Приход советских кораблей в Порт-Артур вылился в большой праздник. Множество солдат, сержантов и офицеров, едва только отзвучали залпы салюта, устремились на берег моря. А от кораблей, стоявших на рейде, одна за другой отваливали шлюпки. У причалов каждую из них встречали восторженными возгласами. Тут же завязывались знакомства, встречались земляки.
Улицы и площади города заполнили принарядившиеся китайцы. Повсюду слышались звуки баянов, гармошек. То в одной стороне, то в другой вспыхивали веселые, задорные песни.
Но вернемся, однако, к делам комендатуры. На другой день здесь снова шел прием посетителей. Кого-то интересовало, можно ли открыть ресторан. Кто-то собирался поехать в соседний город к родственникам и спрашивал, какие документы для этого нужно оформить. Приходили, чтобы узнать, будут ли работать школы и правда ли, что в них будут учить русскому языку. Запомнился посетитель, который настойчиво добивался разрешения на открытие публичного дома и никак не мог понять, почему мы против.
Случалось решать проблемы и иного рода. Однажды, это было в середине сентября, на прием пришел владелец магазина и пожаловался, что ночью неизвестные взломали замок, похитили наручные и карманные часы, хранившиеся в кладовой. Он просил разыскать воров.
Я хотел было объяснить ему, что подобные дела не входят в компетенцию советской военной комендатуры. В ее составе не было агентов уголовного розыска, которые могли бы заняться следствием. Однако вовремя спохватился: такой ответ может привести к нежелательным последствиям. Не исключено, что владелец магазина сделает вывод: кражу совершили русские, поэтому они и отказываются искать преступников. Ему ничего не стоило пустить такой слух по городу.
Я пе обнадеживал торговца, но заверил его, что все, зависящее от нас, мы сделаем. Но что именно? Я сам еще толком не представлял.
Стало известно, что в японской полиции, в период пребывания оккупантов в Маньчжурии, служили и китайцы. Переводчик, работавший в комендатуре, с большим трудом разыскал одного из них и привел ко мне. Я коротко изложил ему суть нашей просьбы.
— Понимаю, — ответил он. — Я действительно занимался расследованием уголовных дел. Постараюсь вам помочь.
Не знаю, каким образом он действовал, но только через несколько дней в комендатуре появились два молодых китайца, которые, дрожа от страха, признались, что часы взяты ими. И они указали место, где было спрятано краденое. А спустя час владелец магазина горячо благодарил меня.
Итак, инцидент исчерпан. Но что делать с ворами? Как я упоминал, ни полиции, пи судов в Порт-Артуре еще не существовало. Посоветовавшись с товарищами, я распорядился посадить жуликов на несколько дней в подвал здания, которое занимала комендатура. Дня через три переводчик доложил мне, что китайцы просят о встрече со мной.
— Что там у них? Быть может, кормят плохо или еще что-нибудь? — забеспокоился я, понимая, что с юридической точки зрения содержание жуликов под арестом не совсем законно.
— Да нет, все в порядке. Думаю, что каяться будут.
Так оно и оказалось. Едва войдя в кабинет, китайцы заговорили быстро-быстро, перебивая друг друга. Переводчик не успевал повторять по-русски длинные, витиеватые фразы. Однако смысл их я понял: «Мы уважаем русских, больше красть не будем. Русские — не японцы. Если русский полковник поверит, мы никогда не подведем его».
— Есть ли в городе люди, которые занимаются таким же промыслом? — спросил я.
Юноши переглянулись, прежде чем ответить. Потом один из них, по-видимому старший, утвердительно кивнул головой. И тут же торопливо заговорил.
— Он объясняет, — пересказал переводчик, — что при японцах китайцы вынуждены были воровать. Иначе можно было умереть с голода. Но русские — другие люди. При них будет другая жизнь.
— Передайте, что мы отпустим их. Но пусть скажут своим «коллегам», что впредь воровство будет строго наказываться.
Китайцы, выслушав переводчика, начали рассыпаться в благодарностях и заверениях, что ни одного случая воровства в Порт-Артуре, пока они живы, не будет. Они, дескать, сами о том позаботятся. Когда я рассказал об этой истории генералу В. Р. Бойко, с которым мы довольно часто встречались, обсуждая текущие дела комендатуры, он смеялся до слез.
В те дни мне не часто удавалось бывать в разведотделе штаба армии. Но дружба по-прежнему связывала нас, фронтовиков-разведчиков, нерушимыми узами.
Особенно остро я почувствовал, как дороги мне эти люди, когда пришло время расставаться — меня зачислили слушателем Академии Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова. Я едва успевал отвечать на телефонные звонки из полков и дивизий. В трубке неизменно звучало: «Всего вам доброго… Успехов в учебе, в службе, в жизни». А в канун отъезда разведчики собрались за обеденным столом. И я не мог оторвать взгляда от родных лиц. Свидимся ли когда-нибудь еще?
