– Вы же недалеко с Соней живете. Так долго ехали?
Как бы я ни старалась говорить спокойно, в голосе звучит горечь. Мне, как матери, неприятно, что сын не спешил в больницу. Ладно бы, я попала сюда планово, так я ведь в аварию попала, и Мишка об этом от Лили знал.
– Так мы же не дома были, а за городом на турбазе, – оправдывается сын, и у меня от сердца аж отлегло. – Там связь плохо ловит, так что я не стал тебе звонить, Лиля сказала, что тебе нужно отдохнуть. А как приехали и к тебе ломанулись, ты еще спала.
Тон у Миши звучит виновато, ему стыдно, что в такой момент он не оказался рядом со мной, и даже на душе у меня становится легче.
– Я с врачом переговорил, он сказал, что всё в порядке, так что мы с Соней домой поехали. Завтра я к тебе в приемные часы загляну, хорошо? Может, привезти что-нибудь?
– Не нужно, мне Лиля уже всё передала, – говорю я и смотрю на знакомую сумку у тумбы. Видимо, дочка принесла всё, пока я отдыхала. – Главное, сам приходи.
– Мы тогда с отцом завтра тебя и сестренку навестим. Нам с Соней не разрешили на нее посмотреть, а мне не терпится.
– С отцом? – сглотнув, переспрашиваю я. – Ты ему всё рассказал?
– Н-нет.
Сын снова замыкается, и я прищуриваюсь, чувствуя неладное. Сердце колотится, ладони потеют, и я жалею, что сын сейчас стоит не напротив. Будь он рядом, сразу бы всё поняла по его лицу, а так, приходится гадать, что с ним происходит.
– Миш? В чем дело? Если не ты ему сказал, то кто?
Конечно, я обо всем догадываюсь, но хочу, чтобы он сам мне во всем признался.
– Соня, мам, – выдыхает он так, будто кается передо мной в смертных грехах.
– Не знала, что они общаются, – слегка уязвленно произношу я, ощущая себя по другую сторону стены. – Что-то не припомню, чтобы твой отец жаловал твою жену.
– Не то чтобы общаются, мам, просто… Марьяна, папина новая… она пытается наладить с нами отношения, и Соньке она нравится… В общем, они общаются. Я же не могу запретить ей, мам, она ведь взрослый человек.
В конце голос Миши звучит чуть тверже, хотя он явно чувствует себя не в своей тарелке, когда вынужден со мной об этом говорить.
– Не переживай, Миш, я всё поняла. Теперь Соня, твоя жена, на минуточку, шпионит за мной и обо всем докладывает Марьяне, а та твоему отцу. Верно? Я ничего не перепутала?
Я вздергиваю бровь, хоть и понимаю, что сын меня сквозь телефонную линию не видит. Становится неприятно, что я вынуждена вести с ним этот диалог.
– Всё не так, мам. Соня – моя жена, я ж не могу от нее ничего скрывать, как и запрещать ей заводить подруг. И потом, ваши разногласия с отцом нас с ней не касаются, вы ведь взрослые люди, сами разберетесь. Зачем нас с Сонькой в это втягивать, а? Ладно, Лиля – она вечный энерджайзер, ей только дай повод поскандалить или влезть в чужие дела.
Сын раздражен, будто ему вожжа под хвост попала, и я даже знаю, откуда ноги растут у его гнева. Наверняка жена промыла ему мозги, намекая, что он не должен отказываться от общения с новой семьей отца лишь из-за того, что отец изменил его матери.
Не то чтобы я хотела настроить сына против отца или заставить его принять мою сторону в разводе, но всё равно его поведение мне неприятно. Он мог бы не реагировать так агрессивно и не выпячивать тот факт, что они теперь с женой планируют поддерживать отношения с Марьяной и Владом. После всего того, что произошло в семье.
– Делай, что хочешь, Миш. Ты уже взрослый, – выплевываю я из себя, чувствуя себя потерянной, а затем вдруг вспоминаю, что не узнала самого главного. – Кстати, ты мне так и не ответил. Если цветы не от тебя, то от кого?
Я жду его ответа, затаив дыхание. Предполагаю, что это Влад, который так и не навестил меня. Это, конечно, к лучшему, так как он – последний человек, которого я хотела бы видеть в больнице, но ответ сына меня удивляет.
– Твой коллега с работы. Не запомнил его имя, чуть позже у Марьяны спрошу. Давай позже созвонимся, мам, мне сейчас некогда.
Миша не дожидается, когда я ему отвечу, просто сбрасывает звонок, оставляя у меня неприятное послевкусие от нашего разговора, а я еще минут пять, по меньшей мере, смотрю на телефон в своей руке.
Вдоль позвоночника проходит дрожь, в теле растекается слабость, даже телефон падает на постель, не удержавшись в ладони.
Коллега с работы…
Что-то подсказывает мне, что это ложь, которую скормили Мише. Он ведь почти не знает моих коллег в лицо, а будь это и правда кто-то из сотрудников прокуратуры, им бы не составило проблем пройти через охрану и вручить мне цветы лично.
К тому же, записка, которая была в букете, полностью рушит эту легенду, не оставляя сомнений, что дело тут нечисто.
Меня охватывает тревога, так что я решаю не оставлять это до утра и пишу Пахомову сообщение, что нам срочно нужно поговорить. Фотографирую записку и прошу его проверить камеры у входа в больницу и внутри здания. Наверняка Мишке букет передали уже здесь, когда он подъехал.
