Для начала с помощью связанного с Центром адвоката Леонид Леонидович подал прошение на имя короля с просьбой разрешить ему после отбытия срока наказания покинуть Югославию. И вот уже волнующуюся Екатерину Фёдоровну в письме от 17 июля 1938 года успокаивают из Москвы:
«Екатерина Фёдоровна,
Получила Ваше письмо. Не волнуйтесь, все в порядке. Прошение он подал по нашему указанию через нашего адвоката, и прошение это там, где нужно. Времени действительно осталось мало, будем надеяться, что скоро будете встречать. Идет все так, как нужно, адвокат опытный и надежный.
Как получим какие-либо сведения о выезде, ни минуты не буду медлить – сообщу Вам. Я понимаю Ваше состояние и поэтому буду очень внимательна.
Деньги пошлю 25-го.
Зинаида Семеновна».
Далее пришлось задействовать брата и сестру Дараган, единственную пару агентов Линицкого, которая осталась на свободе и не была выдворена из Югославии. Им помогали члены подпольной компартии Югославии.
На Линицкого охотились с двух сторон: из Болгарии пришел привет от Комаровского и его шефа по контрразведке РОВСа Фосса; на месте же готовы были на самые жесткие меры люди Байдалакова и Околовича. Разумеется, в курсе обеих операций был и шеф русского отдела Тайной полиции Николай Губарев, недовольный приговором суда. Было жесткое указание – живым Линицкого из Югославии не выпускать.
У ворот тюрьмы в Сремских Карловцах на некотором расстоянии друг от друга стояли два черных «опеля». Тревожные часы ожидания – неизвестно было, когда точно выпустят Линицкого. Но вот наконец ворота открылись, и в проеме появился доктор Линицкий с небольшим чемоданчиком в руке в окружении двух тюремных охранников. Линицкий глянул по сторонам, заметил обе машины, стал прощаться с охранниками (они не были коммунистами, но вполне им сочувствовали). Водители обеих машин повернули ключ зажигания, но именно в этот момент произошло нечто неожиданное: откуда-то выскочил новенький коричневый «хорьх», быстро доехал до ворот, чуть притормозил, Линицкий быстро впрыгнул в открытую заднюю дверцу, и тут же снова машина рванула вперед. Опешившие белоэмигранты на некоторое время растерялись. Когда же устремились за беглецами, «хорьх» уже был далеко.
Дараганы вместе с Линицким хохотали, обнимались, целовались. За рулем сидел все тот же непроницаемый Урош. Глянув в зеркало заднего вида, он несколько остудил пыл русских:
– Рано радуетесь! За нами погоня.
– Это уже не страшно, Урош! – успокоил его Линицкий. – Пусть едут. Здесь они уже нам не опасны – светиться в убийстве нескольких человек им не резон. Одно дело – похитить меня и увезти куда-нибудь в лес или в горы, а другое дело – столкнуться с целой группой.
– Зачем же они тогда за нами едут?
– От злости, что у них из-под носа увели такого человека, – сквозь смех произнес Николай Дараган.
– На всякий случай! Вдруг что-то выгорит, – добавил Линицкий и тут же уточнил: – Далеко еще до аэродрома?
– Километров семьдесят, – сказал Урош. – Если нам ничего не помешает, доктор, надеюсь, через час вы уже будете в воздухе.
Линицкий удовлетворенно кивнул.
Небольшой частный аэродром находился в горах. Доехали благополучно. Преследователи, видимо, осознав всю бесполезность преследования, давно уже куда-то свернули и исчезли с горизонта. Вот уже впереди показался и аэродром, на взлетной полосе которого стоял готовый к отлету маленький частный самолет. Затормозив у самой взлетной полосы, машина остановилась. Тут же открылась дверь самолета, и по спущенной лестнице быстро спустился Феликс, куратор Леонида Леонидовича. Они обнялись.
– С освобождением, Леонид, и с возвращением на Родину!
Феликс похлопал Линицкого по плечу.
– Спасибо!
– Садись! Пилот проинструктирован, доставит тебя, куда надо. Придется добираться до России кружным путем, через Румынию.
– А вы?
– Я остаюсь. Ребята меня отвезут к венгерской границе, а там я уже сам доберусь.
Прощание с Дараганами было недолгим, но теплым. Они понимали, что больше никогда не увидятся. Мария расплакалась, Николай стоял хмурый, но одновременно был счастлив, что выполнил такую важную миссию. Спустя несколько лет, в 1942 году, он сколотил в оккупированном немцами Белграде группу подпольщиков, но вскоре был схвачен гестаповцами.
Через несколько минут самолет взмыл в воздух, а через несколько дней Линицкий оказался в Москве.
И вот уже в Харьков любимой жене полетела короткая телеграмма-молния: «На родине!»
На Родине
Впрочем, Родина оказалась не такой приветливой, как Леониду Линицкому казалось из его эмигрантского далека.
