— Хорошо! — удовлетворенно кивнул командарм. — Передайте, пусть по возможности ускоряет продвижение.
Соответствующее распоряжение было тут же передано по радио в дивизию. Предвижу вопрос: почему же разведчики посылали конного бойца с донесением, а не воспользовались радиосвязью? Ведь это намного сократило бы сроки прохождения информации. Да, времени было бы затрачено меньше. Но японцы могли бы запеленговать передатчик, всполошиться раньше времени. Поэтому радисты разведотряда до поры до времени работали только на прием.
Несколько позже, когда разведчики удалились от границы на 15–16 километров, майору Манькову было передано приказание: выполнять задачу до подхода передового отряда дивизии, после чего присоединиться к нему. Для такого решения имелись основания. Дело в том, что теперь увеличивалась вероятность встречи с относительно крупными силами противника. Разведчики, вооруженные лишь автоматами, ручными пулеметами и гранатами, при всем желании не смогли бы сбить этот заслон, уничтожить его. Обнаружив же себя, они давали в руки противнику крупный козырь. Японцы могли подтянуть подкрепления, завязать бой. А это не входило в наши планы.
Другое дело — передовой отряд дивизии, к которому должны были присоединиться разведчики. В него входили стрелковый батальон, рота танков, взвод самоходных орудий, дивизион артиллерии, батарея «катюш», батарея противотанковых орудий, саперный взвод. Если передовому отряду и суждено обнаружить себя, то это будет значительная сила, способная нанести по противнику мощный удар. Возглавлял отряд заместитель командира 940-го стрелкового полка майор Вадим Будаков.
На рассвете 9 августа головная походная застава передового отряда, двигаясь по маршруту, обозначенному разведчиками, догнала разведотряд. Майор Маньков разместил на головных машинах два отделения бойцов. Они продолжали разведку.
Я подробно рассказал о действиях разведчиков в полосе одной дивизии. Примерно такая же картина вырисовывалась и на других участках. В первый день войны мы быстро продвигались вперед, не вступая в бой с более или менее крупными силами японцев. Это не только радовало, но и настораживало. Разведчики чувствуют себя неуютно, если не располагают исчерпывающей информацией о противнике, если нет с ним непосредственного соприкосновения.
Но вот из 262-й дивизии поступили первые донесения, проливающие свет на замыслы противника. Головной дозор этой дивизии вышел к железной дороге Халун-Аршан — Солунь. Осмотревшись, разведчики хотели было уже двигаться дальше, но в этот момент кто-то из них заметил вдалеке дым. Не поезд ли идет навстречу?
Младший лейтенант П. И. Кондрашов, возглавлявший разведывательный дозор, прильнул ухом к рельсам. И действительно, через несколько мгновений он уловил далекий, еще чуть слышный перестук вагонных колес.
Офицер доложил обо всем командованию, а сам с бойцами расположился неподалеку от железнодорожного полотна. Автомашину, на которой двигался дозор, укрыли за ближайшей сопкой. Успели замаскировать и танк, имевшийся в распоряжении разведчиков.
Вскоре показался состав. Он шел двойной тягой. Первый снаряд, выпущенный танкистами, угодил во второй паровоз. Эшелон остановился. Из вагонов повыскакивали японские солдаты. Не обнаружив наших разведчиков, они начали беспорядочную стрельбу. Спустя некоторое время группа вражеских солдат бросилась к головному паровозу. Не сразу разведчики разгадали замысел врага. Лишь когда уцелевший паровоз, отцепленный от состава, набирал скорость, они открыли огонь из автоматов. Но было уже поздно. Паровоз, облепленный японцами, скрылся за поворотом.
Трудно сказать, как развернулись бы события дальше. Эшелон, в котором насчитывалось несколько сотен солдат, остался на месте. Сдержать их натиск было тяжело. К счастью, подоспела головная походная застава, состоявшая из стрелковой роты, взвода танков и взвода противотанковой артиллерии. Завязался огневой бой.
Вскоре подошли еще семь наших танков. Командир походной заставы подал сигнал общей атаки. Танки уже приближались к насыпи, когда к ним кинулось несколько вражеских солдат. Это были «смертники». Весь огонь был перенесен на них, и ни одному «смертнику» не удалось выполнить задачи. Поняв это, японцы начали поспешно отходить на север, в сопки.
Захваченные в бою пленные показали, что они служили в танкоистребительном батальоне, который следовал к перевалам Большого Хингана. Через пленных удалось также установить, что Халун-Аршанский укрепленный район, как мы и предполагали, занимают части 107-й японской пехотной дивизии. Об этом было доложено генерал-полковнику И. И. Людникову.
— В укрепленном районе дивизия? — задумчиво произнес он. — Ну и пусть сидит там. Главное для нас — но потерять темп. Обойдем японцев! Давайте своих разведчиков вперед…
Мне была понятна мысль командарма. Пока что враг оказывал слабое сопротивление. Однако он мог еще успеть подтянуть резервы из Солуни, занять выгодные позиции в горах. Этого нельзя было допустить. И разведгруппы, укомплектованные опытнейшими людьми, снабженные радиостанциями, с максимально возможной скоростью двинулись в горы.
