По сведениям советской разведки, еще в начале лета 1942 года в ставке Гитлера рассматривался вариант, согласно которому в случае быстрого падения Сталинграда группа танковых армий «Б» должна была развернуться на север и идти в сторону Саратова, Сызрани и Куйбышева. Захват этих городов для фашистского командования имел огромное стратегическое значение, поскольку именно здесь были сосредоточены крупнейшие предприятия авиационной промышленности.
В «запасной столице» уже в начале лета 1942 года основное место в реализации постановлений ГКО было уделено созданию в Куйбышеве и Сызрани надежных систем ПВО, сквозь которые не должен был проникнуть ни один фашистский стервятник. Ведь в это время полевые аэродромы, располагавшиеся в районе Сталинграда, оказались всего лишь в 650–700 километрах от Куйбышева. Примерно в эти же месяцы линия фронта дошла до Воронежа, которые после упорных боев также был оставлен советскими войсками. При этом захваченные воронежские аэродромы находились от Куйбышева на расстоянии 750–800 километров, что тоже было вполне преодолимо для тяжелых фашистских бомбардировщиков.
Первая атака самолетов люфтваффе на Куйбышев произошла в ночь с 8 на 9 июля 1942 года. Правда, и в этот раз, и во время последующих налетов к окраинам второй столицы СССР смогли прорваться лишь отдельные немецкие машины, поскольку ее противовоздушная оборона по огневой мощи была равна московской. И ни одному из немецких самолетов так ни разу и не удалось сбросить бомбы на Куйбышев. Все они из-за очень плотного огня с земли вынуждены были опорожнять свои бомболюки уже на дальних подступах к «запасной столице» – либо над волжскими водами, либо над безлюдными степями Заволжья. Поэтому в Куйбышеве за все время Великой Отечественной войны не случилось ни одного пожара или какого-либо другого происшествия, причиной которого стала бы вражеская авиация.
Екатерину Федоровну удалось благополучно отправить снова за Волгу, в Куйбышев. Леониду Леонидовичу пришлось задержаться и возвращаться назад с боями. Он был в простой, не привлекающей внимание одежде, слегка небрит. Все-таки готовился к переходу через линию фронта.
От самого Калача на американском «бьюике» он пробирался сквозь толпы бежавших от немцев мирных жителей, рассекая ряды отступавших красноармейцев, минуя подбитые танки, перевернутые самоходки.
– Не пора ли уже нам перестать отступать, товарищ майор? – повернув на секунду голову в сторону Линицкому, спросил его водитель-сержант, еще довольно молодой, но уже с наполовину седой шевелюрой, торчащей из-под пилотки.
– Скоро, скоро вся эта человеческая река потечет в обратном направлении, Василий. Думаю, к новому году мы придем в себя. Русский дух сломить невозможно!
Ехавший с ним в машине капитан из СМЕРШа лишь молча хмыкнул.
– У вас другое мнение, капитан?
Но ответить тот не успел: в небе появились немецкие самолеты. Со страшным завыванием они стремительно приближались к колоннам людей.
– С дороги, всем с дороги! Рассредоточиться! – перекрикивал гул самолетов плотного телосложения подполковник, ехавший на «эмке» впереди колонны красноармейцев. Дважды повторять не пришлось: по широкой простыне пожухлой от летнего зноя степи побежали людские волны – и солдаты, и штатские. Крики, детский плач, ругательства, вой автомобильных и авиационных моторов. Водители двух полуторок, нажав на педаль тормоза, первыми выскочили из машины и помчались кто куда. За ними, словно горох, посыпались из кузовов солдаты.
Сержант нажал на звуковой сигнал, пытаясь разрезать толпу бегущих и вырваться на простор вмиг опустевшей дороги.
– Куда прешь, сволочь! Людей подавишь! – огрызнулся на него молоденький лейтенант.
Хотел было наставить на него пистолет, но, увидев сидевшего в машине смершевца, спрятал его в кобуру. Через полминуты первые бомбы с диким воем вырвались из железных брюх самолетов со свастикой. И тут же, вдогонку, сверху застрекотали пулеметы.
– Стой, Василий! – приказал смершевец. – Товарищ майор, не будем рисковать.
– Не будем, – согласился Линицкий.
Они выпрыгнули из открытого «бьюика» и все трое оказались в придорожном овражке, спасаясь от пулеметных очередей. Они успели вовремя – через минуту от «бьюика» остались одни ошметки. При этом осколком от бомбы зацепило капитана-смершевца, он захрипел, попытался в агонии встать, но в следующий миг свалился замертво.
Самолеты зашли на второй круг. Казалось, спасения не было никакого – степь никак не могла защитить такую массу людей.
Но вдруг все стихло: самолеты улетели куда-то под Воронеж. Постепенно, все еще не веря в тишину, выжившие сначала робко поднимали головы, оглядывались, а убедившись в безопасности, отделяли свои тела от земли, отряхивались, искали своих, снова собирались вместе. Военные выстраивались в колонны. Линицкий поднялся, подошел к смершевцу, перевернул его и убедился, что он мертв. Тут услышал голос своего шофера-сержанта.
– Товарищ майор, машины больше нет. Как же мы теперь до штаба доберемся?
– Как все! Отставить панику. Сейчас найду старшего. Двигайся за мной.
