«В 1921 г., по мобилизации иностранцев для загранработы, в связи с мартовскими событиями в Германии, был направлен Сиббюро в Москву, но как опоздавший на загранработу не поехал»[136], до столицы ему удалось добраться лишь в мае. Занимался в немецкой совпартшколе при Свердловском коммунистическом университете в Москве, а в сентябре 1921 – августе 1923‑го М. С. Стерн (так его величали в документах того времени) учился с перерывами в Военной академии РККА. Был отчислен из Академии с 18.08.1923 и «убыл в распоряжение члена РВС СССР т. Уншлихта» (приказ по Военной академии РККА № 226 от 19.08.1923, § 9).
Теперь его путь лежал в Германию, на сей раз он находился в Москве и потому смог принять участие в событиях, вошедших в историю под названием «Германский Октябрь». Когда шел отбор кандидатов для специальной германской командировки («комсостав, знающий немецкий язык»), Манфреду в Академии дали положительную характеристику: «Общее развитие хорошее… Политически развит, может выполнять агитационную работу. Интересуется партвопросами. Партработу выполняет добросовестно, хотя не активно. К занятиям относится серьезно. Успеваемость средняя. Интересуется военным делом и принимает активное участие в обсуждении военных вопросов. Настойчив, усидчив, общителен. Прекрасно говорит по‑немецки, английски, французски… По мнению военного комиссара академии, может быть начальником штаба стрелковой дивизии»[137]. При этом нужно отметить, что в первой половине 1920‑х годов слушателей Военной академии РККА (затем Военной академии им. М. В. Фрунзе) нередко отрывали от занятий по многим причинам:
– для работы в центральных управлениях военного ведомства, в Разведупре, например, «академики» участвовали (в начале 1920‑х гг.) в создании серии справочников «Материалы стратегической разведки»;
– для участия в боевых действиях на территории страны, например, в марте 1921 года группа слушателей участвовала в подавлении Кронштадтского мятежа;
– для зарубежной работы по легальной и нелегальной линиям в Польше, Турции, Персии (Иране), Афганистане и других странах;
– для работы в качестве советников в период восстаний и боевых действий в Германии, Эстонии, Китае;
– для чтения лекций по военным вопросам, например о борьбе с бандитизмом;
– для участия в хозяйственной деятельности Академии, они занимались, например, заготовкой дров, доставкой в Москву раздобытых где‑то книг для библиотеки или постельного белья для слушателей.
По прибытии в Германию Манфред Штерн был назначен военным советником штаба знаменитого Гамбургского восстания, происходившего 20–25 октября 1923 года. Политическим руководителем выступления рабочих города был Эрнст Тельман. Как писал после подавления восстания один из полицейских чинов, «события свидетельствуют о том, что повстанческое движение в Гамбурге готовилось планомерно и издавна. Несмотря на это, оно не было известно полиции и вспыхнуло совершенно неожиданно»[138]. Наряду с этим Штерн выполнял задания советской военной разведки, участвовал в подготовке военно-политических кадров. На его работу в этом качестве обратил внимание советский военный советник при Компартии Германии «Нейберг»[139] в письме к «Бронеку»[140], которое было отправлено из Берлина в Москву 10.04.1925: «[Военно-политическая школа КПГ] крайне нужна, но следовало бы изменить немного программу. Так как Стерн в свое время проводил занятия – это, по‑моему, не совсем целесообразно. Он уделял все внимание конечным задачам партии, а весьма мало заботился о задачах в период подготовки еще задолго до восстания. Это – недостаток, и необходимо было бы его устранить»[141].
Впоследствии он продолжал работу в военной организации КПГ в качестве военного советника, как в ЦК в Берлине, так и на местах. В тот период всю работу этого «М-аппарата» вела Техническая комиссия (Теко), в состав которой входили руководители различных направлений деятельности этого аппарата: политический, военно-политический, разведки, разложения, связи и сообщений, по вооружению. Кроме того, в состав Теко входили два представителя комсомола. Наездами Манфред бывал в СССР, но на завершение учебы в академии времени у него не оставалось, и потому 1 августа 1924 года он был отчислен с последнего – дополнительного курса. В мае 1924 г., во время одной из своих побывок в Москве, он давал разъяснения по поводу ситуации, сложившейся в военном аппарате Германской компартии в связи с деятельностью «террористической группы» (руководитель «Ганс» – Феликс Нейман, правильнее Нойманн, ставший предателем), группа входила в состав «М-аппарата» КПГ (руководитель «Гельмут», он же «Володька» и др. – Вольдемар Розе[142]).
