никерша, так что лучше ее вообще не звать. Благо, что я заранее договорилась с роддомом, наняла бригаду врачей, так что, собравшись с мыслями, звоню им по дороге в больницу.
А когда заканчиваю разговор, мне в голову приходит совершенно невероятная мысль, от которой я уже не могу избавиться. И я жму на вызов еще одного абонента.
– Тихон Авдеевич, – говорю я нерешительно, но на этом мой энтузиазм заканчивается.
– Алло! Кто это?
По ту сторону связи звучит женский голос, от которого у меня сжимается сердце, и я молча сбрасываю звонок.
Прав был Влад. Ошибся, конечно, решив, что у меня отношения с Пахомовым, но в одном был прав. Разве я могу быть интересна Тихону, когда вокруг него крутятся молоденькие красавицы?
Идиотка. Какая же ты идиотка, Варя.
Глава 30
– Долго еще? – спрашиваю я таксиста, когда мы в очередной раз встаем на перекрестке.
– Почти приехали. На этой улице часто пробки.
Я стараюсь успокоиться и не переживать, но беспокойство отчего-то не утихает. Становится душно, и я дергаю ворот кофты, не понимая, чем вызваны мои переживания. Когда машина поворачивает направо, с облегчением замечаю невдалеке больницу, хватаюсь рукой за сумку, готовая сразу же выскочить наружу, как только автомобиль подъедет ближе к воротам, но тревога всё нарастает и нарастает. Чувство, словно за мной кто-то наблюдает, а чутью я привыкла доверять. Смотрю по сторонам, но ничего подозрительного не замечаю.
– Кого ждете? – с любопытством спрашивает таксист, когда на светофоре загорается зеленый.
Он едет вперед, а вот я ответить не успеваю. Справа, словно из ниоткуда вылетает джип, несется в нашу сторону с огромной скоростью. Для меня же время будто замедляется, становится вязким и текучим, и я, казалось, наблюдаю за всем со стороны. Как тонированный джип, не сбавляя темпа, таранит бок такси, так и не притормозив. Всё, что происходит после, смешивается для меня в единую какофонию звуков – скрежет металла, вскрик водителя, сигналы других машин, грохот…
Я то уплываю в темноту, то выныриваю из нее, чувствуя лишь боль по всему телу. Машинально пытаюсь сложить руки на животе, но ничего не получается, словно я потеряла контроль над своим телом.
Меня охватывает паника, но она то затихает, то усиливается, когда я прихожу в себя, но это ненадолго.
Слышу над головой чужие встревоженные голоса, качку, будто меня снова куда-то везут, но никого не узнаю.
– Пульс падает! – кричит кто-то надо мной, к лицу прикладывают маску.
Иногда я открываю глаза, но вижу над собой одно мельтешение.
Больничный потолок, гудение ламп, многочисленные голоса…
Всё сливается в серую массу, и лишь одно остается неизменным. Боль…
– Сильное кровотечение… Отслойка плаценты… Кесарево…
Это последнее, что я услышала, еще будучи в сознании. В первую очередь я беспокоилась не за себя, а за ребенка, но надеялась, что всё будет в порядке. Что всё обойдется, и врачи спасут мою девочку и меня.
Не знаю, как долго я в отключке, но когда открываю глаза, слышу гудение приборов и никакого детского писка. В палате я лежу одна. Рядом нет никого – ни моего ребенка, ни родственников, ни врачей.
Руки пока плохо слушаются, и я опускаю голову, превозмогая боль, и пытаюсь понять, исчез ли живот.
Разум подсказывает и напоминает, что мне собирались делать экстренное кесарево, а сердце всё хотело убедиться, так оно или не так.
Живот у меня хоть и не плоский, как до родов, но явственно под простыней видно, что он не такой большой, как прежде. Я больше не беременна…
В теле полная слабость, даже шевелиться тяжело, и я несколько раз делаю попытки докричаться до персонала. Изо рта раздаются нечленораздельные тихие хрипы, на которые никто не отзывается.
Всё, на что я надеюсь, так это на чудо. Что врачи сумели сделать невозможное – спасти не только меня, но и моего ребенка. Чутье на этот раз молчит, и я даже не знаю, кого мне сейчас ненавидеть. Таксиста или того лихача, который не справился с управлением и налетел на нас? Наверняка был под веществами, раз не ведал, что творил. Вот только мне от этого не легче. Во рту горечь, на душе тяжесть, и я едва сдерживаю слезы, чтобы не расклеиться окончательно.
Я дергаю руками, и стоящая рядом система с капельницей с грохотом падает на пол. Двери быстро открываются, и внутрь заглядывает полицейский. Хмурится сначала, оглядывая палату, словно ищет преступника, и только после замечает, что я пришла в себя.
– Варвара Леонидовна, я вызову врача.
Он мне незнаком, так что вызывает удивление, что мое имя мужчина знает, но я не особо зацикливаюсь на этом. Не успеваю спросить его, где мой ребенок и что с ним, как он вылетает, а затем в коридоре становится шумно.
Сначала ко мне входит медсестра, а следом за ней спустя пару секунд врач, чье лицо мне кажется смутно знакомым. Кажется, зав.отделением акушерства и гинекологии.
– Как вы себя чувствуете? Головокружение, тошнота?
– Что с моим ребенком? – выпаливаю я первым делом, ведь больше всего меня беспокоит не собственное состояние.