Вскоре он увидел того самого молоденького лейтенанта. Он сидел прямо на земле. Пуля прошила ему плечо насквозь, и медсестра колдовала рядом с ним, расстегнув гимнастерку и перевязывая рану. Линицкий подошел к нему.
– Лейтенант, кто здесь старший офицер?
Лейтенант недоверчиво посмотрел на него снизу вверх.
– Вы кто такой?
– Майор Линицкий, Разведуправление фронта.
Лейтенат вспомнил, что видел его в «бьюике» вместе со смершевцем, дернулся было, чтобы встать, но острая боль усадила его назад.
– Не дергайтесь, товарищ лейтенант, – попросила его медсестра. – Сейчас закончу перевязывать, тогда встанете.
– Сидите, лейтенант! Просто скажите, кто здесь старший.
– Подполковник Пашинин, замкомандира дивизии. Комдив погиб, а мы идем от самого Воронежа. Впрочем, не знаю, после этой бомбежки выжил ли он.
Линицкий кивнул. Вероятно, это был тот самый плотный подполковник, которого они встретили перед началом бомбежки. Искать его долго не пришлось – он уже сам ходил по шоссе, собирая растекшуюся колонну красноармейцев. Недалеко, с другой стороны дороги тем же занимался батальонный комиссар. Линицкий окинул взглядом военнослужащих: похоже, кроме подполковника, комиссара и раненого лейтенанта, офицеров больше не было. Да и красноармейцев было не больше тысячи.
Линицкий направился к подполковнику, отдававшему распоряжение усатому старшине:
– Собрать все оружие, которое есть, раздать тем, кто может держать его в руках. Срочно окапываться! И соблюдать дисциплину. После авианалета немец, как пить дать, выпустит танки с пехотой.
– Есть! – козырнул старшина и побежал выполнять приказ.
Бойцы тут же засуетились, стали разбирать кто автоматы, которых было мало, кто мосинские винтовки, верой и правдой служившие русской армии более трех десятков лет, а были еще несколько пулеметов и противотанковых ружей. Снаряды, патроны, гранаты и, конечно, саперные лопатки. Работа закипела.
Линицкий остановился возле подполковника и поймал на себе взгляд его красных от бессонных ночей глаз.
– Товарищ подполковник, разрешите представиться. Майор Линицкий из Разведуправления фронта. Мою машину только что разбомбило. Мне придется добираться до Сталинграда вместе с вами, так что готов поступить в ваше распоряжение.
– Документы предъявите! – подполковник внимательно разглядывал штатского.
– При себе документов не имею, так как должен был быть переброшен через линию фронта за Воронежем. Но… пришлось отступать вместе с нашими частями.
– И я должен вам верить? Может, вы диверсант.
– Свяжитесь со штабом фронта, вам все подтвердят.
– Свяжусь, если доберемся до штаба. Ладно! Помогите мне собрать людей. Я чувствую, что немцы скоро появятся.
Подполковник оказался прав. Не прошло и десяти минут, показались немецкие танки. За ними крытые брезентом грузовики и мотоциклисты.
– Приготовиться к бою! – скомандовал подполковник и тут же обратился к Линицкому. – Майор, приказываю взять роту, ПТР и два пулемета и прикрывать отход беженцев. Пока хватит сил и патронов.
– Есть прикрывать отход, – Линицкий приложил руку к козырьку своей цивильной фуражки-сталинки.
Тут же рядом с ним оказался водитель его «бьюика».
Бой закипел. Немцы не ожидали, что после такого авианалета кто-то еще останется у них на пути. Когда же раздались первые выстрелы и взрывы, когда загорелся и остановился первый танк, а первые три мотоцикла вместе с мотоциклистами замертво свалились в придорожную пыль, они поначалу остановились, затем, по команде, пехотинцы покинули машины и пошли в атаку под прикрытием танков.
Линицкий с ротой солдат окапывался в тылу у своих. Впрочем, тыл был весьма условный: пули и снаряды свистели так же, как и там, где окопалась основная часть того, что раньше называлось дивизией. Укрывшись за метровой высоты кустом боярышника, он наблюдал за происходящим боем, иногда посматривая назад, где быстро удалялась сильно поредевшая толпа беженцев.
Первый удар на себя приняла рота под командой того самого молоденького лейтенанта. И, несмотря на большие потери, они не побежали, а выдержали удар. Но танки упрямо двигались вперед, прикрывая немецкую пехоту. Вот еще один железный зверь поперхнулся, зашипел и остановился. Советские пулеметы сердито лаяли на врага, изрыгая свинцовые ругательства. Но силы были слишком неравными. Погиб и сам лейтенант, и большинство из его солдат. Оставшиеся в живых отошли назад и уперлись в одиночные окопы своих товарищей.
Когда удачным выстрелом из ПТР был подбит и третий танк, остальные машины остановились, немецкая пехота оказалась в замешательстве, батальонный комиссар, вытащив из кобуры пистолет, встал во весь рост и крикнул:
– Коммунисты, за мной! За Родину!
Влекомый общим порывом, и Линицкий подался вперед. Не ожидавшие такой дерзости от, казалось бы, обескровленных русских, немцы начали отступать, едва ли не на ходу цепляясь за борта и влезая в развернувшиеся машины. Танки тоже повернули назад.