– Значит, Анна не соврала, когда сказала, что ты сбежала из дома, – констатирует факт Тихон Авдеевич и буравит взглядом свою племянницу.
– Я совершеннолетняя и имею право жить там, где захочу! – дерзко отвечает Марьяна, вызывая у меня удивление, а я вдруг вспоминаю рассказы ее матери о том, какая она у них послушная дочь, ни разу не доставившая им проблем даже в тяжелый для всех подростков переходный период.
– Ты родственник Анны? – вдруг спрашивает Влад, сжимая зубы с такой силой, что на скулах виднеются желваки.
Пахомов даже не удостаивает его взглядом, не то что ответом. Выбирает новую тактику. Игнор. И последнее Влада бесит сильнее. Унижает, ведь к такому он не привык.
Не знаю, насколько хорошо его знает Тихон, но я изучила Влада за эти годы вдоль и поперек и прекрасно понимаю подоплеку его негативных эмоций. Он не терпит пренебрежение и любит, когда всё внимание уделяется ему. Любит быть в центре внимания и быть объектом похвалы, самым лучшим и на пьедестале, что не терпит ни конкуренции, ни критики, даже если она будет конструктивной.
Так что когда Пахомов ясно дает понять, что Влад для него не более чем букашка, которую он готов растоптать носком ботинка, даже не заметив этого, это сильно бьет по его гордости и самолюбию.
Раньше, когда мы часто выходили вместе в свет на какие-нибудь мероприятия, и муж старался быть объектом чужой зависти и восхищения, мне иногда было неудобно перед другими, но сейчас я ловлю себя на мысли, что не испытываю даже испанский стыд.
Четко понимаю, что в моей голове произошло полное разделение меня и Влада. Я больше не считаю нас семьей, а его своим мужем, несмотря на имеющийся штамп в паспорте. Даже ухмыляюсь, держа при себе мысль о том, что теперь это проблема Марьяны.
– Он тебе в отцы годится, Марьяна, – произносит недовольно Тихон. – Через двадцать лет тебе будет чуть за сорок, а ему уже далеко за семьдесят. Будешь за ним утки выносить?
Пока я разглядываю всех участников скандала, разговор между Пахомовым и Марьяной набирает обороты, и девчонка оскаливается, повышая голос. Словно ребенок, которому не разрешают кушать сладкое до обеда.
– Это вообще не твое дело, дядя Тихон! А родители тем более мне больше не указ! С кем хочу, с тем и встречаюсь. Достаточно и того, что я университет закончила по их указке, тот факультет, на котором они настаивали! А теперь я взрослая и финансово от них не завишу, так что так им и передай. Пусть не ищут меня и не терроризируют своими звонками. Аборт я делать не буду, мы с Владом приняли решение рожать!
Она гордо выставляет свой пока еще плоский живот, и я вдруг сочувствую Анне, которой досталась такая недалекая и глупая дочь. Тихон хмурится, но явно не знает о том, что Марьяне противопоказаны роды.
– Раз ты достаточно взрослая, чтобы жить с мужиком, – холодно произносит Пахомов и выпрямляется, будто ему в позвоночник воткнули железный прут, – то сама с этим справишься. Я тебе не посыльный, чтобы связующим звеном работать.
– Тон сбавь, не с подчиненными разговариваешь! – цедит сквозь зубы Влад, кидаясь на амбразуру и защищая свою любовницу.
– Ну да, это же ты у нас любитель заводить служебные романы, наслышан о твоих подвигах, – прищуривается Тихон Авдеевич, и Влад бледнеет.
Повисает напряженная тишина.
В груди вихрем образовывается нехорошее предчувствие, и я сглатываю.
Как бы я ни буравила взглядом мужа, он не смотрит на меня. Делает вид, что меня здесь нет.
Пульс частит, отдаваясь барабанной дробью в ушах. В грудине давит, словно изнутри что-то распирает, и я стараюсь дышать глубже, чтобы не впадать в панику.
Вместе с тем в ушах звенит не дающая покоя мысль, на которую наводит меня разговор мужчин.
Неужели Марьяна – не первая любовница Влада?
Выходит, что он наставлял мне рога много лет, а я была слепой курицей, не замечавшей очевидного?
Пока я пытаюсь склеить свое разбитое в очередной раз сердце, никому нет до меня дела.
Влад и Тихон перекидываются пикировками. И если последний держит себя в руках и не проявляет внешней агрессии, казалось, наслаждаясь поддевками, которые цепляют Нестерова, то вот Влад несколько раз сжимал кулаки и хотел уже устроить драку прямо в больнице.
Куда-то даже исчезает его трусость и чувство самосохранения, но Марьяна вдруг играет роль якоря и не дает ему совершить ошибку.
– А ты у нас такой белый и пушистый? – усмехается вдруг Влад и переводит взгляд на меня. – Варя ведь тоже твоя подчиненная, к тому же, замужняя женщина. Что, поистрепалось за прошедшие годы твое хвалебное чистоплюйство? И как давно вы спите, а, Варь?
Этот вопрос уже адресован мне.
– Как долго рога мне наставляешь, дорогая женушка? Удивлен, что кто-то позарился на такую старуху, как ты.
Во рту образуется горечь, и я не отвечаю. Не хочу давать Владу то, чего он пытается добиться.
