Командующий армией генерал Н. Э. Берзарин с нетерпением ждал этого известия.
— Поздравляю, товарищи! Ключ к Смоленску в наших руках!
Приказав заместителю начальника штаба армии по вспомогательному пункту управления полковнику Б. М. Сафонову и мне следить за обстановкой, генерал Берзарин прилег отдохнуть. Но вскоре нам пришлось разбудить Николая Эрастовича. Командир одной из разведывательных групп, действовавшей во вражеском тылу, доложил по радио, что противник, оставляя прикрытие, начинает отход к заранее подготовленным рубежам.
Вот тут-то и пригодились взводы конной разведки. Они скрытно обходили вражеские арьергарды, держа под наблюдением главные силы гитлеровцев. Иной раз разведчики активно вмешивались в ход событий.
Конный разъезд 97-й стрелковой дивизии, ведя разведку во вражеском тылу, вышел к реке Хмость. Бойцы спешились, укрыли лошадей в лесу. Наблюдатели установили, что за рекой немало гитлеровских войск. Но какие это части? Командир разъезда решил захватить «языка». С наступлением темноты разведчики переправились через реку и устроили засаду на лесной просеке. Пленных удалось взять без шума. Они показали, что их 347-й пехотный полк утром начинает отход.
В районе деревни Холм конный разъезд 17-й гвардейской стрелковой дивизии наткнулся на вражескую группу прикрытия. Численное преимущество было на стороне врага, но разведчики не растерялись. В конном строю они стремительно атаковали гитлеровцев. Часть фашистов была перебита, остальные рассеяны. Удалось захватить и пленных.
Не уступали конникам пешие разведчики. Взять, к примеру, того же Владимира Карпова, который стал уже лейтенантом. В период подготовки нашего наступления и в ходе его группы, возглавляемые им, неоднократно ходили во вражеский тыл. И каждый раз возвращались, образцово выполнив задание. Сам лейтенант Карпов проявлял не только исключительную выдержку, но и личную отвагу. Достаточно сказать, что огнем его автомата лишь за это время было уничтожено несколько десятков гитлеровцев.
Так же отважно дрался с врагом и лейтенант М. Ф. Маскаев. Еще в июне 1943 года он с группой разведчиков пробрался в тыл противника и совершил дерзкий налет на штаб пехотного полка. Возвратившись в расположение наших войск, Маскаев привел с собой 9 пленных и принес документы, имевшие для нас огромное значение. Несколько раз офицер был ранен, контужен, но непременно возвращался в свою часть, к своим, как он говорил, братьям разведчикам.
О мужестве и самоотверженности этих офицеров наглядно свидетельствует такой факт: после завершения Духовщинской операции оба они были представлены к присвоению звания Героя Советского Союза.
Однако вернусь к своему рассказу о том, как разворачивались дальнейшие события. К 22 сентября 39-я армия нависла над смоленской группировкой противника с севера. Войска 31-й армии Западного фронта наступали с востока. Судьба Смоленска фактически была решена. 25 числа над ним взвилось алое знамя, которое, кстати говоря, водрузили разведчики. Пусть не нашей армии, но мысль об этом была приятна.
После освобождения Смоленска войска нашей армии повернули на северо-запад, продолжая наступление в направлении Рудня, Витебск. Где противник попытается закрепиться? Ответить на этот вопрос нужно было абсолютно точно.
Штаб армии уже имел карту вражеских оборонительных сооружений в обширном районе, до Витебска включительно. Но это были данные воздушной разведки. На подступах к Витебску гитлеровцы соорудили несколько рубежей. И каждый из них мог стать основой для жесткой обороны. Какой именно? Вперед снова пошли разведгруппы и отряды.
Ушла во вражеский тыл группа и от 17-й гвардейской стрелковой дивизии. Возглавил ее командир разведывательной роты гвардии капитан И. И. Горобец, о котором я уже рассказывал. Вскоре по радио мы получили первое донесение: «Артиллерия и обозы движутся в западном и юго-западном направлениях. Вижу 8 очагов пожара. Противник начал отход». К 4 часам утра 9 октября разведчики достигли восточного берега реки Мошна. Не попытается ли противник остановить наши войска здесь?
Спустя два часа Горобец радировал: «На западном берегу слабое прикрытие. Войска отходят дальше».
Скупые, предельно лаконичные фразы. А сколько мужества за каждым словом! И пусть извинят меня за невольное повторение, но я еще раз подчеркну: сами разведчики не видели в этом подвига. Они выполняли свою обычную фронтовую работу.
Разумеется, мы не могли полагаться только на донесения гвардии капитана Горобца. Элемент случайности в разведке никогда не исключен. Но аналогичные сведения поступали и от других групп. Постепенно становилось ясно, что именно на рубеже Кожемякино, Пыжи, Стасьево, Рублево противник окажет нашим войскам упорное сопротивление. Я доложил о своих предположениях командарму. 10 октября мы убедились, что они полностью подтверждаются. Наши части именно тут встретили организованное, всевозрастающее сопротивление и прекратили преследование. Духовщинская операция завершилась.
