Интересно, что Маневич работал в Германии (1925–1927 гг.) в одно время со Скарбеком (1924–1929 гг.), кроме того, в 1931–1932 гг. Скарбек уже работал в Италии, как помощник резидента. Возможно они были знакомы по тем временам.
Сигизмунду Абрамовичу «пришлось работать в особо тяжелых условиях нелегальной работы», он выдавал себя за бывшего владельца фабрики в Китае, Скарбек действительно работал там в Харбине в 1929–1931 гг., награжден серебряными часами «за работу в связи с событиями на Дальнем Востоке». Фабрику он якобы продал с началом революционных действий. По легенде, в Италию он приехал на курорт – лечить сколиоз у сына. В Турине он обзавелся фотоателье на улице Лука делла Робиа, под названием «Моменто», купил небольшой токарный станок и устроил в задней комнате ателье слесарную мастерскую. Благодаря своим клиентам из рабочих он был в курсе многих событий на расположенных по соседству военных заводах.
Перед самым арестом С. А. Скарбека в Италию приехал Артур Иванович Вильман, находившийся в распоряжении РУ РККА по 4‑му (военно‑морскому) отделу (март 1937 – март 1938 г.) «для использования на специальной работе».
Дальнейшая жизнь С. А. Скарбека достойна отдельной книги. Вкратце это выглядит так. 09.05.1937 г. он тоже был арестован итальянской полицией и 25 ноября того же года приговорен Особым трибуналом в Риме к 30 годам заключения. Его жене и сыну удалось выехать в СССР, куда они прибыли в декабре 1937 г. А потом, как он сам писал И. В. Сталину (в марте 1948 г.): «Командованием, по Вашему распоряжению, товарищ СТАЛИН, был выделен специальный человек и соответствующие средства для освобождения меня из фашистского застенка. Начало войны 1-го сентября 1939 года помешало полностью выполнить это задание и мне пришлось отбывать наказание в фашистском застенке около 7‑ми лет, в одиночной камере на одном из островов Средиземного моря». Именно по этой причине в феврале 1938 г. Анна Моисеевна направлена РУ РККА в командировку в Швейцарию, где у неё, по всей видимости, был и другие задания. Связь с мужем (почтовую) и отчасти с командованием она потеряла в 1943 г. Спустя четыре года ГРУ совсем прекратило с нею связь. В СССР ее не пустили и потому с марта 1948 г. она жила и работала в Польше, состояла членом Польской объединенной рабочей партии. С мужем она воссоединилась лишь в июне 1954 г.
За выполнение специального задания, по-видимому связанного с Гражданской войной в Испании, батальонный комиссар С.А. Скарбек (указом ЦИК СССР, не подлежащим оглашению) 17.07.1937 года награжден орденом Красной Звезды. А спустя ровно год, день в день, Бенедикт (так в приказе) Абрамович Скарбек увольняется из рядов Красной Армии. Хотя в анкете от 13.09.1948 г. сказано, что в распоряжении ГРУ он состоял с 1/I.1924 г. по 11/IX.1944 г. Последняя дата означает, что именно в этот день его арестовали на Внуковском аэродроме столицы сотрудники СМЕРШа, когда после освобождения американцами 08.09.1943 г. ему удалось вернуться в СССР.
Особым совещанием при НКВД СССР 28.02.1945 г. приговорен «без поражения в правах» к 5 г. ИТЛ «как социально-опасный элемент по своим связям», т. е. связям с «врагами народа». Вышел на свободу по амнистии (09.08.1947 г.) с разрешением поселиться в г. Курске, где работал в артели «Печатник». Решением Особого совещания МВД СССР от 12.05.1953 г. приговор от 28.02.1945 г. отменен и дело прекращено. Согласно приказа МО СССР от 10.12.1953 г. он считается уволенным из кадров Советской Армии 09.08.1947 г. С учетом льготной выслуги лет (нелегальная работа за границей), всего исчислено службы 32 года. Позже ему вручили ордена Красного Знамени и Красной Звезды.
Умер Скарбек 17 февраля 1974 года, дожив до выхода книги о подвиге на невидимом фронте легендарного резидента «Этьена». Похоронили его на Новодевичьем кладбище. Жена Анна Моисеевна пережила его на 9 лет и похоронена там же. В России надо жить долго.
Льва Ефимовича возможно тоже хотели спасти. Вот что писала его дочь Татьяна Львовна: «Весной сорок первого года я была на приеме у начальника отца, чудесного человека, генерала П. И тогда он мне сказал: – Я тебе обещаю, что твой отец через несколько месяцев будет дома. Мы принимаем необходимые меры»[228]. Ранее болгарский еженедельник «Антени»[229] более подробно рассказал об этом эпизоде. Татьяна Львовна сообщила «Антенам», что весной 1941 г. ее вызвал к себе тогдашний начальник РУ ГШ Красной Армии А. П. Панфилов и заверил ее, что Маневич через несколько месяцев будет дома, т. к. соответствующие переговоры об обмене заключенными ведутся с итальянским правительством через нейтральные страны. Но началась война, Панфилова отправили на фронт «и все связи с отцом были потеряны».