Неприятно чувствовать себя полностью беспомощной со сломанной ногой, но и поскакать в комнату охраны самой я не в состоянии, так что приходится настраивать себя на то, чтобы сказать Тихону правду.
И пусть он больше не посмотрит на меня прежним взглядом, мне придется пожертвовать нашим общением ради собственной жизни.
Глава 35
Две недели спустя
– Мам, давай я Сашеньку понесу, а Федя поможет тебе спуститься и в машину сесть.
Лиля крутится вокруг меня с самого утра, как узнала, что нас, наконец, выписывают, а я всё посматриваю на дверь в надежде, что и Мишка подъедет на выписку.
Все эти дни от Влада нет никаких вестей, хоть он и знает о том, что у него родилась дочь, и хоть мне за нее и обидно, я чувствую какое-то облегчение, что Влад в моей жизни больше не появляется. За то время, что я лежала в больнице, нас развели благодаря юристам, которые представляли нас на судебном заседании. На опеку над моей девочкой он не претендовал, а всё остальное было согласовано заранее.
– А Миша тебе звонил, Лиль? – спрашиваю я старшую дочь, когда меня усаживают в кресло-каталку.
– Он передал, что вырваться с работы не сможет, у него аврал, – краснея, отвечает Лиля, будто ей самой стыдно за брата. – Но позже подъедет в квартиру. Мам, ты прости, я помню, ты говорила, что не хочешь никакого торжества, но я позвала твоих коллег отметить, да и бабушек с дедушкой. Такой день счастливый, Сашеньке зато по фотографиям хоть будет что вспомнить. Понимаю, сейчас тебе не до веселья, особенно с переломом, но ты ведь сама мне когда-то говорила, что трудности есть всегда, а жить надо здесь и сейчас. Причем счастливо, разве нет?
Дочка загоняет меня в угол, возвращая мне мои же слова, и я просто качаю головой, не став ее ругать за самодеятельность. За эти две недели, что я провела в больнице, много чего произошло. Лиля, чтобы отвлечься от собственных проблем, вовсю занялась обустройством моей квартиры, которую Влад вынужденно отдал мне по соглашению после развода, закупом вещей для ребенка, коляски, кроватки и в целом оформлением детской комнаты. Она будто обрела второе дыхание, нашла место, где могла спрятаться от тех проблем, что происходили в ее собственном браке.
Я, конечно, понимала, что она боится принимать решение по поводу детей Феди от первого брака, до сих пор не знает, что ей делать, потому так усердно и уделяет внимание мне, но я не препятствую, так как сейчас в моей жизни она самый близкий мне человек.
– Федя не против, что ты почти дома не бываешь? – спрашиваю я у Лили обеспокоенно, когда зять отходит за выпиской.
– Мне кажется, он этого не замечает, – признается она и вздыхает. – Постоянно сам пропадает у бывшей свекрови. Дети после смерти матери с ума сходят. Старший из дома сбегает, вот Федя и ищет его постоянно по улицам, друзьям и одноклассникам. Марта, правда, начала замечать его отсутствие по вечерам перед сном, так что скоро придется либо ставить вопрос ребром, либо соглашаться на переезд детей к нам.
– А ты сама что решила?
Не хочу давить на дочь, вижу, что ей и самой тяжело, но при этом понимаю затруднения самого Феди. Он не хочет предавать собственных детей, которые не виноваты в том, что когда-то он бросил их мать ради Лили.
– Хочу сегодня вечером сказать Феде, чтобы перевозил мальчишек к нам. Ты знаешь, мам, я подумала, что можно попробовать. Федя ведь и правда их отец, а мальчишки – братья моей Марте. Как-то со временем, надеюсь, мы все уживемся. А если не сложится… Тогда и буду решать, что делать дальше. А если сейчас не попробую, а просто потребую развод после всего, что пережила, никогда себе этого не прощу. Понимаешь, я… Чувствую вину, что…
Дочка сглатывает и отводит взгляд, и я будто читаю ее мысли. Понимаю, что она имеет в виду.
– Иногда я ловлю себя на мысли, что если бы задушила любовь к Феде в самом начале, то он до сих пор был бы женат, его дети росли в полной семье, а их мать была бы жива, но… Не знаю, может, я эгоистка, но я всё равно не жалею, что когда-то позволила себе встречаться с Федей. Иначе не было бы Марты, а она для меня всё. Она ведь моя дочка, мое солнышко.
Лиля выглядит грустной и при этом решительно настроенной, и в этот момент я чувствую материнскую гордость. Каждый человек не без греха, но Лиля умеет признавать свои ошибки, за эти годы повзрослела, куда-то девался ее подростковый максимализм, который когда-то руководил всеми ее безбашенными действиями.
– Всё будет хорошо, Лиль, вот увидишь. Ты ведь знаешь, что я всегда рядом. Помогу, чем смогу. Советом, поддержкой, деньгами.
Вскоре с выпиской возвращается Федя, а за ним и медсестра, которая помогает запеленать Сашеньку и передает ее Лиле. Марта всё это время стоит снаружи вместе с Яной и ее мужем Олегом, которые вернулись из отпуска несколько дней назад.
Весь мой отдел и еще несколько сотрудников прокуратуры встречают меня перед роддомом с шарами и цветами, а вокруг крутится фотограф, который делает наши снимки, в то время как его напарник снимает всё на видео. Мне даже улыбку выдавливать из себя не приходится, так что я благодарна Лиле, что она всё организовала, несмотря на то, что я и отговаривала ее. Она ведь права, Сашенька может когда-то у меня спросить про свою выписку, и что бы я ответила, если бы не было ни единой фотографии?