Он уже завоевал в команде уважение. В первую очередь все оценили его боевые качества – феноменальную меткость, умение запросто ориентироваться в темноте. Во вторую – спокойную немногословность, когда человек в любой ситуации не треплет нервы ни себе, ни другим. В третью – отсутствие дурных привычек вроде храпа, бормотания себе под нос, бытовой неопрятности.
Конечно, его еще не считали окончательно за своего, но Глеб и не стремился втереться в доверие. Ему ничего не нужно было выведывать, разузнавать. Задача стояла четкая: отправлять сигнал наводки. Координаты передавались врагу через несколько промежуточных звеньев, но все равно достаточно быстро. Отправлять сигнал и не давать врагу добиться цели, продолжая манить близким запахом добычи.
Сторонний наблюдатель за повседневной жизнью группы не заметил бы особой изоляции Глеба.
Здесь у каждого была своя особая история, особая биография, мешавшая близко сойтись с другими.
Ильяса отгораживала его национальная принадлежность, Ди Каприо – безобразное лицо. Витька – молодость, Бубнова – работа на складе, далекая от передовой, Воскобойникова, как военного летчика, – особая интеллигентность. До последнего времени два пилота «СУ», два сослуживца могли считаться единственным устойчивым образованием среди отдельных атомов. Но теперь Дмитрий перешел в тот же разряд одиночек…
Настало время Сиверову заступать на дежурство. Он уже не первый раз менялся очередью, чтобы попасть в ночную смену. Объяснял дело бессонницей – днем, под монотонный шум шагов и разговоров ему гораздо легче заснуть. Каждый из команды одиночек в свое время мучился от бессонницы, и Сиверову уступали «привилегию». Тем более что темнота для этого человека была открытой книгой – это поняли и признали все.
Глеб медленно и неслышно ступал по заросшим сорняками дорожкам лагеря. Миновал гипсового пионера на невысоком постаменте – поднятая в приветствии рука была обломана по локоть.
В первую ночь в лагере Витек шарахнулся от этой фигуры, над ним потом смеялись целый день.
Как раз Витек и вышел в паре: вон он маячит, сутулясь, вжимая на всякий случай голову в плечи. Страшно ему по ночам, особенно после недавних событий. Держит в уме вариант тихонько сорваться, отколоться от остальных. Если не исполнил до сих пор своего намерения, то опять-таки только из страха.
Ночь кажется парню тысячеглазым чудищем, терпеливо ждущим ошибки. Пусть кто-то один отколется от стаи – он тут же будет сожран со всеми потрохами. Вдруг в самом деле враги засели в кустах в надежде, что нервы хоть у одного сдадут? Попытайся сбежать, и тебя с легкостью изловят, чтобы убивать потом медленно, с наслаждением. Лучше остаться здесь, рядом с такими асами, как Глеб и Алексей Самойленко.
По правилам дежурства каждый должен был наблюдать за своим сектором. Но к двум часам ночи, когда луна вышла из облаков и вперилась в Витька ядовито-холодным взглядом, парень не выдержал, подался ближе к старшему. Глеб не стал его возвращать на место – от человека, укушенного страхом, все равно толку мало.
– А вы туда смотрели? – ко всем, кроме Ильяса, Витек уважительно обращался на «вы».
Металлическую сетку, когда-то ограждавшую пионерлагерь, давно сняли, только кое-где остались проржавевшие обрывки. Сквозь один из таких обрывков и глядел большой куст. Одна сторона его мелких листьев была гладкой, другая – шершавой. При каждом дуновении куст как будто оживал, по нему прокатывались блики.
– Вижу, Красиво.
– Красиво? – Витек поразился, что можно воспринимать реальность и с этой стороны.
Помолчал, потом стал жаловаться на Самойленко, который велел ему вчера драить закопченный на огне бак. Видимо, просек некоторое подобие спора за лидерство в чисто военной сфере и надеялся найти поддержку.
Глеб не стал реагировать. Он вообще старался пропускать мимо ушей шепот напарника. У любого шепота есть неприятное свойство, он заглушает другие тихие звуки гораздо сильнее, чем разговор в полный голос.
Если дать парню возможность, он целую ночь не умолкнет, чтобы заглушить в себе страх. Сиверов собрался уже наложить на разговоры запрет, но тут Витек начал исповедоваться: завел речь о несчастном случае, приведшем его в стан изгоев.
Сиверов уже знал, что процедура эта важная и интимная. И грех останавливать человека, демонстрировать отсутствие интереса к роковому эпизоду в его жизни.
Неприятность стряслась с Витьком в тот момент, когда в Чечне возникла странная ситуация – «ни мира, ни войны». Где-то постреливали, где-то боевики сдавали для вида старое оружие, где-то садились за стол переговоров. Никто еще не знал, что это кончится падением Грозного и позором Хасавюртовских соглашений.
Витька вместе с другим таким же солдатом-срочником подняли среди ночи, чтобы отправить на блокпост на окраине Гудермеса. В качестве старшего послали сержанта из другого взвода.
Выяснилось, что все четверо находившихся на блокпосту людей отравились какой-то дрянью, купленной под вечер в местной забегаловке.
