– Оно так, Кыла, да только игрок – это одно, а фигура на доске – другое, и важно вовремя догадаться, кто ты сам есть…
И вдруг на месте вора уже сидел, поддернув щегольские чесучовые брюки над сандалетами из лакированных ремешков не кто иной, как шеф-атташе форзейлей на планете Земля, пресловутый Антон. Фамилии которого никто никогда не слышал, а лично знавший его задолго до описанных событий капитан Воронцов так и не смог вспомнить.
– Ну как, лидер, – спросил он с неприятной интонацией, – начал понимать, что почем?
На доске Новиков увидел странную позицию, какая бывает только в шахматных задачах – белый король находился под шахом сразу с четырех направлений. Невзирая на вроде бы надежное прикрытие, его атаковали черный ферзь, ладья и два коня.
– Я ничего не знаю, и твои варианты меня не волнуют, – ответил Андрей. – Ты никогда не желал играть со мной впрямую. Мало ли что ты здесь расставил…
Он сейчас говорил Антону зло и раздраженно, пользуясь случаем, как никогда не говорил раньше, потому что и ситуация была другая.
– Ты морочил голову моим парням, вкручивал им всякие идеи насчет спасения мира ценой наших голов, но для твоей пользы. Чего ты хочешь сейчас, зачем ты пришел? Мы с тобой в расчете, разве не так?
И снова все это было, как во сне, когда понимаешь, что спишь, и даже слегка пользуешься этим. Мол, что бы я ни сказал и ни сделал, значения не имеет.
– Ошибаешься, друг, и самое главное – не в том, о чем думаешь… – спокойно ответил Антон.
Черные и белые поля картонной шахматной доски сменились белым снеговым покровом, из которого слева и справа торчали источенные ветрами и временем надолбы скал, изогнутые и перекрученные стволы сосен, похожие на те, что любили рисовать старые японские мастера; пронзительно гудел ветер, а они с Антоном, упираясь, тащили за собой развалистые крестьянские сани. Новиков помнил, что идут они уже давно, что лошади пали два или три часа назад и спасение зависит от их упорства. Невзирая на разделяющую их вражду, выжить они могут только вместе.
– Вот оно, – просипел сквозь обросшие льдом усы Антон, указывая на врезающийся в лощину, подобно корабельному форштевню, розовато-черный утес.
– Что – оно?
– Наше место…
Вспоминая с мысленной матерщиной такие романтические в детстве страницы «Смока Белью», Андрей вскарабкался на площадку перед зияющей в стене треугольной нишей.
– Стой!
Сбросив с груди постромки, посидели несколько минут, приводя в порядок дыхание.
За спиной была опасность, близкая и смертельная, это Новиков понимал. Почему и решил подчиниться воле напарника.
В два топора они свалили ближайшую сосну, умершую не меньше года назад, из тонких ветвей с остатками хвои связали десяток факелов.
Пещера была обширная, пол покрыт мелким щебнем, слева и справа от входа громоздились осыпи из обломков зернистого плитняка.
В какой-то момент Новикову показалось, что для сна картина уж больно реалистичная, пот со лба катился до чрезвычайности натуральный, и ноги дрожали от усталости.
При свете трещащих факелов они рубили пятнадцатиметровый ствол на подходящих размеров поленья, разводили таежный костер. Потом заволокли в пещеру сани и заложили вход до самого верха в изобилии валявшимися вокруг обломками плитняка.
– Слава богу, управились, – сказал Антон, сбрасывая полушубок и забитые снегом пимы. Новиков тоже присел на обрубок дерева, нащупал во внутреннем кармане кисет. Козья ножка получилась кособокая, заклеилась кое-как, зато дым махорки оказался сладостен.
– Пурга начинается. Мы тут и неделю сидеть можем. Жратвы хватит, дров тоже, а там поглубже и родничок есть, не пропадем, а им на воле – концы… – Антон говорил спокойно, уверенно, в роли опытного таежника смотрелся так же убедительно, как в свое время – рафинированным дипломатом или владельцем роскошного замка.
– Сними, Андрей, с саней пулемет, пристрой напротив входа, тогда и отдыхать можно…
Еще потом они ели замерзшее сало с крестьянским хлебом, крутые до синевы яйца, жуткой горечи чеснок, запивая все это самогоном из деревянной баклаги.
В голове чуть-чуть поплыло, и Новиков с невиданной остротой вдруг ощутил абсурдность происходящего, при том, что чисто по жизни оно ему нравилось.
Это же ведь вообще идеал человека, начиная с каменного века – только что пережитая опасность, счастливое избавление, надежное убежище, жаркий огонь, обильная еда, долгий и спокойный сон впереди.
«А как же просветление и разъяснение всех тайн?» – всплыла посторонняя мысль. Неизвестно откуда взявшаяся.
– Об этом мы тоже поговорим, – кивнул ему Антон. – А ты понял, наконец, что твоя былая гордыня здесь неуместна? Как вы старались доказать мне и друг другу, что вы сильны, самостоятельны, и сам черт вам не брат… И что в итоге?
– Ты разве черт? – спокойно поинтересовался Новиков. «А что, даже и неплохо бы было».
– Исходя из уровня мышления клиентов, таких, как я, называли по-разному. Можно и чертом, если понимать его в образе Мефистофеля, а не поросенка с рогами и хвостом. Но ты ведь хотел узнать что-то другое?