Солнце жгло нещадно. Через каждые 5—10 минут рука сама тянулась к фляжке с водой. Но воды было мало. Каждый глоток был на счету даже у нас, в штабе армии, который, правда, тоже находился в непрерывном движении. А что же говорить о разведчиках, шагавших по сухой, раскаленной земле?
Наконец в разведотдел штаба стали поступать донесения: группы достигли отрогов Большого Хингана. Они, отыскивая тропы и дороги через горы, продолжали двигаться вперед и вперед. Бывало и так: группа попадала в тупик. Тогда офицер разведотдела Рябенков садился в самолет По-2, разыскивал ее и сбрасывал ей вымпел, в котором находилась записка с указаниями, что делать дальше, в каком направлении двигаться.
И вот новые донесения: первые разведгруппы перешагнули Большой Хинган, так и не встретив крупных сил противника. Узнав об этом, командарм дал указание соединениям предельно ускорить продвижение через горы. В эти трудные дни в штабе армии чаще всего можно было услышать одно и то же слово: «Темп! Темп!»
Первой из стрелковых соединений вышла на восточные скаты горного хребта 17-я гвардейская дивизия под командованием генерала А. П. Квашнина. И первыми среди первых были, как водится, войсковые разведчики, в частности, группа, которую возглавлял гвардии старший сержант П. М. Винниченко. За богатырскую силу Прокофия Матвеевича называли Иваном Поддубным. Для этого, прямо скажу, были все основания.
Несколько позже, уже на подступах к Солуни, произошел такой случай. Из зарослей гаоляна на командира взвода бросились «смертники». Разведчики Винниченко поспешили на выручку. Стрелять, к сожалению, было нельзя, пули могли зацепить и офицера. Подбежав к месту схватки, гвардии старший сержант ударом кулака опрокинул одного из японцев. И тут же, схватив за шиворот двух других, с такой силой ударил их лбами, что оба тут же растянулись на траве. Товарищи тем временем расправились с остальными.
В районе юго-западнее станции Дебасы колонна полка на марше была обстреляна из кустарника. Винниченко с двумя разведчиками поспешил в ту сторону, откуда велся огонь. Не более минуты потребовалось бойцам для того, чтобы ликвидировать засаду, в которой, как выяснилось, было восемь японцев.
Отважно действовал в разведке и гвардии младший сержант Н. М. Казаков из той же дивизии. На подступах к Солуни он вместе с напарником продвигался впереди наступающих подразделений. Неожиданно раздались выстрелы. Товарищ Казакова, коротко вскрикнув, упал па землю. Гвардии младший сержант, невзирая на огонь противника, оттащил друга в кювет. Затем дал сигнальную ракету и взялся за автомат.
Позже Казаков рассказывал мне:
— Самое страшное, что было, — это солнце. Я Сорокину всю флягу споил, а он еще просит. Смотрю, как у него по подбородку капли текут, и у самого в голове все от жары мутится.
— Что же сами-то не глотнули?
— Как можно, товарищ полковник! Ведь друг-то ранен. Откуда знать, когда подмога подоспеет.
К счастью, ждать пришлось не очень долго. Ракету заметили, на помощь разведчикам подошел взвод. Передав товарища военфельдшеру, утолив жажду, Казаков снова пошел в разведку, теперь уже совсем один. И снова попал в переплет.
У подножия сопки он увидел пятерых японцев. Судя по всему, они были мертвы. Разведчик осторожно подошел ближе. Он знал, что стрельбы в этом районе не было. Откуда же тут трупы? Едва только Казаков прикоснулся к одному из «мертвецов», как тот вскочил и бросился на гвардии младшего сержанта с ножом. Мгновенно заговорил автомат, и мнимый мертвец превратился в настоящего. Остальные «ожившие» японцы отбежали за бугорок и залегли там.
— Они ~ за укрытием, а я — как на ладони, — продолжал свой рассказ Казаков. — Прижимаюсь к земле, точнее, к камню. Чувствую, будто животом на горячей печке лежу, а по спине мурашки бегают. Сейчас, думаю, резанут очередями, и нет меня.
Но не случилось этого. Успел разведчик зубами выдернуть предохранительную чеку гранаты и швырнуть ее за бугорок. Следом за первой гранатой полетела вторая. Лишь одному из японских солдат удалось улизнуть.
12 августа 52-й гвардейский полк, преследуя разрозненные подразделения противника, вышел к небольшой речушке. Гвардии младшему сержанту Казакову было приказано воспрепятствовать разрушению моста. Разведчик, взяв с собой еще одного бойца, пробрался через кукурузное поле, затем ползком, укрываясь в траве, преодолел прибрежный луг. Теперь до реки было рукой подать.
На мосту находилось несколько японских солдат. Они подносили и складывали в кучи сухие кукурузные стебли. «Сжечь настил хотят, — подумал Казаков. — Значит, взрывчатки у них нет».
Разведчики подползли еще ближе и, ведя на ходу огонь из автоматов, выскочили из засады. Шесть вражеских солдат было убито, один ранен, одному удалось убежать. Ну а разгоравшиеся костры Полетели в воду.
Слушая рассказ Казакова, я невольно подумал: у каждого разведчика вырабатывается свой почерк. Кто-то предпочитает действовать в со