Не за себя.
Не за детей.
За Влада, которому успех настолько вскружил голову, что он потерял берега.
Вот только эта не та жалость, какую испытываешь к близкому человеку.
Нет.
Влад уже давно перестал быть моей семьей, так что я за него не переживаю. Просто перемены в нем пугают, ведь это получается, что я его никогда и не знала в полной мере.
Жила в выдуманном мире, с нарисованной в голове картинкой, которая была моей реальностью, пока Влад того хотел. А теперь сосуд разбивается вдребезги, осколками раня мое сердце.
– Я-то пойду, вон, Влад, – с горечью выплевываю я напоследок, – а ты останешься один. Больше не подходи ко мне и не смей приближаться. И не смей меня больше пугать, уяснил? Ты правильно сказал, мы прожили вместе двадцать семь лет. И я знаю о тебе больше, чем налоговая и финмониторинг вместе взятые. Так что придержи язык за зубами, если не хочешь сесть в тюрьму.
Моя угроза напряжением повисает в воздухе, но Влад молчит. Наблюдает, словно пытается понять, есть ли у меня что-то еще, кроме моих слов. Что-то более весомое, что может ему навредить.
Я же не хочу больше тут находиться и спешу выставить свои условия, которые ему придется выполнить, если он не хочет стать с Марьяной новостью дня.
– К завтрашнему утру вернешь квартиру Мише с Соней. Если этого не произойдет, видео отправится во все новостные паблики. Думаю, твоя Марьяночка не хочет стать главной звездой сайтов восемнадцать плюс?
Я разворачиваюсь и ухожу, слышу только плач Марьяны, которая что-то причитает и уговаривает Влада что-то сделать.
Амеба. И что он в ней только нашел?
Неужели правду говорят, что мужчины хотят видеть возле себя слабых женщин, которые будут смотреть на них, как на бога?
Сцепив зубы, я качаю головой.
Ну уж нет. Слабой я больше никогда не буду.
С меня довольно. Пора показать свои зубки.
Глава 20
Несмотря на браваду и произнесенные угрозы, Влад не решается рисковать и квартиру сыну и его жене возвращает. Мне не звонит, а вот Мише пишет сообщение, что они снова могут въезжать обратно, после чего присылает мне скрин в качестве доказательства.
Вот только сын радостным не выглядит. Наоборот, ходит весь следующий вечер, когда мы все возвращаемся домой, как в воду опущенный.
Судя по кислому лицу Сони, она о предложении Влада не знает, с недовольством убирается в доме, устраняя тот бардак, что учинили ее друзья.
Быть строгой в семье мне не по нраву, так как и на работе этого вполне с лихвой хватает, но с ней иначе нельзя. Нужно сразу ставить девчонку на место, раз она не понимает, что звать толпу в чужой дом – это по меньшей мере, неприлично. Особенно не спрашивая чужого разрешения.
– Ты пропустила пыль на холодильнике, – говорит свекровь Соне, которая приступает к уборке на кухне, пока мы с Зоей Елисеевной пьем чай с блинчиками.
– Мои друзья здесь вообще не появлялись вчера, – цедит сквозь зубы Соня, но послушно, хоть и нервно подтаскивает к холодильнику стул.
Вода в тазике, когда она резко ставит его на пол, разливается за борты, но я молчу. Всё равно уберет, никуда не денется. Становится слегка неприятно, когда я ловлю себя на мысли, что превращаюсь в строгую свекровь, но и Соня, откровенно говоря, не скромная невиновная ни в чем невестка.
– Еще не хватало, чтобы вся эта орава еще и кухню разгромила, – ворчит Зоя Елисеевна и качает головой, когда наши с ней взгляды встречаются.
– Я, между прочим, беременна, – возражает Соня, не желая никак идти на попятную. Нехотя трет тряпкой шкафы и что-то бубнит себе под нос.
Миша в это время занимается двором, где ситуация после бурной вечеринки не лучше.
– Нормальные беременные книжки читают, а не толпу в дом зазывают. О себе думают, а не носятся полуголые на улице в холод.
Зоя Елисеевна берет на себя роль плохого полицейского, пока я наблюдаю за сыном через окно. Он явно загружен тем, как поступить, даже периодически поглядывает на дом, и я понимаю, что его беспокоит.
– Еще скажите, что в ваше время женщины и в поле, и в хлеву рожали, – фыркает Соня и спускается со стула.
– А ты со старшими не спорь. Вела бы себя прилично, не пришлось бы сейчас выслушивать от нас нравоучения. Раз родители не научили, то мы…
– Зоя Елисеевна, – говорю я, трогая свекровь за руку, чтобы она не продолжала.
Вижу, что глаза Сони наполнились слезами, и мне становится стыдно как за себя, так и за Зою Елисеевну. Девчонка сжимает зубы и молча уходит, а я качаю головой, чтобы свекровь больше ничего в ее сторону сегодня не говорила.
– Она же из детдома, не нужно обижать девочку лишний раз.
– Она в детдом попала в десять лет, Варь. И ты слишком лояльна. Не собираешься же идти у нее на поводу только потому, что она выросла не в семье? Сама не заметишь, как она сядет вам всем на шею и ножки свесит, начнет права качать и тебя из собственного дома выживать. Знаю я таких, так что и Соню вижу насквозь.