После вынесения приговора «Этьен» был направлен в тюрьму Кастельфранко дель Эмилия, где значился как узник № 2722. Но и находясь в тюрьме, Маневич умудрялся посылать в Москву ценные разведывательные данные. Так, при помощи заключенных, работавших раньше на заводе «Капрони», он составил и передал в Центр анализ недостатков и изъянов нового прицела для бомбометания фирмы «Цейсс». Сообщение включало в себя миниатюрные схемы: как укреплён бомбовый прицел возле сиденья штурмана, как штурман производит расчёты, делая поправки на скорость и высоту полёта, с какой высоты производится бомбометание.
Другими донесениями «Директору» стали тактико-технические характеристики непотопляемого крейсера, который строился на верфи близ Генуи, специфика ночного бомбометания в Абиссинии, где впервые использовали САБы (САБ – светящаяся авиабомба, спускаемая на парашюте, используется для подсветки местности при ночных бомбометаниях с малых высот), а также рецепт броневой стали, пересланный с заводов Круппа на заводы Ансальдо. Однако самой важной информацией «Этьена» из тюрьмы было сообщение о срочном заказе, полученном итальянскими авиазаводами от Японии, на самолёты, не боящиеся мороза. Это означало, что японцы планируют боевые действия не на тёплом юге Китая, а в суровых климатических условиях Маньчжурии, Монголии и Дальнего Востока. Этот сигнал перекликался с донесениями «Рамзая» (Рихарда Зорге), что придавало оперативным разведданным последнего дополнительную убе дительность.
В июне 1937 года начальник Разведупра Ян Берзин представил полковника Маневича к званию комбрига и написал в аттестации: «Способный, широкообразованный и культурный командир. Волевые качества хорошо развиты, характер твердый. На работе проявилбольшую инициативу, знания и понимание дела. Попав в тяжелые условия, вел себя геройски, показал исключительную выдержку и мужество. Так же мужественно продолжает вести себя и по сие время, одолевая всякие трудности и лишения. Примерный командир – большевик, достоин представления к награде после возвращения».
В Москве о попавшем в беду разведчике не забыли. Разведупр планировал акции по освобождению «Этьена», начиная от чисто юридической поддержки, заканчивая подготовкой побега. Освободить Маневича силой Разведупр не успел. Весной 1941 года заболевшего туберкулёзом Маневича перевели на юг Италии в каторжную тюрьму на острове Санто-Стефано, где он находился до 9 сентября 1943 года. После захвата острова американскими войсками все политические заключенные были освобождены, и Маневич в числе некоторых из них направился на арендованном паруснике в Италию, в Гаэту. Но, за день до прибытия парусника, Гаэту заняли немецкие войска, и через несколько дней Маневич был вновь арестован. Как австрийца Кертнера должны были направить в Австрию – в общину Галабрунн, из которой он (согласно поддельным документам) происходил и где его разоблачение было бы неизбежным.
В арестантском эшелоне Маневич сумел обменять свою куртку на куртку умершего от тифа русского военнопленного Яковлева. По прибытии в австрийский концлагерь «Эбензее» Маневич исхитрился объяснить эсэсовцам, на хорошем немецком языке, что произошла путаница, и зовут его не Яковлев, а Яков Старостин. Имя реального человека, биографию которого Маневич хорошо знал, было необходимым условием конспирации – в лагере всегда полно стукачей. Поэтому жизнеописание должно было быть гладким и стыковаться во всех деталях, для чего проще было не выдумывать, а использовать чужую биографию. Свою «легенду» он довёл до ума, согласовав с достоверной историей службы на Западном фронте и пленением 7 октября 1941 года. Детали «своего боевого пути» он подслушал в разговорах военнопленных. «Легенда» подозрений не вызвала. Маневич получил номер R-133042, под которым и числился в списке заключённых. В лагере он тесно сошёлся с бакинцем Грантом Айрапетовым, бывшим офицером штаба 23-й танковой армии. С ним он входил в подпольный штаб сопротивления, организовывал диверсии на производстве. По отзыву Айрапетова «прекрасно владея иностранными языками, богато одаренный, быстро ориентирующийся в любой обстановке, Старостин – Маневич был нашим мозгом, который информировал о всех событиях».
1 мая 1945 года лагерь был освобожден американскими войсками. Политических снова выпустили на волю и поселили в «Спорт-отеле» городка Штайнкогель на берегу реки Зее. Там, в номере со старым лагерным товарищем Грантом Айрапетовым, Маневич и «дошёл» от туберкулёза. Перед смертью сотрудник Разведупра всё же решился и назвал Айрапетову оперативный псевдоним и адрес, по которому следовало обратиться в Москве.
Он умер 9 мая 1945 года. На могиле Маневича поставили крест с надписью «Здесь покоится советский полковник Старостин Яков Никитич». В 1965 году, после опубликования в газете «Правда» Указа о присвоении звания Героя, официально рассекретившего имя Маневича, группа советских разведчиков во главе с В. В. Бочкаревым прибыла из Вены на поиски его могилы. после трехнедельных поисков место захоронения было обнаружено. Останки разведчика торжественно перезахоронили в Линце, на мемориальном кладбище Санкт‑мартин, где покоятся павшие советские воины.
С тех пор на памятнике со звездой значится: «Герой Советского Союза полковник Л. Е. Маневич».