Фашистские войска понесли тяжелые потери. Но не только это доставляло радость. Мы убедились, что фашистам не удалось снять с этого участка фронта ни одной дивизии для оказания помощи армиям, отступавшим после поражения на Курской дуге. Напротив, гитлеровское командование вынуждено было перебросить сюда 25-ю механизированную и 18-ю танковую дивизии. Иначе более или менее организованный отход мог превратиться в бегство.
За успешные действия в этой операции многие разведчики соединений и частей были награждены орденами и медалями. Получили правительственные награды и офицеры разведотдела. Генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин, вручая мне орден, сказал:
— Я доволен работой разведки. Но помните: впереди — Витебск!
НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ К ВИТЕБСКУ
Да, перед нашей армией был Витебск.
Данные воздушной разведки, донесения партизанских отрядов и армейских групп, действовавших во вражеском тылу, позволяли сделать вывод, что фашисты намерены прочно удерживать этот район. Город и его предместья, окрестные села были превращены в мощные оборонительные рубежи. Уже давно здесь сооружались противотанковые препятствия и долговременные огневые точки. А с началом нашего наступления на Духовщину и Смоленск, а также на Велиж и Невель гитлеровцы форсировали строительство пяти рубежей на подступах к Витебску.
Каждый из этих рубежей представлял собой систему опорных пунктов, связанных между собой траншеями полного профиля и развитой сетью ходов сообщения. Траншеи прикрывались проволочными заграждениями в два-три кола, спиралями Бруно, рогатками. На вероятных направлениях наступления стрелковых частей ставились минные поля. Между рубежами, в глубине обороны спешно оборудовались огневые позиции для артиллерии и минометов. Параллельно шло оборудование позиций для ведения отсечного огня. Словом, прорыв такой глубоко эшелонированной, прекрасно оборудованной в инженерном отношении обороны требовал тщательной подготовки.
К этому времени 39-я армия была передана в состав Западного фронта. Слева от нас действовала 31-я армия, а справа — 43-я, которая оставалась в составе Калининского фронта. Таким образом, мы оказались на стыке двух фронтов, что в определенной мере усложняло наши задачи и налагало особую ответственность.
В один из пасмурных осенних дней я выехал в 158-ю стрелковую дивизию, которой командовал генерал-майор И. С. Безуглый. Когда я вошел в блиндаж, генерал заканчивал разговор с офицером разведки 875-го стрелкового полка капитаном П. П. Рассохиным.
— Нужен «язык». Понятно? Вот, стало быть, и действуйте, капитан. Не позже чем послезавтра доложите о выполнении.
— Понятно, товарищ генерал. Добудем!
Павел Петрович Рассохин, который уверенно произнес эти слова, выглядел очень молодо. На вид ему можно было дать лет двадцать, не больше. Но я-то знал, что за плечами у него два трудных фронтовых года. Знал, что человек этот слов на ветер не бросает. Сказал: «Добудем», — значит, уверен в своих возможностях.
Вскоре я убедился в правильности своих предположений. О том, как осуществить захват пленного, капитан Рассохин думал раньше. У него уже был конкретный план. Разрабатывая его, офицер советовался с командиром взвода, опытными разведчиками полка.
Велик был соблазн избрать объектом для нападения участок, где слабее оборонительные сооружения и даже не заминированы подходы. Но Рассохин учитывал и другое. На том участке наверняка фашисты проявляют особую бдительность. А что, если выбрать для поиска такой объект, который фашисты считают недосягаемым, который лежит за минными полями и другими противопехотными препятствиями? Риск? Безусловно! Но риск оправданный, ведущий к успеху.
Ход поиска был продуман до мелочей. Командирам поддерживающих подразделений заранее указали цели. Эти цели удалось заблаговременно пристрелять, не раскрывая своих замыслов. На соседних участках были предприняты ложные действия, которые наводили противника на мысль, что именно тут возможно появление разведывательных групп. И расчет Рассохина полностью оправдался. Разведчики взяли двух «языков», не понеся никаких потерь.
Я рассказываю обо всем этом не для того, чтобы привести еще один эпизод, подчеркивающий отвагу разведчиков. В данном случае речь идет о другом. С каждым месяцем пополнялся арсенал тактических средств, используемых разведчиками для выполнения боевых заданий.
Если год назад мы зачастую действовали слишком прямолинейно, однообразно, то теперь один поиск редко был похож на другой. И такой творческий подход к делу неизменно приносил успех. Подчиненные капитана Рассохина, например, в течение месяца трижды выполняли сложнейшие задания. Все они были осуществлены без жертв с нашей стороны. И думается, не случайно грудь Рассохина уже к тому времени, о котором я пишу, украшали ордена Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды и медаль «За отвагу».
Боевой опыт приобретали не только офицеры-разведчики. Немало мастеров появилось среди сержантов, солдат. И это было очень важно. Ведь далеко не всегда группы, уходившие на задание, возглав