Под вечер отправился па берег моря. Хотелось попрощаться и с ним. Тихое, ласковое, оно плескалось у самых ног, уходя в серую даль, за горизонт. Справа неслась знакомая еще с юности песня. Солдаты, устроившись на прибрежных камнях, тихо и задумчиво напевали под баян:
Разгромили атаманов, разогнали воевод
И на Тихом океане свой закончили поход…
Не желая мешать им, я намеревался было повернуть обратно. Но лицо одного из них, того, что был с баяном, показалось знакомым. Где же видел его? И тут мне вспомнилась погрузочная площадка под Кенигсбергом, пожилой солдат, перебиравший кнопки баяна. Присмотрелся — он! Правильно говорят, гора с горой никогда не сходится, а человек с человеком…
— А я вас помню, товарищ полковник, — тихо молвил баянист, когда я подошел и присел рядом. — У эшелона вы тогда подходили ко мне.
— И я не забыл. Значит, жив-здоров? Рад за тебя. С баяном так и не расстаешься? Что ж, это память о друге.
— Разве же можно забыть тех, кто не вернулся домой?! — задумчиво проговорил солдат. — Память о них всегда жива будет!
СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
Прошли годы, десятилетия… Давно уж осыпались, сравнялись с землей окопы и траншеи, заросли травой и кустарником тропы разведчиков. Но память сердца неподвластна времени. Стоит фронтовикам встретиться, как тут же начинаются воспоминания о былом. И нет для них более близкой, более дорогой сердцу темы.
Время от времени встречаемся и мы, ветераны 39-й армии, ее разведчики. И не только в очередную годовщину Великой Победы.
Раздается звонок в квартире. Открываю дверь и попадаю в объятия Ивана Ивановича Горобца.
— Вот приехал по делам в Москву, решил заглянуть на часок…
Горобец живет в Подольске. Мы с ним видимся, пожалуй, чаще, чем с другими. Но я всегда бесконечно рад ему.
Уволившись из армии, он поступил работать на завод, с помощью товарищей освоил профессию сборщика швейных машин. Дела пошли хорошо: он выполнял по три нормы в смену. Помнится, в конце сороковых годов я даже посоветовал ему не слишком увлекаться работой. Дескать, не забывай о ранениях. А он мне в ответ: «Не могу иначе, еще на фронте привык всегда быть впереди!»
Потом Иван Иванович стал мастером, учился в учебно-производственном комбинате. Прекрасно работает он и по сей день. И хотя на лице появились морщины, в глазах его по-прежнему светится задорный огонек.
Проходим в комнату, усаживаемся на диван.
— Какие вести от ребят? — спрашивает Горобец.
Показываю письмо от Яглинского. Михаил Васильевич только недавно вышел на пенсию. Сразу после войны он уехал в Казахстан. Работал инструктором Целиноградского обкома партии, был секретарем парткома одного из заводов, председателем городского Совета депутатов трудящихся. За честный и добросовестный труд награжден медалями, грамотой Президиума Верховного Совета Казахской ССР. Кстати, это не единственная грамота, которой он удостоен. Фронтовик неоднократно отмечался за активное участие в военно-патриотической работе среди молодежи.
А вот письмо от Николая Лукьяновича Бондарчука. Он трудится теперь на Украине, в колхозе имени Карла Маркса. О себе рассказывает скупо: по-прежнему работает, здоров. А вот о сыновьях, которых вырастил и воспитал, пишет не без гордости. Их четверо — фельдшер, инженер по механизации, шофер, зоотехник. И все они трудятся бок о бок с отцом. Словом, и в этой семье жива традиция разведчиков — быть впереди.
Письмо от Николая Бушуева, письмо Михаила Маскаева…
Беседу прерывает звонок в дверь.
— Максим, к тебе гость! — сообщает жена.
На пороге — Поздняков, в прошлом заместитель начальника разведотдела по политчасти. Кстати, после войны он так и не расстался с армией, профессия политработника стала его призванием. Это он когда-то говорил, что воспитывать людей ничуть не легче, чем выращивать урожаи. Сейчас Николай Васильевич уже на пенсии. Живет в Москве, недалеко от меня. Мы часто перезваниваемся по телефону, навещаем друг друга.
— Сердце чуяло, что приехал кто-то из разведчиков! — восклицает он, обнимая Горобца. — Иду, знаете ли, из своей школы-интерната, и словно бес подталкивает: «Зайди к Максиму, зайди…»
Дружно смеемся, шутим, подтруниваем один над другим. Кажется, и не было тех тридцати лет, которые миновали с той поры, когда мы вот так же непринужденно беседовали в своих землянках и блиндажах.
— А ведь я с презентом пришел, — продолжает Николай Васильевич. — Смотрите!
Он кладет на стол книгу в зеленоватом переплете. «Взять живым!» — читаю я название. И тут же вижу на обложке имя Владимира Карпова, того самого, что был когда-то в числе наших разведчиков.
— Теперь к нему небось и не подступишься, — рассматривая книгу, задумчиво произносит Горобец. — Подумать только, Карпов — член Союза писателей СССР!
— К тому же еще и Герой Советского Союза! — добавляю я. — Героев среди фронтовых разведчиков, пожалуй, побольше, чем писателей.
— Это точно! И Яглинский, и Маскаев.
Мы долго перебираем в памяти имена однополчан: и тех, кто погиб в боях за Родину, и тех, кто по-прежнему в рабочем строю или, выйдя на пенсию, вносит несильный вклад в дело военно-патриотического воспитания молодежи.