Лебедь, который необычайно ей подходил. Горько вспоминать, что пришлось пережить этой лебёдушке вместе с нами в Восточной Пруссии. Конечно, мы и понятия не имели о том, что она руководила в Сеще интернациональным подпольем. О таких фактах биографии в той обстановке не принято было говорить. Для нас она была просто радистка Аня».
Уже через три дня Ане пришлось выполнять горькую миссию — сообщать в Центр о гибели своих товарищей. При переходе через мост был убит из засады командир группы Павел Крылатых. Во время облавы немцы поймали Иосифа Зворыку и повесили его за ноги. К тому же здесь же неподалёку в лесу Гёрлиц (Forst Görlitz) вблизи Растенбурга (Rastenburg, ныне Kętrzyn) находилась ставка фюрера «Волчье логово» (Wolfsschanze), где за неделю до высадки группы «Джек» было совершено покушение на Гитлера. Вся прилегающая зона находилась под личным контролем рейхсфюрера СС Гиммлера. Ни один самолёт не мог залететь сюда незамеченным, любой выход в эфир сразу пеленговался, а на земле парашютистов ждали полиция, полевая жандармерия, фольксштурмовцы, гитлерюгенд…
«Мы действовали в лесу, который напоминал парк, — рассказал Геннадий Юшкевич журналистке Людмиле Овчинниковой. — Ровные квадраты, широкие просеки, даже деревья пронумерованы. Здесь трудно было укрыться. Как мы работали? