Кандидат медицинских наук и старший научный сотрудник весьма серьезного НИИ, Александр Иванович Шульгин неплохо разбирался в тайнах человеческой психики. Правда, в основном больной психики, но кое-что знал и о норме.
Как-то даже попытался написать статью о феномене любви с первого взгляда. Напечатать ее, конечно, не удалось, но умные мысли в ней были. И главная из них – каждый человек несет в подсознании матрицу собственного генотипа и, встречая женщину, любую, автоматически оценивает ее внешность (фенотип, по-научному), по фенотипу определяет ее генотип и накладывает матрицы друг на друга. Обычно совпадения не происходит, и тогда оценка ведется по другим параметрам, эстетическим или меркантильным, неважно. В случае же совпадения матриц происходит нечто вроде вспышки, возникновения вольтовой дуги. Таковая вспышка и называется любовью с первого взгляда, а с генетической точки зрения означает не более чем распознавание идеального партнера для продолжения рода. Чтобы столь редкая возможность осуществилась, эндокринная система вбрасывает в кровь массированную порцию естественного наркотика – эндорфина. И уж тут все! Клиенту деваться некуда. Причем обычно подобная ситуация бывает взаимной (раз матрицы конгруэнтны!). А остальное происходит в меру образовательного и культурного уровня субъектов процесса и их темперамента.
Причем, что особенно интересно, статью Шульгина отвергли с обеих сторон сразу. Цензора шокировал недопустимый, механистически-идеалистический подход, исключающий процесс коммунистического воспитания, а даму-редактриссу из крутых шестидесятниц (физики-лирики, ветка сирени в космосе и т. д.) – наоборот, циничный материализм подхода к трепетным тайнам…
Так не случилось ли с ним сейчас нечто похожее?
А ведь он обменялся с этой девушкой из совсем другого времени едва ли тремя-четырьмя фразами. И вот поди ж ты…
Шульгин уже и не думал, что в его годы и с его опытом такое возможно. Хотя был перед ним пример Берестина и его мгновенной влюбленности в Ирину.
Он вскочил с кровати и подошел к окну. Новикова можно было различить в глухой темноте сада только по красноватому отсвету трубки, вспыхивающему во время глубоких затяжек.
Сашка включил рацию и настроился на волну Левашова.
Олег ответил минуты через две непрерывного вызова. Спал, наверное.
– Привет, командир, как поживаешь?
– Пока еще ничего. А вы?
– Хуже чем было, но лучше, чем будет. Тебя рана не беспокоит?
– Да я уже и забыл. Так что вы опять хотите? Я с Берестиным уже разговаривал…
– Нет, я совсем не об этом. Тут понимаешь, какая штука… – и начал необычным для себя, неуверенным, словно бы извиняющимся тоном говорить. Он не хотел сейчас темнить и искать подходы, просто поделился со старым другом, как делал это пятнадцать лет назад, что сложилась такая-то вот ситуация, и есть здесь совсем случайно попавшая в эпицентр их забав девушка… Так чтобы Олег настроил свою машинку на данные координаты и, если с ними чего случится, не оставил Аню с ее матушкой без помощи. А то, не ровен час, чекисты могут и их в соучастницы определить…
– Сами дураки, так еще и посторонних людей подставляете, – сурово ответил Левашов. – Может, прямо сейчас их сюда переправишь?
– Рано еще, глядишь и обойдется. Ты просто пригляди, если мы на связь не выйдем, а так-то я и сам… И вот чего еще – сделай уж по дружбе, запеленгуй меня и переправь к нам во двор «додж» с аварийным запасом. Он на транспортной палубе стоит, по правому борту, недалеко от аппарели. Зеленый такой, в кузове два десантных контейнера. И брось туда же ящик с полевыми рационами, ящик патронов 7,63 «маузер» ну и… ящик червонцев. Так, на всякий случай…
В динамике раздался тяжелый вздох Левашова.
– Саш, – почти просительно проронил он. – А может, ну его на… Возвращайтесь. И без вас разберутся…
Шульгин ощутил, как у него защипало в носу. Проклятая сентиментальность.
– Да ладно. Ничего не будет. Прорвемся. Так сделай, а?
– Сейчас сделаю. Минут через пятнадцать. Пока дойду, пока погружу. Рацию не выключай…
Шульгин вышел во двор. Постоял у порога, вдыхая сырой ночной воздух. Андрей по-прежнему сидел у стены сарая, Сашке показалось, что он задремал. Но когда подошел к нему по узкой кирпичной дорожке, Новиков поднял голову.
– Чего не спишь? – спросил он ясным голосом.
– Так. Олег сейчас появится. Гостинец передаст…
– А я опять с высшими сферами пообщался. – Новиков произнес это тем же тоном, каким мог сообщить о том, что в одиночку выпил бутылку пива.
Его интонация подсказала Шульгину, что расспрашивать пока не нужно.
Левашов появился не через пятнадцать минут, а несколько позже.
Посреди двора возникла сиреневая светящаяся арка, за ней перспектива слабо освещенного грузового трюма, и по ребристому металлическому настилу на влажную землю скатился пофыркивающий мотором «додж-три четверти».
Левашов, по-летнему одетый в джинсы и рубашку с закатанными рукавами, перебросил ноги через вырез в борту машины. Соскочил на землю, повертел головой, осматриваясь.
