– Наше правительство выпустило заем на укрепление обороны, а пришла война – обороняться нечем, каждую ночь не приходится спать. Война идет между нашим и немецким правительством, а народ с обеих сторон воюет по принуждению.
Проживающий в одном общежитии с Амелиным Дамницкий утверждает, что у Амелина такое настроение проявляется не впервые. Дома Амелин говорит: «Советская власть душит налогами и рабочему классу все равно, какое будет правительство, советское или гитлеровское. Когда в наше село немцы придут, то крестьяне первым долгом выдадут председателя сельсовета».
А на заводе «Спринклер» заведующая центральным инструментальным складом беспартийная Корниенко собрала в свою комнату женщин и заявила им: «Покупайте кресты и вешайте на себя, на своих детей, у кого есть кресты на шее, фашисты расстреливать не будут». Рабочие цеха № 15 этого же завода, собравшись в обеденный перерыв на читку газеты, обсуждали сообщение Советского информбюро о зверской расправе гитлеровцев в оккупированной зоне. В то время к ним подошел мастер этого же цеха Коньков, ввязался в беседу, говоря, что все то, что напечатано в сообщениях Советского информбюро, – глупость, об этом сообщении не надо говорить, это все вранье, газете верить не надо; в газетах пишет какая-нибудь «шкура» – и добавил:
– Фашисты женщин и детей расстреливать не будут.
Рабочие дали ему резкий отпор и продолжили читать о бесчинствах немецких фашистов, о насилиях над женщинами и детьми. Все рабочие пришли к выводу, что недовольство населения оккупированных областей, а также стран Франции, Голландии, Бельгии ускорит расправу с Гитлером и в оккупированных странах должна быть революция. Тогда Коньков опять вступил в беседу и заявил:
– В тех странах революции не будет, а будет скорее у нас… Вот в газете было напечатано о потерях самолетов за время войны как со стороны Советского Союза, так и Германии, но это неверно. Мы слышали по радио, что наши потери 4000 самолетов, а надо считать больше, от нас скрывают правду.
Как ни странно, сотрудники районного отдела НКВД никаких мер к Конькову не приняли.
На заводе «Проектобщмаш» беспартийный инженер Ладыженский с большой горечью говорил о сообщениях с фронта:
– Сдача городов на юге отразится на нашей обороноспособности; запасов руды у нас недостаточно, а теперь рудная база значительно сократилась. Я считаю, что Советским Союзом допущена ошибка – надо было начать войну с Германией нам и тогда, когда Германия воевала с Францией. Сейчас Англия добилась своего, она столкнула в войне своего злейшего конкурента – Германию с идеологически чуждой и, по мнению Англии, подлежащей ослаблению Россией.
Партийные товарищи поправляли его, стыдя:
– Такое ваше мнение, товарищ Ладыженский, вредно и играет на руку немцу.
Несмотря на это Ладыженский продолжал:
– Наверное, Англия раньше предлагала нам воевать против Германии, тогда бы для последней действительно были два фронта и мы бы победили.
– Значит, вы не верите в нашу победу? – спросили у него, на что Ладыженский ответил:
– Я не знаю, что с нами будет дальше, а пока ни одной утешительной вести с фронта.
А на Полиграфическом комбинате имени товарища Молотова печатник наборного цеха Шуйский в беседе с корректором Гревцовой всячески расхваливал немцев и восхищался их порядками во время пребывания его в плену. После сообщения Информбюро об оставлении нашими войсками некоторых городов он заявил:
– Мирному населению нечего бояться немцев, а надо в Москве поступить так же, как поступили во Франции, – открыть ворота и впустить немцев. Правительству будет плохо, пусть оно и спасается, а мирному населению ничего не будет.
Его мысли по-своему поддержала няня приемного покоя Института им. Склифосовского Засучина, которая в присутствии других нянь заявила:
– Ничего не меняется, мы были рабами и останемся рабами. А с приходом Гитлера, может быть, будет лучше.
В Октябрьском районе столицы приехал с фронта раненый политрук Фельдман (бывший начальник 3-го цеха завода № 132), при посещении его в госпитале работниками завода Фельдман рассказал им следующее:
– Политуправление объявило, что в первые дни дела на фронте были преданы генералом Павловым, который за два дня до начала войны дал приказ снять с самолетов моторы для проверки.
После этого посещения на заводе пошли разговоры о том, что на фронте много предательства и что наши отступления являются результатом этого. Так, механик Крылов заявил:
– Наше отступление – результат предательства. Что делает наш фронт – неизвестно.
Учитель 227-й школы Октябрьского района Петровский в присутствии нескольких других учителей заявил:
– Наша армия слаба и имеет мало вооружения. Что-то у нас неблагополучно, видимо, фашисты лучше подготовлены.
