция.