Раньше я считала, что он дальновиден и печется о репутации, а сейчас отчетливо вижу, что он просто закомплексованный трус, который боится показаться людям не таким, каким себя демонстрирует.
– В понедельник в девять утра, – назначаю я встречу и киваю.
Влад успокаивается, решив, что сумел меня сломать, а вот я держу свои мысли при себе. Ни к чему ему заранее знать, что ни о каком соглашении на его условиях и речи быть не может. Зато у меня остается два дня до понедельника, чтобы сделать задуманное.
Добившись, как он думает, своего, Влад уходит, а вот я ненадолго присаживаюсь на скамью. После неприятной и во всех смыслах неожиданной встречи мне нужна временная передышка, чтобы сделать несколько глотков воды и прийти в себя.
У меня слегка отекли ноги, и я радуюсь, что купила обувь на размер больше. Прекрасно помню свои прошлые беременности, так что стараюсь заранее предвидеть любые казусы.
После отдыха захожу здесь же в аптеку, так как ходить по всему городу не в состоянии, но когда выхожу обратно в холл, снова вижу Марьяну и Влада. Последний говорит о чем-то с женщиной в регистратуре, активно жестикулируя, а вот Марьяна стоит позади него с недовольным кислым лицом, будто объелась лимона, и осматривается брезгливо по сторонам.
Когда ее взгляд падает на меня, я дергаю плечами, чтобы сбросить с себя ее негатив и отворачиваюсь, не собираясь заходить на второй круг перепалки и выступать для нее грушей для битья и сброса негативных эмоций.
Выхожу на улицу и уже собираюсь спуститься с крыльца, как вскоре слишком поздно понимаю, как опрометчиво поступила, повернувшись к неуравновешенной сопернице спиной.
– Если я не смогу родить малыша, то и ты не посмеешь! – слышу я вдруг позади себя женский истеричный вопль, но обернуться или как-то отреагировать не успеваю.
Ее то ли рука, то ли нога толкает меня жестко с силой в спину, и я падаю вниз, не в состоянии ухватиться ни за перила, ни за что-либо еще.
Глава 26
Запах больницы, ассоциирующийся с белыми стенами, медицинскими халатами и стерильностью, резко бьет в нос при пробуждении, и я морщусь. Не люблю этот запах из смеси фенола и хлорки, так что сомнений в том, что я оказалась снова в больнице, нет.
Не сразу вспоминаю, что было перед тем, как я потеряла сознание, но когда перед глазами мелькают кадры, резко открываю глаза и поднимаю руки, касаясь своего живота.
Страх потерять ребенка – самый сильный из всех, что я когда-либо испытывала. И к сожалению, для меня это не просто страх неизвестности. Я до сих пор слишком хорошо помню, как это, терять собственную кровиночку. Пусть пятнадцать лет назад мне так и не удалось подержать в руках ребенка, и выкидыш произошел на большом сроке, но боль от этого не была меньше. И испытать то же самое во второй раз… Не уверена, что это не надломило бы меня и не поставило на колени.
Сердце мое колотится, когда я щупаю живот и пытаюсь спросонья понять, не случилось ли чего. Он до сих пор плотный и большой, а затем вдруг на ладони чувствую толчок изнутри живота. Это малыш ударяет меня пяточкой, вызывая такую сильную волну облегчения, что я начинаю плакать.
Приподнимаюсь, опираясь о подушку, и реву, закрывая рот рукой, чтобы мои всхлипывания не привлекли чужое внимание. Нет. Мне не стыдно за свои эмоции, но в этот момент никого видеть не хочется.
Мысль о том, что из-за этой гадины Марьяны я могла потерять ребенка или нанести ему непоправимый вред до родов, злит. Как я могла быть настолько беспечной и даже не подумать, что у этой тихой мышки такой мстительный и жестокий характер?
Не знаю, как долго я могла приходить в себя, лежа в палате, но за закрытой дверью вдруг слышу какие-то знакомые голоса, полные тревоги. В груди растекается нехорошее предчувствие, и я подхожу ближе, надевая обувь и хватая лежащую на тумбе сумку. Куртки нигде не видно, но мне всё равно.
– Что делать, Марк? А если она потеряет ребенка? Марьяна отправится в тюрьму, – слышу я потерянный голос Анны, матери Марьяны.
– Ты позвонила Тихону?
Напряженный тон Марка настораживает, как и сам факт их присутствия у моей палаты. Рядом со мной нет ни врачей, ни медсестер, на окнах решетки, и сердце снова начинает стучать быстрее. К горлу подкатывает очередная волна страха, застрявшая там комом, и я прижимаю руку к груди, пытаясь унять заполошное сердце, которое никак не желает успокоиться.
Черт. Что происходит?
Паника нарастает, и я снова кладу руку на живот. Малыш, словно чувствуя мои переживания, опять пинается, и мне немного становится легче. С ним всё в порядке.
Я пытаюсь воскресить в памяти, что произошло после того, как Марьяна толкнула меня в спину, но как бы не силилась, воспоминания заперты в глубинах моего подсознания.
Боли в теле не ощущаю, но списываю это на стресс и шок, но сейчас даже рада этому.
– Позвонила, – звонкий голос Анны. – Он сейчас приедет. Наша девочка не сядет в тюрьму, ты меня слышишь, Марк? Подними свои связи и придумай что-нибудь.