Манфред Штерн писал: «Когда я был вызван из обер-бецирка в Берлин в конце января [1924 г.] для замещения в штабе одного заболевшего товарища, террористическая группа Неймана уже существовала, и дело покушения на Рауша уже состоялось. Судя по поведению тов. Гельмута, по отношению к террористической группе Ганса, можно было заключить, что дело приняло такой оборот, при котором Гельмут уже ничего не мог поделать. Частые истребования денег со стороны Ганса, казалось, побудили его к решению бросить все это предприятие. Почему это решение не было своевременно приведено в исполнение, было мне непонятно, т. к. я не знал тогда об имевшем место обсуждении вопроса между Гансом (Феликсом Нейманом) и Гельмутом, в присутствии Брандлера, при котором дело дошло до драки. Теперь, когда мне известно об этом инциденте, хотя и не в подробностях, я считаю возможным заключить, что Гельмут находился под некоторым моральным влиянием со стороны Ганса (Феликса Неймана) …О личности Феликса Неймана: прямых сомнений в его применимости и надежности тогда ни у кого из товарищей не возникало, по крайней [мере] таковых никто не высказывал. Но жизнь «на широкую ногу» Феликса Неймана и его сотоварищей неоднократно побуждала товарищей в Мариендорфе и Темпльгофе к отрицательном о нем отзыве. То обстоятельство, что он крайне резко противился попытке Гельмута освободить его от обязанностей, причем дело дошло до рукопашной, может служить доказательством, что он уже тогда был сознательным провокатором и не хотел уходить из аппарата раньше, чем ему удалось скомпрометировать ГКП»[143].
Окончательно вернувшись в СССР, Манфред, который числился сотрудником резерва 2‑го (агентурного) отдела Разведупра Штаба РККА, был назначен в январе 1925 года помощником начальника 3‑й (военно-политической) части 3‑го (информационностатистического) отдела Разведупра. Одновременно он помощник начальника Особых курсов (школы) ИККИ (1924–1925), на которых готовили зарубежных коммунистов для работы в специальных (военных) подразделениях компартий. Проработав на этих должностях до марта 1925 г., он вновь был принят на 3‑й курс Военной академии РККА и, наконец, окончил ее в июле того же года. Как и положено в таких случаях, его отправили на стажировку по должности начальника штаба 250‑го стрелкового полка 84‑й стрелковой дивизии, расквартированной в г. Белев. Пройдя курс практической подготовки, Штерн служил некоторое время в политотделе той же дивизии (август 1925 – октябрь 1927).
В 1927 году Манфред Сальманович попытался продолжить обучение в Военной академии им. М. В. Фрунзе, на ее Восточном факультете, но ему отказали «ввиду наличия достаточного образования и знания иностранных языков»[144]. Видимо это следует понимать так – ВАФ уже ничего не могла ему дать, а Академии Генерального штаба в Красной Армии еще не существовало. Службу в войсках он продолжал в должности начальника штаба 2‑го стрелкового полка Московской Пролетарской стрелковой дивизии, был помощником военного руководителя Московского высшего технического училища, начальником учебно-лабораторной части Военной академии им. М. В. Фрунзе (октябрь 1927 – декабрь 1929).
В распоряжение IV управления Штаба РККА он поступил в декабре 1929‑го, и уже вскоре руководство военной разведки направляет Штерна нелегальным резидентом в США. На американский континент он прибыл в 1930 году с документами на имя Марка Зильберта. Основным направлением его деятельности была военно-техническая разведка, которая опиралась на немалую сеть источников и агентов. Позднее Манфред рассказывал сыну, что приобрел у кого‑то в американской армии… танк, который разобрал на части, упаковал и отправил морем в Советский Союз[145]. В 1932 году ФБР вышла на его след, и Штерн покинул США и через Канаду вернулся в Москву.
Сделав отчет о проделанной работе, он совсем недолго пробыл в Разведупре – ему дали новое задание. Но и там, на посту резидента в Маньчжурии, Манфред находился всего несколько месяцев – в конце 1932‑го он перешел в распоряжение Коминтерна, его назначили главным военным советником ЦК Компартии Китая. В Шанхае он появился в апреле 1933 г. Как раз в то время, когда Манфред Штерн прибыл в город, связь ИККИ с его представителями в Китае и руководством КПК стала довольно стабильной. Этому предшествовало восстановление в Шанхае аппарата представителя ОМС (Отдела международной связи) ИККИ, руководителем которого весной 1932 г. назначен Н. Н. Герберт (Зедделер)[146]. Спустя несколько месяцев туда прибыл политический представитель ИККИ Артур Эверт и представитель Профинтерна Джон Кларк (его в 1933 г. сменил Раймонд Бейкер), другим военным советником и помощником Манфреда стал Отто Браун. В октябре 1933 г. всем им в помощь прибыл Тим Райан (Юджин Денис). Таким образом, было сформировано ядро Дальневосточного бюро ИККИ, куда помимо Штерна вошли Эверт и Райан. Связь с Москвой и ЦК КПК осуществлялась