Свекровь остается при своем мнении, я же стараюсь всё же не провоцировать конфликты. Соня с Мишей дом и двор убрали, так что ситуацию я считаю закрытой. Сейчас меня больше волнует сын и его мрачное выражение лица.
Он, в отличие от моей старшей дочери Лили, не такой категоричный и уверенный в себе. Всегда спокойный, он, как и я в молодости, не любит конфликты и скандалы, предпочитает обходить их стороной. Вот и сейчас я прекрасно вижу, как он грузится, не зная, как сказать мне, что отец возвращает им квартиру. Видимо, переживает, какая у меня будет реакция.
Когда все работы в доме оказываются законченными, мы вчетвером садимся полноценно ужинать. Атмосфера вокруг гнетущая и напряженная. Дети вяло ковыряются в тарелках, и только одна Зоя Елисеевна выглядит более-менее бодрой.
– Ты, может быть, скажешь что-нибудь, Миша? – шипит тихо Соня, но мы ее прекрасно слышим, так как стол маленький, и мы находимся друг к другу довольно близко.
– Что?
Сын теряется, погруженный в свои мысли, и не понимает, что от него хочет жена.
– Мы договаривались, Миша, – цедит Соня сквозь зубы, раздражаясь из-за поведения мужа.
Он не особо ее слушает, что видно по рассеянному выражению лица, а затем откладывает приборы в сторону и вздыхает, поднимая на нас взгляд.
– Мам, – начинает говорить он, даже мнется. – Тут такое дело…
– Хватит мямлить.
Соня толкает его локтем в бок, но он поджимает губы и гневно смотрит на нее, впервые, кажется, осаживая ее.
– В общем…
– Ладно, я сама скажу, – выплевывает Соня, ерзая в нетерпении на стуле. – Мы посовещались с Мишей и решили, что будет лучше вам взять ипотеку и купить себе однушку.
– Мне? – вздергиваю я бровь. – У меня есть квартира, там я и планирую жить.
– Но вы одна, а нас с Мишей двое. Вы ведь всего одного ребенка ждете, а у нас наверняка будет двойня, у меня в роду такое часто бывало. Так что в двушке лучше мы поселимся, а вы приобретете себе однокомнатную квартиру.
Зоя Елисеевна громко хмыкает, не скрывая своего отношения, а затем обращается ко мне, похлопывая меня по руке.
– А я тебе что говорила, Варь? Они даже подождать немного ради приличия не смогли, а теперь, не стесняясь, хотят тебя в кабалу загнать.
Я едва не краснею от гнева и беру в руку стакан, чтобы сделать несколько глотков воды. Миша же в это время шикает на жену и пытается ее осадить, так как они об этом разговоре явно не договаривались, и сказать он мне собирался совсем иное.
– Хватит меня одергивать, Миша, – недовольно заявляет Соня, которой палец в рот не клади, она руку по локоть откусит.
– А что ж вы хотя бы не предложили продать дачу и отдать деньги вам? – усмехается Зоя Елисеевна, вызывая у Сони возмущение на лице.
– Продавать дачу? Ни в коем случае! Мы будем здесь жить летом, молодой мамочке и детям будет полезен свежий воздух.
Я молчу, так как пытаюсь переварить то, что уже услышала.
Выходит, что она уже всё для себя решила. Отобрать мою двушку и дачу, а мне предложила взять ипотеку. И что-то мне подсказывает, что их с Мишей помощь, в ее понимании, будет заключаться лишь в самой идее.
В этот момент я вдруг начинаю сравнивать ее и Марьяну, даже не понимая, кто из них в моей жизни – куда большее несчастье.
Та, что увела у меня мужа, избавив тем самым от мусора. Или та, что пытается запудрить мозги моему сыну и наложить руки на всё мое имущество.
Глава 21
– Ну так что? Почему вы молчите? – нагло спрашивает у меня Соня, когда молчание за столом становится уже настолько неловким и напряженным, что становится трудно дышать. Мне. Не ей.
Этой наглой девчонке, кажется, всё ни по чем. Она и правда не видит в своей просьбе ничего предосудительного, словно ее голова работает иначе, чем у других людей. Она не ставит себя на чужое место, думает только о себе, не понимая, что ее права заканчиваются там, где начинаются права другого человека.
– Кхм, – прокашливаюсь я, даже не находясь с ответом.
Правильнее было бы поставить ее на место, причем так жестко, чтобы она больше не смела поднимать эту тему, но меня опережает Миша, который приходит в себя раньше. Соня даже не замечает, что всё это время он смотрел на нее с удивлением. Видимо, она обрабатывала его перед сном, а Мишка с детства был из тех детей, которые засыпают сразу, как только их голова касается подушки.
– Помолчи, Соня! – цедит сквозь зубы сын и, наконец, одергивает жену, которая сверкает на него недовольным взглядом. Но когда их глаза скрещиваются в воздухе, она замирает и сглатывает, видит что-то, что останавливает ее, заставляет замолчать.
– Не нужно ничего продавать, мам, и никаких ипотек. Тут такое дело… Отец мне писал с утра, сказал, что в компании что-то напутали, и он решил вопрос с нашим жильем. Мы с Соней можем вселиться обратно.
К концу голос Миши звучит уже куда более уверенно, но он всё равно прячет от меня взгляд. Боится, что я скажу свое твердое “нет” или обижусь на его решение принять отцовское предложение, но я лишь киваю. Еще не могу отойти от предложения Сони.