Сначала заподозрили намеренное отравление, потом выяснилось, что несколько местных тоже обратились ночью за медицинской помощью.
Симптомы были схожие: рвота, рези в желудке, обморочное состояние. В такой ситуации, конечно, не могло быть и речи о несении службы. Вот и пришлось срочно менять наряд.
– Настроение, конечно, поганое, – шептал Витек. – Ругаемся на чем свет стоит. Потом сержант заснул, нам приказал глядеть в оба. Луна такая же, как сейчас, была. Вроде ярко светит, все видно вокруг. Но свет тревожный такой, жуткий – как в морге. Меня однажды послали в морг трупы перетаскивать, так у меня там чуть крыша не поехала.
Витька и сейчас передернуло, но он все же совладал с собой и продолжил:
– Сперва бараны какие-то блеяли вдалеке.
Потом вроде все тихо стало. И вдруг тачка крутая – джип. Мы оба затворы передернули. По идее мы не обязаны выходить и приказывать остановиться. Водитель не может не заметить блокпост. Сам обязан затормозить, предъявить документы. Джип, короче, тормозит как положено, водитель выходит. Как он дверцу открыл, салон на секунду осветился. Вижу внутри натуральные бандиты – бородатые, с оружием… Ну, матка и опустилась ниже некуда. Как только выйдем на досмотр, нас и порешат. Или того хуже, возьмут в заложники, чтобы в яме держать… Водитель приближается во весь рост, а на нас вроде столбняк напал. Случались до этого перестрелки, пару раз бывал я в натуральных боях. Но такого ужаса не помню. До сих пор вижу, как он приближается: борода черная и глаза в лунном свете поблескивают. Все, думаю: еще несколько шагов и меня окончательно заклинит, пальцем не смогу шевельнуть.
Стиснул зубы и заставил себя, нажал на курок.
Как только лопнуло в джипе лобовое стекло, я зажмурился, и глаз не открыл, пока весь рожок не расстрелял… Водила уцелел, сразу на землю упал.
Из машины потом два трупа достали и двух тяжелораненых, оба в госпитале скончались. Через полчаса офицеры прикатили – шум, гам. Готовы были всех нас повесить. Оказалось, тех, кто был раньше на блокпосту, предупредили насчет джипа. Их отравиться угораздило, а мы ни сном ни духом… Один из масхадовских министров договорился, что приедет мать навестить. Пообещало ему начальство коридор, не знаю за какие такие заслуги. Если бы те хлопцы не отравились… А нас забыли предупредить. Кто виноват, чье раздолбайство? Не наше, правильно? А козлов из нас сделали. Верней, из меня, потому что я стрелял.
Посадили под замок, орали про трибунал, чеченцам отдать обещали.
От обиды у Витька дрожала нижняя челюсть, и на глаза навернулись слезы. Он утер их, шмыгнув носом, и умолк на несколько секунд, пристально вглядываясь в заросли. Вдруг вцепился Глебу в руку, подался назад. Но тревога в очередной раз оказалась ложной, и он смог закончить историю:
– Чеченцам тоже изобразили дело так, будто я все знал и стрелял на нервной почве. Вроде бы письмо из дому получил, что девушка моя замуж вышла, и никому из сослуживцев не показывал.
«Странный случай, – подумал Глеб. – Зачем тогда гости явились с оружием? Наверное, своих же чеченцев опасались больше, чем федералов».
Впрочем, сейчас его мало заботили перипетии той давней истории. Очередная «история» могла начаться в любую секунду. С шороха, щелчка затвора или сразу с выстрела – если шепот Витька не прекратится.
– Они все считают меня трусом. Но ведь к ним ни к одному не приходили. Может быть, их и не искал никто, не столько они на самом деле натворили, сколько воображают себе. А ко мне приходили двое. Я уже дома жил. Знаете, как у меня дома – через сто метров Черное море, пляж. Познакомился с одной туристкой: шикарная дама – одноместный номер себе сняла. У меня после того ужаса, извините за откровенность, вообще не стоял. Я эту бабу не собирался снимать, сама, можно сказать, навязалась. Забурились с ней в номере, у меня вроде начало получаться и вдруг слышу шаги за дверью. И тихие голоса с акцентом: «здэсь или там»? Я сразу просек, в чем дело. Открыл окно и вниз, со второго этажа.
Жесткая ладонь напарника закрыла Витьку рот. Частичка тени, слишком похожей на человечью, обозначилась на листве возле ворот в лагерь, от которых остались одни столбы. Черт возьми, это дед-сторож. Обычно направо поворачивает отлить, а тут вдруг потащился в другую сторону, да еще и далеко от дома. Может, луна настроила на романтический лад? Предупреждали ведь старика лишний раз не высовываться по ночам.
– Уверен, что они за тобой в гостиницу приходили?
– А как же? Зачем они тогда выскочили, когда я спрыгнул вниз?
– Может, просто удивились. Может, они другого кого-то искали? Может, знакомую твою хотели обрадовать?
«Все в жизни переплетено, – подумал Сиверов. – Одна нелепая случайность может закончиться трагедией, другая – фарсом. Святая простота узлом завязана с той простотой, которая „хуже воровства“. Кто возьмется отмеривать каждому меру вины? Только не я – я всего лишь киллер на службе у государства».