– Не паникуй раньше времени, Ань. Сейчас врач вернется, узнаем у него, что и как. Может, ты зря переживаешь, и с Варварой всё хорошо, и она не пострадала.
– Сомневаюсь. Сама-то она жива, а что с ребенком? Ты слышал, что медсестра сказала? Они готовят срочно операционную, вызвали даже Шаповалова, это лучший хирург по области, если не по стране. Что-то не так, Марк, и нам нужно решить проблемы до того, как приедет полиция. Благо, что мы были неподалеку и приехали раньше них.
Анна печется о своей дочери, и я как мать в какой-то степени ее, конечно, понимаю, но простить… Нет. Этого я никогда не прощу.
Если до ее слов я была уверена, что со мной и ребенком всё в порядке, то теперь, когда знаю, что в больнице все паникуют, и сама начинаю переживать во сто крат сильнее прежнего.
Операционная… Шаповалов… Лучший хирург…
Неужели со мной всё настолько плохо, и меня вскоре начнут готовить к операции?
Пульс учащается, барабанит в ушах, а тело обдает испариной. Я открываю сумку в поисках телефона, но не нахожу его. Неужели Алёхины отобрали, а теперь и сами стоят у двери, чтобы не дать мне сбежать или связаться с кем-то из родных?
– И что ты предлагаешь, Ань? – снова звучит мрачный голос Марка. – Подкупить врачей и свидетелей? Их слишком много, Ань, мы не успеем. Мы и так представились родственниками Варвары, чтобы быть в центре событий и держать руку на пульсе, а ты хочешь от меня невозможного. Благо, Марьяна не дура и вернулась в больницу, сымитировав обморок. Влад с ней и не знает, что она натворила.
– Ты хоть что-то можешь сделать сам, Марк? Почему я должна обо всем беспокоиться одна?
Я впервые слышу, что Аня говорит таким жестким тоном. Будто по ту сторону двери не моя бывшая подруга, которую я знала много лет, как приветливую и справедливую женщину, а какая-то стерва, не считавшая зазорным ходить по чужим головам.
– Ты? – усмехается Марк, но я слышу, что он обижен на жену. – Может, ты хотела сказать, твоя семья? Ты ведь Тихона вызвала, чтобы он решил нашу проблему, даже не надеясь на меня, не так ли? Ты никогда в меня не верила.
Неприятно слушать их семейную перепалку, до которой мне нет никакого дела. Мои мысли больше заняты тем, как бы выбраться из палаты и позвать на помощь. Раз есть свидетели, значит, скоро приедет полиция.
– У Тихона связи в полиции и на верхах, Марк, так что не говори глупостей. Ты же просто бизнесмен, так что не сравнивай даже.
Аня уверена, что Тихон, ее сводный брат, уладит вопрос с Марьяной и не даст посадить племянницу за покушение на меня и моего ребенка, но я больше задаюсь вопросом, что по этому поводу думаю я сама.
Марьяна ведь и правда племянница Тихона, но в глубине души я уповаю на то, что он не станет злоупотреблять своим положением и выгораживать детоубийцу. Аня сколько угодно может считать, что ее дочка ни в чем не виновата и просто ошиблась, ведомая гормонами, но я не собираюсь даже мысленно как-то выгораживать эту мелкую дрянь.
Меня настолько сильно охватывает злость, что я крепче сжимаю сумку одной рукой, а второй хватаюсь за ручку и с силой резко тяну ее вниз, открывая дверь. В груди всё печет, а лицо пылает, но мне хочется посмотреть на Аню, которая теряет человеческий облик в попытках “спасти” дочь.
– Вы совсем больные? – шиплю я на бывших друзей, которые отшатываются, увидев меня перед собой. Я же выхожу полностью в коридор, где есть камера видеонаблюдения, чтобы у них не было возможности затолкать меня обратно в палату и причинить мне вред. Никогда бы не подумала, что они на такое способны, но время показывает, что доверять вообще никому нельзя, как бы долго ты, казалось, не знаешь людей.
– Варя? – прищуривается Анна. – Ты что, подслушивала?
В ее голосе звучит обвинение, которое вызывает у меня неподдельное удивление. Но отвечать на него я не намерена.
– Сколько ты хочешь, Варя? – берет быка за рога Марк и машет рукой, чтобы жена не вмешивалась. – Ты не станешь писать заявление на нашу дочь, а мы не только поможем тебе с успехом развестись, заполучив половину юр.фирмы Влада, но отстегнем тебе еще сверху столько, сколько скажешь.
Он ничего не говорит про моего ребенка или мое здоровье, ему всё равно на нас. Предлагает всё так уверенно, словно не сомневается, что я соглашусь. Считает, что продам душу и совесть ради каких-то бумажек, явно судит по себе.
– Как у вас только язык повернулся такое мне предложить. Пошли вон! И чтобы я никогда вас больше не видела! – цежу я сквозь зубы.
– Не делай глупостей, Варя, у нас такие связи, что ты должна наше предложение считать за благословение свыше. Мы тебе одолжение делаем, что идем навстречу и готовы финансово покрыть те потери, которые ты понесешь из-за ошибки нашей Марьяны, – морщится Марк, пока его жена стоит недовольная рядом. В ней ни капли сочувствия, словно я уже превратилась в ее врага. Еще когда открыла им глаза на дочь. И зачем вообще связалась с этой семейкой? Вот дернул же меня черт восстанавливать справедливость.