ставе небольших групп. Есть такие, что берут с собой одного-двух человек, а то и вообще уходят на задание в одиночку. Их порой даже называют индивидуалистами. Какой же метод разведки следует считать оптимальным? Думаю, что однозначного ответа не существует. Все зависит от характера задания, обстановки и, наконец, от особенностей человека. Важен конечный результат, умение при любых обстоятельствах выполнить поставленную задачу.
Наше наступление развивалось в высоком темпе. Уже на третий день части 6-й гвардейской танковой армии генерала А. Г. Кравченко преодолели Большой Хинган. Наша армия, как и другие войска фронта, используя успех танкистов, также перевалила через хребет. Японское командование не успело подтянуть войска к перевалам. Теперь перед нами раскинулись долины маньчжурских рек с массой населенных пунктов. Были здесь и дороги, что облегчало снабжение войск, практически непрерывно находившихся на марше.
Справа от нас успешно продвигались гвардейцы-танкисты генерала А. Г. Кравченко, кавалеристы генерала И. А. Плиева, монгольские конники, возглавляемые маршалом X. Чойбалсаном.
13 августа соединения и части нашей армии овладели городом Солунь. Жители радостно приветствовали советских воинов. У многих китайцев в руках были цветы, маленькие красные флажки. Размахивая ими, люди скандировали: «Со-ве-там — у-ра!»
Было бы неправильным полагать, что быстрое продвижение наших войск объяснялось слабостью японской армии. Думается, что главную роль здесь сыграла внезапность. Ее дополнил высокий темп наступления. Противник просто не успевал подтягивать резервы, производить нужные перегруппировки. Его колонны перехватывались в пути еще до того, как те выйдут в назначенный район и развернутся к бою. Немалое значение имело наше безраздельное господство в воздухе.
На хайларском направлении, где наступал наш 94-й стрелковый корпус, удалось окружить и ликвидировать крупную группировку вражеской конницы. Около тысячи кавалеристов, в том числе два генерала, были взяты в плен. Одного из них — генерал-лейтенанта Гоулина, командующего 10-м военным округом, доставили в штаб нашей армии.
На допросе Гоулин рассказал, что родом он из Внутренней Монголии. Там он вырос, там и служил в армии.
— Как же вы оказались в лагере японцев? — спросил я.
— Я ненавижу их. Когда войска Красной Армии начали наступление, я сразу же дал указание командиру баргутской конницы, укомплектованной местными жителями, сложить оружие и сдаться в плен.
Мне оставалось лишь усмехнуться. Да, конница капитулировала, но, судя по всему, вынужденно. Трудно было поверить и в антияпонские настроения генерала. Если бы все было так, как он говорил, то японцы никогда не доверили бы ему командование военным округом. Но в данном случае все это интересовало меня скорее с чисто психологической стороны. Куда важнее было выяснить планы противника. Поэтому я перевел разговор на другие рельсы:
— Где сосредоточены основные силы Квантунской армии?
— Ближе к восточным и северо-восточным границам Маньчжурии! — с какой-то злобой в голосе ответил генерал.
— Вы, кажется, этим недовольны?
— Японцы бросили нас на произвол судьбы.
— Но ведь вы же с самого начала собирались сдаться.
Только теперь поняв, что допустил грубую оплошность, генерал опустил голову.
— Как расценивало японское командование солуньское направление? — не давая ему опомниться, задал я следующий вопрос.
— Оно считалось второстепенным. Неоднократно высказывалось мнение, что Красная Армия не сможет сосредоточить здесь крупные силы. А если даже и сосредоточит, то они не смогут продвигаться в пустынной местности, в условиях почти полного бездорожья.
А мы смогли! При этом ошибочная оценка противником наших возможностей явилась одной из основных причин быстрого развития событий.
Заняв Солунь и Ванемяо, 39-я армия раньше намеченного срока выполнила поставленную перед нею задачу. Но это не давало нам права на передышку. Выйдя на равнины Центральной Маньчжурии, соединения продолжали быстро продвигаться в юго-восточном направлении. И тут мы столкнулись с исключительно сильным «противником» — на нас обрушились муссонные дожди. Тот, кто не видел их, с трудом может понять, что это такое.
Попробуйте представить себе стену воды. Да, именно стену, которая скрывает от ваших глаз все, что находится на расстоянии свыше 50—100 метров. Только что были видны деревья, кусты, небольшие китайские фанзы. Но вот хлынул ливень — и все скрылось. В течение нескольких минут ручейки, которые, как говорится, и курица вброд перейдет, превращаются в бурные потоки, сметающие все на своем пути. Рушатся деревянные мосты, плетеные изгороди. Автомашины, бежавшие по сухой дороге, оказываются вдруг в воде по ступицы колес, а то и по самый кузов. Словом, создается впечатление, что где-то в небе разом лопнули все трубы гигантского водопровода. Я просто не представлял себе, что такое количество осадков может выпадать одновременно.
Неисчислимые бедствия несли муссонные дожди китайцам-беднякам. Их хижины, сложенные из камней и обмазанные глиной, разваливались под напором воды, словно карточные домики. Потоки уносили целые пласты земли с полей. Хорошо еще, что к этому времени большая часть урожая была уже собрана.