Не получив от меня нужной реакции, он пытается унизить Пахомова, припоминая студенческие годы, а я вдруг остро понимаю, что он до сих пор находится в том периоде. Словно вернулся в молодость, пытаясь сбросить прожитые года, как балласт.
И этим балластом для него оказались мы с детьми.
– Закрой свой рот, Влад, пока не наговорил лишнего, о чем потом сильно пожалеешь, – обращается к моему мужу Тихон.
– А ты нас не учи! – звонко голосит Марьяна, не нравится ей, что их никак не оставят в покое. – Мы сами разберемся, а уж Влад старше тебя, так что рулить ты в моей семьей не сможешь. Я не мама и не обязана тебе подчиняться!
Она явно нервничает, и за ее словами и обидами кроется предыстория, но я не хочу ее знать. Мне становится неприятно, что Марьяна и Тихон – родственники, и я касаюсь рукой грудной клетки, пытаясь понять источник этих странных эмоций.
Мне не должно быть до этого никакого дела, зато становится ясно, откуда растут ноги у попытки Пахомова отправить меня в преждевременный декрет. Наверняка Аня напела ему что-то, желая насолить за то, что я устроила в ее доме и как опозорила ее дочь.
Сердце колотится, бьется судорожно о ребра, но я стараюсь себя успокоить, напоминая, что этот вопрос мы с Пахомовым вроде как решили.
Судя по тому, как он себя ведет, ко мне он не имеет никаких претензий. Но после предательства мужа я уже никому не доверяю, так что несмотря на то, что начальник не похож на такого человека, который будет разбрасываться хорошими кадрами только из-за чувства мести своих родственников, держусь настороже.
Если уж родной муж, с которым я прожила в браке почти тридцать лет, с которым вырастила двух детей и зачала третьего, поступает со мной так подло, чего уж ожидать от посторонних мне людей.
Разговор дальше не клеится, так как Марьяна кидается на шею Владу и пытается его увести.
Я же отвожу свой взгляд с него на свекровь, про которую все забыли. Даже ее сын до того сосредоточен на обвинениях, что не осознает, что весь этот разговор происходит на глазах его матери, которая видит сына во всей красе таким, какой он есть. Мерзким. Чванливым. Подлым.
Я радуюсь, что Лиля увела Марту на улицу, не дав окончательно испортить ей психику, и подхожу к кушетке свекрови, чтобы ее поддержать.
Мне совершенно не нравится ее бледное лицо и постоянно сжимающиеся пальцы на животе. Медсестра, как назло, ушла, как только подошел Влад, и я оглядываюсь по сторонам в поисках хоть какого-нибудь медработника, который может оценить состояние Зои Елисеевны.
– Пошли вон, – вдруг тихо звучит ее голос, но все замолкают.
Я снова смотрю на свекровь и вижу, каким больным взглядом она смотрит на сына.
Разочарование. Вот что написано на ее лицо. И боль матери, которая упустила своего ребенка.
Влад сначала не понимает, что это обращение к нему, и победно улыбается, но его ухмылка слетает с лица так же быстро, как и появилась.
– Мам? – уточняет, продолжая прижимать к себе дрожащую Марьяну.
– Пошел вон! Ты мне больше не сын!
Ее крик меня буквально оглушает, и я отхожу чуть в сторону, присаживаясь на соседнюю кушетку. Попытки Влада образумить мать проваливаются с треском, и он с недовольством уходит, кинув на меня напоследок обвиняющий взгляд, но мне до этого уже нет никакого дела.
К счастью, врачам снова удается привести Зою Елисеевну в норму, что вызывает облегчение, так как никак не могу унять переживания за ее здоровье. Она и так не молода, а такие потрясения способны подкосить и более здоровую женщину.
Всё это время рядом находится Пахомов, которого я не решаюсь прогнать. Он говорит с врачами, задает наводящие вопросы и уходит только после того, как ему кто-то звонит. Мрачнеет и оставляет нам своего личного водителя.
Всё это происходит так быстро, что я не успеваю перед ним извиниться и поблагодарить, остаюсь стоять в коридоре с нелепо открытым ртом.
Вскоре за ключами подъезжают Миша с Соней вместе с арендованным для перевоза их вещей фургоном.
Соня морщится при виде больничных стен, а у меня и без того плохое настроение, чтобы еще терпеть ее капризное поведение. Так что когда она возникает и возмущается по поводу того, что четверым на даче будет тесно, я резко ставлю ее на место.
– Закрой рот! Не тебе решать, кто будет жить в моем доме, а кто нет! Посиди с Зоей Елисеевной, пока я расплачусь на кассе.
А там меня ждет очередной сюрприз. Счета уже оплачены. На мгновение мне кажется, что Влад повел себя, как взрослый уравновешенный мужик и проявил сознательность, но когда кассирша, увидев мое удивление, описывает внешность расплатившегося, всё встает на свои места.
Счета оплатил Пахомов.
Глава 17
На следующее утро на работу я прихожу невыспавшаяся. Пол ночи ворочалась в постели, слыша, как за стенкой храпит сын. Когда жил с нами, я такого не припомню, а сейчас каждый его вздох был для меня каторгой, от которой я не могла избавиться.
Из дома я убежала раньше всех, пока еще не встала даже свекровь. Обычно она просыпается к семи, но в этот раз спит даже в восемь, когда я выхожу из дома.