Мирные отношения в Причерноморье в 1790-х годах были сохранены и упрочены. Закладывались возможности дальнейшего сближения России и Турции, что и произошло за последний год XVIII века.
Кутузов сумел расположить к себе умного, образованного и проницательного султана-реформатора Селима III, предотвратив нежелательное в тот момент для России сближение Константинополя с Парижем. По существу, он заложил предпосылки первого союзного договора России с Турцией (1799 г., обновлённого в 1805 г., вновь заключённого в 1833 г.). Он содействовал развитию торговли, обмену военнопленными и ещё многое сумел сделать, находя в том и для себя «превеликое удовлетворение». «...Дипломатическая карьера сколь ни плутовата, но, ей Богу, не так мудрена, как военная. Ежели её делать как надобно», — писал он жене.
В Константинополе заветный сафьяновый портфель М. И. Кутузова пополнился бесценными наблюдениями, которые весьма пригодились при заключении Бухарестского мира с Турцией в мае 1812 года, — мира, который был жизненно необходим России накануне нашествия Наполеона.
Виталий ШереметЗАБЫТЫЙ РЕЗИДЕНТ
В разведку приходят, как известно, разными путями. Кто по велению души, кто по прихоти судьбы, кто по казённой надобности, то бишь по воле начальства... Но чтобы на должность резидента ссылали инициатора реформ разведслужбы российского императорского флота, да ещё в такое «нецивилизованное местечко», каким представлялся Европе Стамбул в начале XX века, — в этом, право же, было нечто особенное...
С эпохи екатерининских войн и до Первой мировой войны в русской военной разведке на Ближнем Востоке служили люди, получившие блестящее общее образование и военную подготовку. Некоторые из них вошли в историю как крупные исследователи Востока. Например, М. П. Вронченко, П. А. Чихачёв — переводчики Шекспира и античных авторов, а на склоне лет — почтенные сановники Российской империи. К сожалению, целый ряд имён по тем или иным причинам оказался в забвении. Особенно это относится к разведывательной службе военно-морского ведомства. К последним и принадлежал выходец из небогатой дворянской семьи Александр Николаевич Щеглов (1875—1953). Выпускник Кадетского корпуса и Морского корпуса в Санкт-Петербурге, он несколько лет отдал флоту.
Трудно сказать, почему мальчика так потянуло к морю: семья была в основном связана с землёй. Здесь много и честно трудились, мечтали, вместе поднимали детей. Брат отца Сергей посвятил себя почвоведению прибрежной балтийской зоны. Своего дома Сергей Карпович не имел и грел душу у очага старшего брата. Отдавал все силы души племяннику, рассказывал о славных традициях русского флота. Истории привычного и простого быта строителей верфей и портовых сооружений, для которых подбирал подходящие места Сергей Карпович, сплетались с рассказами о первых русских мореходах, обошедших вокруг земного шара, одеяниях героев Чесмы и Синопа. Возможно, рассказы эти были мальчику ближе и понятнее, чем заботы отца — Николая Карповича.
Да и работа отца в финансовом ведомстве складывалась так, что вряд ли у него оставались силы на неспешные домашние беседы. В сохранившемся послужном списке Николая Карповича — вся его жизнь. Вот две записи. За годы службы, то есть с 1864-го по 1881 год в отпуске был 4 раза, два из них — по 28 дней, и только уже в чинах позволил себе два отпуска по два месяца. Как записано в документах, «являлся на службу неизбежно в срок и никогда не подвергался ни одному из тех случаев, которые лишили бы его права на получение Знака Отличия за беспорочную службу». Другая запись: «Имения ни у него самого, ни у родителей, ни у жены, ни родового, ни благоприобретенного у означенного статского советника Щеглова Н. К. — нет». Вот так-то. В Выкупном ведомстве, при закладных, векселях, деньгах, оборотах — всю жизнь. И ничего. Ни имения, ни значительных средств. За время службы он поставил на ноги младшего брата — помог окончить университет да ещё содержал оставшуюся без средств, вдовой при трёх сиротах, сестру. Трудно, но примерно жил человек.
А на вопрос, почему Александр Иванович Щеглов связал себя с морем, ответим просто — судьба.
В 1894 году гардемарин Щеглов в числе лучших воспитанников последнего курса получил свою первую награду — серебряную медаль в память коронования Николая II. К этому времени за плечами у него уже были четыре месяца похода кадетом на корвете «Боярин».
...Станислава 3-й степени он получил в 1901 году, будучи лейтенантом. Экзотический османский орден «Меджидийе» и французский орден кавалерского креста Почётного легиона украсят его мундир в 1902 году — «за особые отличия» в период плавания русской эскадры в Средиземном море. В течение двух последующих лет его работы гидрографического направления будут отмечены прусским орденом Красного Орла, греческим кавалерским крестом Спасителя, тунисским орденом Нишан-и-Ифтихар.
