Прикидывая все возможные варианты, майор Томин решил поступить так: в состав третьей группы включались наиболее опытные, закаленные бойцы. Первые же две в основном должны были выполнять отвлекающие функции. Для усиления всех трех групп в состав каждой включалось по два расчета с ручными пулеметами. Мы заранее договорились с артиллеристами и минометчиками об огневой поддержке разведчиков.
Накануне разведки боем было решено провести тренировку. Кое-кто в полку недоуменно пожимал плечами. Дескать, о каких тренировках может идти разговор? Война есть война, и тут никаких репетиций не требуется. Ведь все равно заранее не предугадаешь, что может произойти в реальном бою. И тем не менее командир полка настоял на своем. И как выяснилось, поступил совершенно правильно.
На некотором удалении от передовой, в тылах полка, мы выбрали местность, которая в значительной мере напоминала ту, на которой предстояло действовать. Обозначили исходный рубеж, расположили людей. По сигналу группы двинулись вперед. Вроде бы все развертывалось по плану, но ни я, ни майор Томин не были довольны действиями бойцов и командиров. Как-то вяло, неуверенно продвигались они. Мало того, первая и вторая группы, пе сумев прикрыть фланги, слились с наступающими с фронта и, вопреки замыслу, атаковали дзот.
После короткого разбора действий группы вновь заняли исходное положение. Потом еще и еще раз. Тренировка продолжалась до тех пор, пока не удалось добиться стремительного броска, четкого взаимодействия всех групп отряда. Лишь после этого майор Томин сказал:
— Вот так и воевать! А теперь — на отдых.
На другой день точно в назначенный час полковая пушка прямой наводкой дала первый выстрел по дзоту. Это был сигнал к началу. Заговорили артиллерия, минометы, весь участок обороны фашистов покрылся разрывами. Часть снарядов, ложившихся по окопам, как мы и договаривались с артиллеристами, были дымовыми. Создавалось впечатление, что мы наносим сильный удар всеми имеющимися в пашем распоряжении средствами. Гитлеровцы пришли к выводу, что полк наступает на всем участке.
Через одну-две минуты фланговые группы ворвались в траншею. Завязалась рукопашная схватка. Младший сержант Федосов и замполитрука Филипчепко первыми подбежали к дзоту. Они заметили двух вражеских солдат, удиравших по траншее. Один из бегущих упал, сраженный автоматной очередью, другой поднял руки. Бойцы захватили пулемет, патроны, документы убитых, а все остальные боеприпасы, имущество и снаряжение подожгли бутылками с горючей жидкостью.
Так развивались события в траншеях противника. На нашей же стороне десятки наблюдателей фиксировали огневые точки, районы, откуда ведет огонь артиллерия гитлеровцев. На картах появлялись все новые и новые пометки. Помню, что всего 17 минут продолжалась разведка боем. Но нам удалось полностью раскрыть систему огня, в значительной мере уточнить очертания переднего края фашистов. Все это имело исключительно важное значение, так как, позволю себе напомнить, речь шла о подготовке нового наступления.
Оно должно было начаться через несколько дней после того, как мы провели разведку боем. Активные действия одного из подразделений 279-го стрелкового полка были, в сущности, заключительным этапом подготовки, если рассматривать ее с точки зрения накопления, уточнения и перепроверки данных о противнике. Почему нецелесообразно проводить разведку боем заранее? Да потому, что враг, разобравшись, что к чему, поняв действительные цели боя, сразу же начнет принимать меры к изменению системы огня, производить некоторую перестановку сил и средств. Естественно, что в этом случае полученные сведения потеряют свою ценность. Мало того, они могут сыграть дезинформирующую роль.
Итак, подготовка к новому наступлению частей нашей армии завершалась. Артиллеристы запасались боеприпасами, танкисты помимо этого беспокоились о горючем. На штабных картах уточнялись задачи. Мы, разведчики, разумеется, продолжали пополнять и уточнять данные о противнике. Словно метеор, носился из одной дивизии в другую капитан Антонов. Где-то нужно было добыть контрольных пленных, где-то не ладилось с организацией наблюдения. Старший лейтенант Дийков вновь и вновь перечитывал документы, стараясь «выудить» из них какие-то новые, оставшиеся ранее незамеченными подробности. Словом, день и ночь все трудились не смыкая глаз.
И вот в тот момент, когда, казалось, все силы исчерпаны, штаб армии облетела радостная весть: фашисты окружены под Сталинградом! Многое еще было неясно, подробностей, конечно же, мы никаких не знали. Но сам факт окружения мощной вражеской группировки вызвал всеобщее ликование.
— Эх, нам бы еще здесь один такой котел устроить! — мечтательно произнес Анатолий Кузнецов, наш чертежник, выпрямляя затекшую спину и делая несколько взмахов руками. — А что? Мы ведь тоже на Волге стоим…
Разумеется, все мы были бы рады такому повороту событий, но разум подсказывал, что на вещи нужно смотреть трезво. В районе Верхней Волги сейчас нельзя рассчитывать на крупное наступление наших войск. Не было у нас еще сил для того, чтобы громить врага на всех направлениях. Но успех, достигнутый под Сталинградом, окрылял, заставлял трудиться с удвоенной энергией.