С момента начала работы Леонида Линицкого на советскую разведку и до момента его освобождения из тюрьмы в Сремских Карловцах в Москве многое поменялось. Самое главное, сменилось руководство ОГПУ (был репрессирован и затерялся в гулаговских островах бывший начальник разведотдела 13-й армии, который и рекомендовал Леонида Леонидовича для работы на Советский Союз), да и само ОГПУ кануло в Лету: с 10 июля 1934 года на базе ОГПУ было создано Главное управление государственной безопасности – структурное подразделение НКВД СССР, основными задачами которого были: борьба с государственными преступлениями, в том числе с изменой Родине, шпионажем, контрреволюцией, терроризмом, диверсиями, вредительством; охрана государственной тайны; пресечение государственных преступлений; выполнение спецзаданий правительства СССР по обеспечению государственной безопасности и общественного порядка. В 1936–1937 годах «в целях усиления борьбы с подрывными действиями империалистических разведок и более интенсивного использования оперативной техники для решения контрразведывательных задач» в ГУГБ были образованы оперативно-технический и контрразведывательный отделы. За внешнюю разведку отвечал 7-й (Особый) отдел ГУГБ.
К моменту прибытия Линицкого в Москву Особый отдел возглавлял Сергей Михайлович Шпигельглас (оперативный псевдоним Дуглас) – та еще штучка. Во второй половине тридцатых годов он отвечал за особые, так называемые «литерные операции», среди которых, в частности: убийство во Франции бывшего резидента ИНО ГПУ в Стамбуле, перебежчика Георгия Агабекова в 1937 году, неудачная попытка убийства Льва Троцкого в том же году, похищение в Париже при содействии Николая Скоблина председателя РОВС генерала Евгения Карловича Миллера; наконец, убийство в Испании самого Скоблина, труп которого так и не был никогда найден, а известные версии убийства противоречат одна другой. Да и убийство в Роттердаме в мае 1938 года лидера Организации украинских националистов (ОУН) Евгения Коновальца также на его совести.
Впрочем, и сам Шпигельглас в том же 1938 году попал под каток сталинских чисток – осенью он был арестован по обвинению в «сотрудничестве с иностранными разведками и участии в троцкистском заговоре в НКВД» и 29 января 1941 года расстрелян на печально знаменитом полигоне «Коммунарка» в Подмосковье.
Но пока Шпигельглас был на коне, он лично и допрашивал Линицкого.
– Как получилось, что вы оказались в эмиграции?
– Я уже объяснял это и подробно все описал в автобиографии. Меня, тяжело раненного, с раскроенным черепом отправили в госпиталь в Севастополь. При этом мне удалось незаметно уничтожить секретный документ, который предназначался для товарища Блюхера и был спрятан в подошве моих сапог. Когда же выяснили мою фамилию, сомнений в том, что я свой, белогвардеец, ни у кого не оставалось. Таким образом, я оказался на одном из кораблей, отплывавших в Турцию. Когда же я перебрался в Югославию, тотчас же пытался установить связь с Родиной, с Москвой, но удалось это лишь спустя десять лет.
– Какие наставления вам давал ваш дядя, белогвардейский генерал, перед тем как вы стали резидентом советской разведки? – Шпигельгласу показалось, что он нащупал ниточку, благодаря которой он может раскрутить весь клубок.
– Товарищ Шпигельглас, благодаря моему дяде мне было легче войти в доверие к верхушке РОВС и НСНП. К тому же мы с ним в последние годы практически не виделись. Если честно, я даже не знаю, чем он занимался в последние годы перед моим арестом.
– Как получилось, что вы провалились на таком пустяке? Зачем нужно было вскрывать сейф Пепескул?
– Во-первых, она была казначеем НСНП, у нее в сейфе могли быть бумаги с ценной информацией. Во-вторых, как вам известно, операцию затеял мой помощник Шкляров, не поставив меня в известность, а среди исполнителей операции оказался один из осведомителей тайной полиции.
Шпигельглас что-то помечал в своем блокноте, задал еще несколько вопросов, наконец, закрыл блокнот, прихлопнув по нему ладонью.
– Хорошо! На сегодня достаточно. Возвращайтесь в гостиницу, когда нужно будет, я вас вызову снова.
Линицкий жил в гостинице «Якорь», находившейся на улице Горького, 125, где в то время жили в основном иностранцы, сотрудники Профинтерна и Коминтерна. В это время как раз расширяли улицу Горького, что создавало некоторые неудобства для граждан, но на это особо не пеняли, понимая, что все делалось во благо города.
Линицкого проверяли целый месяц.
Но в то время ситуация в стране менялась довольно быстро. И вот уже Шпигельгласа на посту начальника внешней разведки сменил некто Зальман Исаевич Пассов, старший майор государственной безопасности, уже 23 октября 1938 года арестованный по обвинению в антисоветском заговоре. А заместителем у него стал Павел Анатольевич Судоплатов. Тот самый Судоплатов, которому в 1935 году удалось внедриться в ближайшее окружение руководителей Организации украинских националистов (ОУН) в Берлине с тем, чтобы по личному приказу Сталина ликвидировать лидера ОУН Евгения Коновальца, что и было сделано 23 мая 1938 года весьма оригинальным способом: было известно, что Коновалец – большой любитель сладостей, эта слабость его и погубила – Судоплатов передал ему в ресторане роттердамской гостиницы «Атланта» замаскированную под коробку конфет бомбу. А в 1940 году Судоплатов вместе с Наумом Эйтингоном (тем самым, который нередко выручал деньгами семейство Скоблина-Плевицкой) возглавил операцию «Утка», в результате которой был убит в Мексике Лев Троцкий.