– Хотел. Кто мы и что здесь делаем?
Антон кивнул, правильно поняв вопрос.
– В шахматы играл со своим приятелем? Так вот с момента, когда ты понял разницу между игроком и фигурами, ты уже понял и все остальное.
– Это я всю жизнь понимал. Оттого и ваша игра все время не получалась. Столько всякой трепотни, демагогии, рассуждений о судьбах галактики, а в итоге, как я теперь сообразил, – американский летчик, сбитый над Соломоновыми островами, вкручивает папуасам всякую туфту, чтобы они помогли ему спастись от японцев…
Новиков опять сделал усилие, пытаясь очнуться. Как-то ему томительно было, словно в тяжелом сне на третьей полке общего вагона. Он помнил, что собирался говорить с форзейлем о вещах высоких и сокровенных, не договоренных при прощании в Замке, выходила же нудная жвачка, как та смола в детстве, от которой болели десны.
– Где мы? Кто за нами гонится, для чего? – спросил он против воли.
– Как кто? Отряд иркутской ЧК. Забыл неужели? Раненого адмирала повезли впереди, а ты остался прикрывать отход. Все твои люди погибли, потом пали кони. Если бы я не подоспел, лежал бы и ты сейчас в снегу с пулей в затылке… Или отвечал на настоятельные вопросы охочих до истины товарищей.
– О чем ты, Антон? – Новиков вообще потерял нить мысли. – Какой адмирал, какие люди?
– Колчак, разумеется. Выхватили вы его из-под расстрела лихо. Отчаянной дерзости операция. Только не рассчитали немного…
Увидев растерянное лицо собеседника, который только тем и гордился, что никогда не терял самообладания, Антон поцокал языком сочувственно.
– Так вот, друг мой. Теперь вспомни, что тебе пытались объяснить. Вспомни, вспомни. Наши последние минуты, когда «Валгалла» выходила в море, а мы стояли на мостике. Ну, напрягись…
Новиков вспомнил. Черное, вскипающее мутными гребнями валов море, с натугой выгребающий против шторма пароход, захлестываемый даже на десятиметровой высоте над палубой мостик, они с Шульгиным, цепляющиеся за леера. Антон, с мокрым от водяных брызг лицом, на прощание приобнимает их за плечи и кричит, а кажется, что шепчет: «Ребята, все будет хорошо, только бойтесь ловушек сознания…»
– Что это такое, как узнать, чего бояться? – отплевываясь, тоже кричит ему в ухо Шульгин.
– Я объясню, если успею, – отвечает Антон, делает шаг в сторону и исчезает в просеченной дождевыми струями мгле. Словно за борт прыгнул…
Так живо это вспомнилось, что ветер за входом в пещеру показался тем же самым штормовым ветром Северной Атлантики тысячу лет назад.
– Ловушки сознания, да, ты говорил, ну и что? У Шекли тоже было: «Только не политурьте»… Допустим, я пытался, а результат?
– Тогда слушай. Только сначала посмотрим, как там на улице…
На улице было плохо. То есть для них – хорошо. За какой-то час пурга разгулялась, словно в Антарктиде. Ветер выл и гудел так, будто рядом с пещерой проносился бесконечный состав порожняка. Сквозь оставленную между сводом и верхним краем стенки полуметровую щель намело уже порядочный сугроб. Казалось даже, что сама корявая, но прочная стенка вздрагивает от снеговых зарядов.
Андрей подумал, что без Антона он непременно замерз бы, застигнутый на открытом месте пургой. А может, то, что творится сейчас снаружи, лучше назвать бураном. Теперь же замерзать придется преследователям. А у них здесь уютно, тепло, топлива хватит на пару суток, если рубить чурбаки потолще. Но что там еще за история с адмиралом?..
Проверив, надежно ли упирается сошниками в камень пулемет, хорошо ли лежит лента в приемнике, они вернулись к костру. Выступ скалы надежно прикрывал от гуляющих по пещере сквозняков, устойчивое пламя горящих с торца бревен прогрело выбранную ими для ночевки нишу достаточно, чтобы можно было раздеться до нижнего белья, развесив остальную одежду для просушки.
– Как многие до тебя, ты был лишь фигурой на доске, более или менее сильной, всю сознательную жизнь. И в таком качестве представлял интерес, но не представлял опасности. Пока вдруг не вздумал почувствовать себя игроком. Еще даже и не стал, а только почувствовал и тем самым перевел себя в другое качество. На тебя обратили внимание. А это страшно. Вселенная существует, пока все предписанные роли соблюдаются. Так установлено от века…
– Установлено – кем? – Андрей смутно помнил свои видения насчет играющих Реальностями высших сил. Теперь он хотел убедиться, правильно ли понял давешнее озарение.
– Теми, кто равно непостижим тобою и мною, – спокойно ответил Антон. – Однако я остаюсь фигурой, пусть даже ферзем, образовавшимся из достигшей последней горизонтали пешки. И моя сущность меня устраивает. Ты же из пешки решил стать игроком…
– Ничего я не решал. Я просто жил в пределах существующих обстоятельств. И не делал ничего, чтобы их изменить сознательно. Отвечал, в меру сил, на вызовы судьбы. Какие и у кого ко мне претензии? И не сам ли ты просил нас о помощи?