Трудно приходилось и нам. Дороги превратились в месиво. Даже те из них, которые были заасфальтированы, практически стали негодными для продвижения войск. Вода вымывала грунт из-под твердого покрытия, и асфальт проваливался огромными кусками. Но воины не унывали. Порой мне доводилось встречать целые группы бойцов, которые шагали босиком, перекинув через плечо ботинки, связанные шнурками.
Резко ухудшилась связь между штабом армии и наступавшими частями. Нарушались проводные линии, посыльные с донесениями застревали в пути. Легкие самолеты По-2, имевшиеся в нашем распоряжении, с величайшим трудом находили микроплощадки, которые хоть как-то можно было использовать для посадки и взлета. И тем не менее советские солдаты, преодолевая все преграды, настойчиво шли вперед.
…Я находился на вспомогательном пункте управления, представлявшем из себя несколько палаток, когда меня вызвали к телефону. Звонили из штаба армии, находившегося примерно в 50 километрах. Сквозь какие-то шорохи и трески я С большим трудом различил голос подполковника А. Н. Антонова.
— Товарищ полковник, перехвачена… Открытым текстом…
— Повторите, я ничего не понял!
— Из Токио… О капитуляции…
Лишь после того как Алексей Николаевич трижды повторил каждое слово, я понял наконец, о чем идет речь.
Оказалось, что переводчик разведотдела штаба, дежуривший на радиостанции (такие дежурства велись круглосуточно), перехватил сообщение японского императора о капитуляции. Я тут же направился с этой вестью к генерал-полковнику И. И. Людникову. Выслушав меня, он усомнился:
— Ничего не напутали ваши перехватчики? Может, им дезинформацию подсунули?
Откровенно говоря, мне и самому не очень-то верилось. Впрочем, могло быть и так. Ведь не только наш, Забайкальский, но и 1-й и 2-й Дальневосточные фронты, Тихоокеанский флот, Краснознаменная Амурская флотилия, части монгольской Народной армии действовали исключительно успешно. По тем сведениям, которыми мы располагали, управление Квантунской армией было нарушено, ее соединения понесли крупные потери.
— Тщательно проверьте это донесение, — приказал командарм: — Как только что-то выяснится, сразу ко мне.
Вскоре было получено подтверждение из штаба фронта. Император Японии действительно принял условия Потсдамской декларации. Однако буквально на другой день мы убедились, что приказ по Квантунской армии о капитуляции не отдан. Японские войска на многих участках фронта продолжали оказывать сопротивление. Для того чтобы окончательно сломить его, предотвратить разрушение промышленных предприятий, советское командование выслало вперед сильные подвижные отряды, в крупных городах высадились воздушные десанты.
Соединения 39-й армии получили новую задачу. Им предстояло в сжатые сроки занять территорию Южной Маньчжурии, выслать подвижные отряды в направлениях на Мукден, Инкоу, Аньдун. Одновременно предстояло разоружить японские гарнизоны в городах и населенных пунктах, которые встретятся на нашем пути.
По заданию командарма я с небольшой группой разведчиков выехал вперед на автомашине. Нужно было уточнить дислокацию вражеских гарнизонов и договориться с японскими командирами о месте и времени сдачи оружия. Это, разумеется, в том случае, когда часть или подразделение получит приказ своего императора. А если нет?
— Тогда действуйте по обстановке, — сказал мне командующий. — Но особенно на рожон не лезьте. Не захотят сдаваться вашей группе, пусть дожидаются подхода основных сил. А коль и тогда станут упираться, то опыта у нас, слава богу, достаточно. Восточная Пруссия многому научила.
Дожди продолжались. Дороги, как я уже упоминал, стали, фактически, непроходимыми. А ехать было нужно. И тут выручила смекалка водителя машины. Он предложил двигаться прямо по шпалам железнодорожного полотна, которое, по счастью, тянулось в нужном нам направлении.
— Проскочим! — заверял меня Михаил. — Только печенку-селезенку поберегите. Трясти будет здорово.
Вначале действительно трясло. Но водитель сумел подобрать оптимальную скорость, и тряска почти прекратилась.
В Мукдене уже находился член Военного совета армии генерал-лейтенант В. Р. Бойко. Он приказал мне ехать в город Сыпингай, где японская дивизия ждет разоружения. Да, не следует удивляться. Порой складывалась и такая обстановка: противник искал, кому сдаться в плен.
В Сыпингай мы прибыли рано утром. Японские солдаты занимались гимнастикой на большой ровной площадке. Неподалеку я заметил генерала, окруженного офицерами. Он тоже увидел нас и направился навстречу.
— С кем имею честь говорить? — спросил он по-русски.
— Представитель советского командования, — ответил я.
С минуту мы молча стояли друг против друга. Я напряженно ждал: что последует дальше? Японский генерал-лейтенант Саса пригласил меня в штаб своей дивизии. Разговор он начал с того, что приказ о прекращении военных действий ему известен.