А в школу № 205 (этого же района) пришла гражданка Орлова (в школе учится ее ребенок) и зачитала учителям письмо от сына, присланное с фронта, в котором сказано: «…от нашей дивизии осталось только воспоминание, как я остался жив, это чудо. Сейчас мы ждем пополнения. Наше питание сейчас: банка консервов и горсть сухой лапши. Мне жаль свой родной город Москву, его разрушают».
Учитель школы № 216 (Тимирязевский район) Латкин рассказал, что один из жильцов общежития учителей дома № 7 по Нижней дороге некий Селезнев созвал всех жильцов дома и предложил им сделать тайник для женщин, так как не секрет, что немцы скоро займут Москву, и на первое время следует укрыть женщин от немцев, а когда минует опасность, то можно будет выпустить их из тайника. А я скрываться не буду, так как мне бояться нечего. Ранее он же заявлял: «Вот все говорят непобедимая Красная армия, а теперь они все отступают».
На фабрике им. Воровского рабочий-грузчик Дрочнев во время коллективного обсуждения очередного сообщения Советского информбюро заявил:
– Вот Гитлер берет города, возьмет и Москву, я тогда первый буду показывать коммунистов, чтобы брали их и уничтожали.
Парторганизация фабрики никак не реагировала на этот возмутительный факт антисоветского высказывания.
В Наркомате нефти работник Маркус задал вопрос:
– Почему в империалистическую войну 1914–1918 годов займы и все ценности сдавали в конце войны, а у нас ставят вопрос сейчас – после нескольких недель войны. Неужели наше государство обеднело?
Инструктор отдела соцстраха Горбунов на вопрос машинистки Чернякиной, почему он не эвакуирует свою жену с детьми, заявил:
– Ведь я не еврей и не коммунист. Гитлер будет уничтожать только евреев и коммунистов. А вы чего вывезли своих детей в Пензу, ведь там мясорубка будет.
Там же коммунистка Четверова задала вопрос заместителю секретаря парторганизации Безруковой (работает завкультотделом, член президиума ЦК союза):
– Почему все время нападают на евреев и что теперь с ними будет, ведь их очень много в Первомайске?
Безрукова вместо разъяснения повела антисемитский разговор:
– Евреи – трусы и стараются избежать всякой работы, связанной с трудностями. Отлынивают от дежурства в доме. У нас в доме все жильцы говорят об этом.
Как ни странно, на сей раз коммунисты отреагировали на такие слова: партгруппа президиума ЦК союза, разбирая вопрос о поведении Безруковой, постановила: за распространение среди работников антисоветских разговоров Безрукову освободить от работы в ЦК союза, и одновременно поставила вопрос перед Куйбышевским РК ВКП (б) об освобождении ее как заместителя секретаря парторганизации.
Гитлер 19 июля 1941 года утвердил директиву «О дальнейшем ведении войны на Востоке», в которой ставилась задача «по возможности быстрее начать силами 2-го воздушного флота, временно усиленного бомбардировочной авиацией с Запада, воздушные налеты на Москву», «чтобы нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». В этой же директиве сообщалось, что бомбардировка будет «возмездием за налеты русской авиации на Бухарест и Хельсинки».
Командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг 20 июля встретился с пилотами эскадрилий, отобранных для налета на Москву, дислоцировавшихся на аэродроме Тересполь в Бресте, и дал им ряд наставлений.
– Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации. Вы должны… подойти к Москве на небольшой высоте и точно положить бомбы. Надеюсь, что прогулка будет для вас приятной. Через четыре недели войска победоносного вермахта будут в Москве, а это означает конец войне…
В небо поднялась эскадрилья бомбардировщиков «Хейнкель-111», одним из которых правил фельдфебель Людвиг Хавигхорст. Потом он вспоминал этот свой первый вылет:
«…Наш Нe 111 шел в отряде Хеллмана. Горящий Смоленск являлся хорошим навигационным ориентиром. Четким белым штрихом просматривалась дорога Смоленск – Москва. Скоро мы увидели 10–20 прожекторов, создававших световое поле. Попытки обойти его не удались: прожекторов оказалось много слева и справа. Я приказал поднять высоту до 4500 метров и экипажу надеть кислородные маски. Внезапно по нашему самолету открыла огонь русская зенитная артиллерия. К счастью, она стреляла неточно, но плотность разрывов была высокой.
Когда наш самолет вплотную подлетал к Москве, мы увидели под собой Ju 88 из другого соединения – он готовился пикировать на город. Собирались освободиться от своего бомбового груза и мы. В это время раздался взволнованный голос радиста:
– Внимание, аэростаты!
– Ты обалдел? – послышалось в ответ. – Мы же летим на высоте 4500.
Экипаж хорошо знал, что англичане не поднимали аэростаты выше 2000 метров, а здесь высота была, по крайней мере, удвоена…