Словом, с орденами, в отличие от «сухопутных» Щегловых, ему, кажется, повезло. А вот богатством он так и не обзавёлся. На последнем его донесении, датированном ноябрём 1917 года, внизу приписка рукой «клером», без шифра: «Средств личных вовсе никаких не имею».
Служил Щеглов и на Балтике, и на Чёрном море, и на Средиземном, в довольно хлопотной должности вахтенного начальника. Большую часть свободного времени Александр Николаевич посвящал самообразованию и размышлениям на довольно неожиданную тему — как организовать в русском флоте службу для получения, систематизации и обработки «благополезных для флота данных»? Речь шла о создании особых органов оперативного управления флотом, в которые и вливалась бы, как он писал, «бодрящая струя живых сведений о противнике».
Семь лет отдал Щеглов разработке этой идеи, и вот 2(15) ноября 1902 года завершил первый вариант предложений по созданию в составе Главного Морского штаба России «особого оперативного отделения». Опираясь на опыт франко-прусской войны 1871 года, он, в частности, убедительно доказал, что Пруссия ещё в 1853 году начала исподволь собирать разведывательную информацию и преуспела... «Наши неудачи в начале войны с Турцией 1877—1878 гг., — писал Александр Николаевич, — проистекали от незнания противника, отсутствия разведданных и оттого неверных оценок даже общей численности турецкой армии». Две проблемы серьёзно мешали России, по справедливой оценке А. Н. Щеглова, в войнах с Турцией (и помешают, добавим мы, в будущей войне с Японией): плохо поставленная разведка и слабо разработанные мобилизационные мероприятия.
Ранее им уже были подготовлены два других проекта. Первый — об организации «воздухоплавательного дела» на флоте. Речь шла об организации постоянного наблюдения за районом плавания с воздушных шаров типа аэростатов, которые базировались бы на кораблях. Подготовлен и доложен начальству. Делу был дан ход, отпущены средства, но, как водится в России, поскольку инициатора создания воздушной разведки перевели на службу в Петербург, шары-разведчики совершили лишь несколько пробных полётов, и всё заглохло.
Второй проект — подготовленный по собственной инициативе и только на личные средства — подробное военно-стратегическое описание Средиземноморья. На это ушло около пяти лет. Все увольнительные на берег молодой лейтенант посвящал изучению портов, газетной и любой другой печатной информации, заводил знакомства, уточнял... Так заложились деловые связи в многочисленных городах Турции, Греции, на Адриатике, принадлежавшей черногорцам, австрийцам, итальянцам.
Две особы царствующего дома, совершившие весной 1913 года на канонерке «Уралец» плавание по Средиземному морю с заходами в Венецию и на остров Корфу, были поражены тем, насколько точными оказались все описания этих мест, сделанные А. Н. Щегловым ещё в 1902—1903 годах.
Великий князь Николай Николаевич (одна из тех особ), наслышанный о Щеглове, к тому времени уже удалённом из Морского Генерального штаба на Ближний Восток, вознамерился проверить наугад выбранную информацию из аналитических материалов Александра Николаевича под рабочим названием «О людях и местах Греции». Попросил, вызвав растерянность свиты и принимавших высокую чету местных властей, найти некоего Захаридиса, указав селение и точное расположение его дома.
Ко всеобщему изумлению (а свита не знала замысла великого князя), Захаридис был немедленно доставлен и предстал перед Николаем Николаевичем. Смущение и робость грека растаяли, как только было названо имя, под которым Щеглов общался с ним. Великий князь и Захаридис удалились в каюту, где беседовали полчаса. О предмете беседы командир канонерки в своём отчёте сообщил коротко — «неизвестно». О поведении великого князя после беседы было отмечено: «Долго пребывал в задумчивости и глядел в сторону восхода».
Супруга великого князя Елизавета Маврикиевна тоже испытала на себе удивительные свойства подробных «описаний» Щеглова. В частности, он рекомендовал небольшим кораблям в этом районе «соблюдать предельную осторожность в период марта — апреля». Великая княгиня, женщина решительная до вздорности, потребовала выхода в открытое море вопреки щегловским предостережениям. Всё обошлось. Однако, как свидетельствует отчёт капитана, Елизавета Маврикиевна «перенесла килевую качку до погружения в воду носового орла тяжело, но стоически, часто крестилась и обещала во всеуслышание своему супругу сведущих людей по морской части впредь слушать».
Команда «Уральца» получила по миновании шторма от имени августейших особ по десять чарок, кондукторы и боцман — ещё по пять рублей серебром, а создателю благополезного описания решили изъявить особую милость. В чём она состояла, однако, узнать не удалось.
— Саня, откуда в тебе столько энергии? — не переставал удивляться его старый добрый товарищ и тёзка Александр Колчак, будущий адмирал флота.
— Во-первых, у меня чернильница и перо — самописки. Они сами строчат. А ещё, как ты помнишь, я орехи люблю — от них в мозгах прочищение делается, — отшучивался Щеглов. И делать он успевал действительно чрезвычайно много.