Здесь же случился и знаменитый скандал с Владимиром Маяковским, который очень поздно вернулся с собственного выступления в Гаграх и обнаружил входную дверь запертой. Пролетарский поэт с такой силой колотил в дверь, что на шум приехал конный милиционер с Ривьерского моста. Вдвоем они так и не смогли разбудить служителей гостиницы, и Маяковский полез в свой номер… через окно.
Вот в таком заведении чета Линицких провела целый месяц, приводя себя в чувство после всех превратностей жизни.
Возвращение в Харьков, знакомый ему с раннего детства, вызвал у Линицкого двойное чувство: с одной стороны, сердце защемило, когда он ходил по знакомым улицам, узнавал и не узнавал город; с другой стороны, здесь была арестована и расстреляна его мать. Да и перспектива поиска работы также его не особо радовала.
К счастью, Харьков был одним из крупнейших медицинских центров Украины. Еще в далеком уже 1874 году Главный Военно-госпитальный комитет России принял решение: «Найдено необходимым построить в Харькове барачный лазарет на 200 мест с тем, чтобы впоследствии он мог быть расширен до госпиталя 2-го класса». Для того времени возведение такого учреждения было целым событием, ведь военных госпиталей на необозримых просторах Российской империи было тогда всего-то одиннадцать. И в 1875–1876 годах на окраине города Харькова на отведенном участке были построены первые основные строения будущего госпиталя – девять лазаретных кирпичных бараков, cохранившихся до наших дней, который тогда именовался Харьковский городской военный лазарет. Новое лечебное заведение было обнесено деревянным рубленым забором. Образовавшаяся таким образом улица была названа Лазаретной. Но в октябре 1925 года решением Харьковского городского совета она была переименована в улицу Н.П. Тринклера – выдающегося хирурга, заслуженного профессора Украинской ССР, пользовавшегося огромным уважением жителей города, незадолго до того скончавшегося. Кстати, профессор Николай Петрович Тринклер в сложных случаях приглашался на консультацию в госпиталь и также оперировал там.
В 1877 году размещенный в новых помещениях лазарет был переименован во временный Харьковский военный госпиталь 1-го класса. А ровно через десять лет при госпитале были основаны три клиники Медицинского факультета Харьковского императорского университета: хирургическая, терапевтическая и кожно-венерологическая, а также два кабинета – патолого-анатомический и гигиенический. Позднее, в 90-х годах XIX века, в госпитале впервые был создан операционный блок – в одноэтажном здании, где сейчас расположен клуб госпиталя; сама операционная располагалась в полуподвальном помещении, занятом сейчас под библиотеку.
В 1916 году в Харьковский военный госпиталь с фронта для лечения тяжелой контузии был доставлен унтер-офицер Георгий Жуков. Впоследствии Маршал Советского Союза Жуков вспоминал:
«В октябре 1916 года мне не повезло: находясь вместе с товарищами в разведке на подступах к Сайе-Реген в головном дозоре, мы напоролись на мину и подорвались. Двоих тяжело ранило, а меня выбросило из седла взрывной волной. Очнулся я только через сутки в госпитале. Вследствие тяжелой контузии меня эвакуировали в Харьков…»
В 1900 году по указанию царя Николая II была построена больница для гражданских лиц на сто коек. Названа она была по имени императора – Николаевской. После революции 1917 года переименована во Вторую городскую больницу.
В тридцатые годы XX века клиническая больница пользуется всеми новейшими методами лечения, вооружена лабораториями, рентгеновскими, электросветолечебными, электро-кардиографическими установками. Создана солидная база патолого-анатомического изучения каждого смертного случая – прозектура. Вложены большие средства в дело реконструкции и ремонта клиник, широко внедряются электричество, газ. В 1932 году управление клиниками перешло в ведение Областного отдела здравоохранения, клингородок стал называться Областной клинической больницей, директором которой был профессор Владимир Николаевич Шамов.
В это фундаментальное двухэтажное здание с пристроенной больничной церковью на Московском проспекте и направился Леонид Леонидович Линицкий после разговора в харьковском горздраве. Ему сказали, что профессор Шамов найдет там для него подобающее место.
Владимир Николаевич встретил Линицкого не очень приветливо, несмотря на то что ему предварительно позвонили по поводу визитера (и не только из горздрава). И на диплом Белградского университета он посмотрел весьма скептически: чему могут научить югославские преподаватели-медики? Однако, узнав, у кого учился Линицкий и под крылом у кого начинал свою самостоятельную деятельность в качестве медика, Шамов тут же смягчился. И опытный разведчик Линицкий, разумеется, тут же уловил перемену в настроении профессора.
– Так вы говорите, у вас была частная практика в Белграде? – уточнил Шамов.
– Совершенно верно! Почти три года я держал свой кабинет и вылечил немало пациентов.
– Увы! В нашей стране частную практику иметь невозможно, – с сожалением произнес профессор.
– Поэтому я и пришел к вам, Владимир Николаевич.