25 ноября 1942 года на рассвете загремели залпы орудий. После короткой, но достаточно мощной артиллерийской подготовки наши пехота и танки устремились вперед. Но враг оказывал исключительно упорное сопротивление. Лишь к исходу дня удалось полностью захватить позиции 206-й немецкой пехотной дивизии. Почему же так медленно развивалось наступление? Ответа па этот вопрос мы пока не находили.
А почь на 26 ноября принесла новые неожиданности. Разведывательная группа, действовавшая во вражеском тылу, доложила, что гитлеровцы спешно перебрасывают к фронту резервы. Чуть позже поступило дополнительное донесение, из которого следовало, что речь идет не о мелких подразделениях, а о 14-й механизированной дивизии и части сил 5-й танковой дивизии.
Когда я доложил о полученных сведениях командующему армией, он смерил меня таким взглядом, что мне стало не по себе.
— Откуда взялись эти соединения? Почему их нет на моей карте?
Чем можно было оправдаться? Тем, что эти дивизии оказались на сравнительно большом удалении от линии фронта, что они были в тех районах, куда наши войсковые разведчики не добрались? Эти объяснения не могли никого удовлетворить. Ведь именно я, как начальник разведки армии, был обязан предвидеть такой вариант. И не только предвидеть чисто теоретически, но и практически принять какие-то действенные меры для получения исчерпывающей информации из этих глубинных районов. Мне оставалось одно: молчать.
А командарм, нахмурившись, то вновь склонялся над картой, то опять начинал ходить взад и вперед, заложив руки за спину. Наконец он резко повернулся к начальнику штаба и распорядился:
— Свяжитесь с командирами дивизий, предупредите о возможных, — он на мгновение умолк, — нет, о неминуемых контратаках противника. Пусть готовятся к их отражению. И чтобы ни шагу назад! Утром, а быть может и ночью, фашисты попытаются восстановить положение на нашем участке.
Прогнозы генерала А. И. Зыгина полностью подтвердились. На рассвете фашисты нанесли сильный контрудар. Однако, к счастью, он не явился для наших частей неожиданностью. За ночь они успели окопаться, подтянуть артиллерию, в том числе и противотанковую, пополнить запасы патронов, снарядов и мин. Словом, танки и пехота противника повсюду были встречены губительным огнем. Весь следующий день шли ожесточенные бои, но наши части не только отбили контратаки, но кое-где сумели продвинуться вперед. Ближайшую задачу армия выполнила — населенный пункт Урдом был освобожден. Таким образом, перестал существовать и этот плацдарм. Северный берег реки Молодой Туд стал безраздельно нашим.
После завершения операции командарм собрал руководящий состав штаба армии, для того чтобы подвести итоги. Выслушав начальника штаба, генерал А. И. Зыгин дал слово мне.
— Доложите о действиях разведчиков в ходе наступления. Чем занимались они?
Стараясь унять волнение, я начал говорить:
— Продвигаясь впереди и на флангах своих частей, разведчики определяли местонахождение огневых точек, мешающих пехоте и танкам, вели наблюдение за врагом, захватывали пленных и документы, стремились установить подход к полю боя резервов.
— Что касается резервов, — перебил меня командующий, — то главные из них вы проморгали. Продолжайте…
Я предчувствовал, что мне будет брошен такой упрек. И снова мне нечего было ответить. Да, проморгали. И мысль об этом не давала покоя.
Однако вопреки ожиданиям разноса не последовало. Тем не менее, когда совещание закончилось, командарм попросил меня и начальника штаба задержаться.
— То, что четырнадцатая механизированная дивизия не была учтена при планировании операции, — серьезная ошибка. Но на ошибках, как говорится, учатся. Пусть и для вас, Волошин, это будет серьезным уроком. И еще сдается мне, что противник знал о сроках нашего наступления. Нужно разобраться, откуда у него была такая информация. А впредь к разработке планов нужно будет привлекать минимальное число лиц.
Откровенно говоря, и у меня было впечатление, что гитлеровцы знали о готовящемся наступлении. Поэтому, возвратившись в отдел, я приказал тщательно проанализировать все, что могло иметь отношение к обеспечению скрытности операций.
Спустя некоторое время ко мне пришел старший «лейтенант Дийков.
— Что нового, Иван Максимович? — поинтересовался я.
— А вот что, — хмуро ответил он, протягивая мне листок бумаги.
Это было письмо, изъятое у немецкого солдата, убитого в ходе нашего наступления. По всему чувствовалось, что оно было написано накануне начала операции. По каким-то причинам автор не успел отправить его. И в этом письме, в частности, говорилось совершенно однозначно: 25 ноября русские начнут наступление.
Каким образом противник мог знать о намерениях нашего командования? Долго обсуждали мы этот вопрос. А из него, как следствие, возникла еще одна проблема: что известно нам о методах, способах действия гитлеровских разведчиков?