Пытаюсь приподняться, двигая ногами, но затем со стоном откидываюсь на спину. Морщусь, чувствуя боль, а когда простынь откидывают, замечаю на ноге гипс.
– У вас перелом ноги, Варвара Леонидовна, вы в рубашке родились, – улыбается доктор, и я узнаю его. Шаповалов. Тот самый хирург, который в итоге, выходит, меня и оперировал.
– У вас родилась здоровая девочка, девять по Апгар, так что можете не переживать, она сейчас в палате адаптации, но как только вы придете в себя, вам принесут ее для кормления. А пока, мамочка, я должен осмотреть вас.
Успокаиваюсь, когда слышу, что моя дочка в порядке, так что отвечаю на все вопросы. Голова и правда кружится, наркоз я перенесла не лучшим образом, да еще и пить хочется, но на удивление, чувствую я себя не так плохо, как могла бы.
Когда врач приподнимает больничный халат на мне и осматривает живот, я не опускаю взгляд. Знаю, что увижу там неприглядный шрам, и пока не готова на него смотреть.
– Побудете неделю в больнице, будем наблюдать за вашим состоянием. Судя по отсутствию симптомов, сотрясения у вас нет, но чтобы исключить другие последствия аварии, кроме перелома ноги, необходимы дополнительные анализы. Как для вас, так и для ребенка.
Я киваю, не спорю с врачом, ведь ему лучше знать. Я не в том возрасте, чтобы куда-то вскакивать и бежать, считая, что я сама всё лучше знаю. Лучше перебдеть, чем недобдеть.
– Мы поставим вам капельницу, вы потеряли много крови, так что пока не вставайте. Медсестра измерит вам давление и температуру, если почувствуете недомогание, сразу же сообщите ей, и она позовет меня.
– А когда мне принесут ребенка? – выдыхаю я.
– Через час, как только вам еще раз обработают шов.
Шаповалов уходит, что-то говорит медсестре, которой на вид лет сорок. Я ловлю на себе ее добрый взгляд, и напряжение меня слегка отпускает.
– Мне позвать вашего мужа? – спрашивает она, накидывая на меня простынь.
– Мужа? Вы ему позвонили?
Меня обдает испариной, и я снова покрываюсь липким потом.
– Нет, что вы. Он как узнал об аварии, сразу же примчался, на уши всю больницу поставил. Повезло вам с мужем. Так за вас переживал.
Вот тут я бы с медсестрой поспорила, но ничего ей не говорю. С затаенным дыханием смотрю на дверь, словно оттуда вот-вот выскочит ядовитая змея.
Что Влад тут делает? Неужели хочет сразу же сделать тест ДНК? Так не терпится от нас избавиться?
Глава 31
Когда медсестра выходит, установив мне катетер, я смотрю на дверь, затаив дыхание. И когда она открывается, сглатываю, ощущая, будто боль в животе усиливается. Вряд ли она пройдет в ближайшие две недели, ведь мне сделали кесарево, но сейчас я об этом не думаю.
Всё, что занимает мои мысли, так это слова медсестры о моем муже. Произойди авария и экстренное кесарево месяц назад, я бы поверила тому, что Влад поднял на уши всю больницу и торчал тут всё то время, что я была в операционной, но сейчас в моей душе царит недоверие.
Не мог это быть мой муж. Не мог…
– Я согласна на тест ДНК! – выпаливаю я, прежде чем муж входит. В тот же момент, когда в проеме появляется его тело.
– Что? – хмурится вдруг посетитель, и я осознаю, что это не Влад. Нет. Это Тихон Авдеевич Пахомов.
Я так удивлена, что не отвечаю на его вопрос, а смотрю на него с открытым ртом, словно идиотка, ляпнувшая совершенно не то. Не в том месте, не в то время.
– Это я не вам, – говорю я, как только прихожу в себя. Неловко зажимаю в кулаке ткань покрывала, надеясь, что оно не слетит с меня. Чувствую себя уязвимой перед начальством, ведь выгляжу неприглядно, явно старше своих лет, после произошедшего-то неудивительно.
– Не вам? – удивляется и он, даже хмурится невольно, словно ему что-то не нравится. – Мне казалось, мы давно перешли на ты.
Я молчу. Мне нечего сказать, ведь в этот момент я вспоминаю, что он посторонний мужчина, у него своя личная жизнь, с множеством женщин, которые явно моложе меня. Голос, который я услышала в телефоне перед аварией, явно принадлежал не Ольге из прокуратуры.
Отчего-то становится горько, что и он такой же, как остальные мужчины. Ничем не лучше того же Влада. Изменяет Оле с какой-то другой девицей.
– Не думаю, что это будет уместно, Тихон Авдеевич, – отвечаю я, так как он ждет от меня пояснений. – Вы мой начальник, я – ваша подчиненная. Есть такое понятие, как субординация. Прошу прощения, что забылась.
Я хотела добавить, что глупо понадеялась на нечто большее в моем положении, но не стала так унижаться. Достаточно и того, что он был не слеп и явно видел, что я смотрю на него не как на своего босса. Он ведь не юнец, а взрослый мужчина, который слету должен распознавать такие сигналы. Свое же поведение списываю на гормоны из-за беременности и желание заполнить пустоту в душе после предательства.
Я ведь вела себя, как какая-то влюбленная малолетка, потеряв остатки гордости, и чего ждала? Такой мужчина, как Пахомов, не посмотрит на женщину, не ведающую, что такое самоуважение.