– Хорошо! Есть у меня место во втором терапевтическом. Идите в кадры, позвоню, скажу им, чтобы вас быстро оформили.
– Благодарствую!
Впрочем, в этой больнице Линицкий проработал недолго. Когда освободилось место в военном госпитале, он перешел туда. Одновременно «бомбил» Москву просьбами по поводу реабилитации матери, требуя повторного рассмотрения ее дела. Наконец, в середине 1940 года ему сообщили, что его мать была репрессирована по ложному доносу и полностью реабилитирована. Для всей семьи разведчика это стало настоящим праздником.
С тех пор как Линицкий покинул Харьков почти двадцать лет назад, город сильно изменился.
В 1920—1930-е годы Харьков стал настоящей кузницей новых архитектурных идей. Город «захватили» конструктивисты. В промышленной зоне Харьковского тракторного завода, что в бывшем селе Лосево, был построен соцгород «Новый Харьков» на 120 тысяч жителей, ставший известным всей стране. Из монолитного железобетона был построен конструктивистами огромный, монументальный, серого цвета Дом Госпромышленности (знаменитый на весь мир Госпром, который в Великую Отечественную войну немцы не смогли подорвать ни сверху, ни снизу, несмотря на все усилия). К этому же типу относятся здания гостиницы «Интернационал» и Домпроектстроя и почтамта.
Леонид Леонидович бродил по улицам родного города и удивлялся: он стал красивее, монументальнее, серьезнее. Дети, Галя и Борисик, и Екатерина Федоровна, уже освоившиеся здесь, шли рядом и с улыбкой наблюдали, как на лице Линицкого удивление сменялось восторгом, восторг – недоумением.
– Ну вот, я хотел вам показать мой Харьков, а получилось, что я его не знаю, – извинялся перед родными Леонид Леонидович.
– Ладно, папочка, привыкнешь. Мы же уже привыкли, – успокоила отца дочь.
Они остановились у газетного киоска.
– Мне, пожалуйста, «Правду» и «Известия», – попросил Линицкий.
Расплатившись за газеты, он хотел было уже уходить, но Борисик стоял как завороженный, глядя на выставленные в витрине марки.
– Он у нас стал марки собирать, – шепнула на ухо мужу Екатерина Федоровна, Линицкий понимающе кивнул.
– Вы идите с Галей, мы вас догоним.
Жена с дочерью не спеша пошли вперед, а Линицкий подошел к сыну.
– Ну что, Борисик, выбрал себе марки?
– Хочу вот эту серию, про полярников, – мальчик ткнул пальцем в витрину. – В нашем классе ни у кого таких нет. Вот ребята обзавидуются.
– Ну что же, хотя зависть и не очень хорошее чувство, но в данном случае я тебя понимаю. Дайте мне весь блок марок про полярников.
– Ты хочешь купить весь блок, пап? – мальчик зашелся от восторга.
– Ну да! А что, не надо?
– Надо! Просто я не ожидал.
– На, держи! Только сейчас, чур, не смотреть. Придем домой, разложишь и посмотришь. Кстати, а кляссер у тебя есть?
– А что это?
– Специальный альбом для марок.
– А-а, есть. Это мне мама купила.
– Ну, вот и отлично. А теперь пойдем догонять маму с сестрой.
Война
1 сентября 1939 года после устроенной немцами провокации на границе с Польшей началась Вторая мировая война. И если Сталин собирался воевать на чужой территории (а именно к этому и готовил Красную армию ее Верховный главнокомандующий), то грех было не воспользоваться такой возможностью.
Буквально накануне, 23 августа, министры иностранных дел Германии и Советского Союза Йоахим фон Риббентроп и Вячеслав Молотов подписали «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом», а в нем, как выяснилось гораздо позже, был некий тайный протокол о разделе сфер влияния.
При этом идея подписания секретного протокола была высказана Сталиным в самом начале переговоров с Риббентропом 23 августа 1939 года. Сталин понимал, что Гитлер, дабы отложить войну на Востоке, будет согласен на любые уступки, и с хитрецой в голосе вдруг заявил:
– К этому договору необходимы дополнительные соглашения, о которых мы ничего нигде публиковать не будем.
Риббентроп поначалу опешил. Сталин был доволен этим обстоятельством и продолжил гнуть свою линию. Он не стал даже обсуждать возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в духе пакта Бриана-Келлога, а сразу заявил:
– Если я не получу половину Польши и Прибалтийские страны с портом Либава, то вы можете тотчас же вылетать обратно в Берлин.
Разумеется, Риббентропу ничего другого не оставалось, как согласиться.
Тут же, в кабинете Сталина, был составлен текст протокола, который отредактировали, напечатали и подписали. Сталин несколько раз подчеркнул, что это сугубо секретное соглашение никем и никогда не должно быть разглашено. Впрочем, информация об этом просочилась в дипломатические круги практически сразу. Уже утром 24 августа немецкий дипломат Ганс фон Херварт сообщил своему американскому коллеге Чарльзу Болену полное содержание секретного протокола.