– Это маленький шаг для одного человека, но огромный для всего человечества, – процитировал Шульгин слова Армстронга, сказанные им у трапа лунного модуля.
Левашов предпочел не ответить. Поздоровался за руку с Новиковым, потом с Шульгиным.
– Неплохо у вас тут, воздух свежий, и вообще… тишина.
– В Крыму воздух хуже? – съязвил Сашка.
Олег махнул рукой. Мол, сам все понимаешь, и нечего дурака валять. Он-то впервые оказался в родном городе за тридцать лет до своего рождения.
– Все сделал, – Левашов показал на машину. – Я там еще добавил пару ящиков гранат и бочонок коньяку. На всякий случай…
Он еще что-то хотел сказать, но сдержался. Незачем было. Сейчас они стояли рядом, все трое, словно в тот последний вечер в квартире у Олега, когда в дверь позвонили пришедшие за Ириной аггрианские боевики. И когда все кончилось, разом и навсегда. Нормальная вроде бы, привычная жизнь с ее смешными, если смотреть отсюда, заботами и проблемами. А началась совсем другая. Ни в сказке сказать, ни пером описать…
Были они трое, с детства неразлучные, хоть и расставались иногда на годы, друзья. А сейчас их что-то начало разделять. Неужели же только идеологический спор?
– Так кто у нас за королеву, а кто за Мазарини? – точно угадав смысл молчания Левашова, спросил Шульгин.
– Да пошел бы ты… Какой мы херней занимаемся, ребята… – с тоской ответил Олег.
– Не бери в голову, Олег. Все нормально… – тихо сказал Новиков, кладя руку ему на плечо.
Больше говорить было нечего. Особенно здесь. И в положении, когда Левашов через несколько минут вернется под прикрытие надежных бортов и переборок «Валгаллы», в теплую постель Ларисы или в свою лабораторию «алфизика», а Андрей с Сашкой останутся на припахивающем смертью московском сквознячке…
– Я сейчас… – Шульгин похлопал себя по карманам, не обнаружил фляжки, сбегал во флигель.
– Давайте, за удачу. И чтоб все было о'кей… Невзирая… – Сашка пустил по кругу тяжелую фарфоровую кружку.
Выпили без закуски, молча покурили.
– Ну так я пойду? – словно извиняясь, спросил Левашов.
Новиков и Шульгин приобняли его за плечи с двух сторон и, не сговариваясь, легонько подтолкнули к порталу внепространственного перехода.
– А хреново ему сейчас… – полувопросительно предположил Сашка.
– Хозяин – барин, хочет живет, хочет удавится…
– Да чего ты злишься, мы ж по-хорошему договорились.
– Не злюсь я, а так… – Новиков махнул рукой. – Чего он тебе привез?
– Надо бы сначала «доджа» в сарай загнать, а потом посмотрим.
ГЛАВА 23
– Вы, Андрей Александрович, стойте вот здесь и, ради бога, будьте внимательны, – указал Шульгин место у ограды Казанского вокзала поручику Юрченко, который считался большим специалистом по стрельбе из подствольного гранатомета и охотно откликался на кличку Хилл. Поинтересовавшись ее происхождением, Шульгин узнал, что так его прозвали еще в кадетском корпусе за привычку к выражению «не хило», в смысле высшего одобрения. Вторая буква «л» прибавилась позже, под влиянием английского языка. С назначенной поручику позиции хорошо был виден и вход в Николаевский вокзал, и площадка перед ним, на которой стояло пять или шесть легковых автомобилей.
– Ваша задача – не реагировать ни на какие наблюдаемые зрительно события, а дождаться меня с полковником Новиковым, вместе или как выйдет, либо персонально вам адресованного приказа по радио. Я знаю вас как человека исключительного хладнокровия, потому и поручаю этот пост. Возможно, придется уничтожить или обеспечить захват вон тех самобеглых колясок. Разумеется, в случае непосредственного нападения на вас действуйте по обстановке, однако желательно, чтобы и после этого вы оставались в пределах устойчивой связи. И в состоянии ее поддерживать. – Произнося это, Шульгин сохранял абсолютную невозмутимость и ровный, слегка занудливый тон, так что поручик остался в недоумении, сострил ли в конце своего инструктажа командир, или всего лишь максимально точно поставил боевую задачу.
Обойдя все прикрывающие район операции посты, Шульгин вернулся в зал ожидания первого класса, теперь ничем, кроме роскошных люстр и дубовой с бронзой буфетной стойки, не напоминающий о недавнем великолепии бывшего главного вокзала Империи.
Новиков, закончив осмотр места встречи изнутри, пристроился в углу зала на подоконнике, из-под козырька надвинутой на лоб буденовки наблюдая за бестолковым броуновским движением масс, мечтающих попасть на вечерний поезд.
Большинство потенциальных пассажиров, судя по их виду, направлялись не в сам Питер, а по тверским и новгородским городишкам и деревням. Были среди них москвичи, рассчитывающие разжиться каким-нибудь продовольствием, аборигены, прибарахлившиеся в столице, просто сообразительный народ, не желающий рисковать головами в чаянии грядущих уличных боев, военнослужащие, похожие на дезертиров, и дезертиры, прикидывающиеся красноармейцами.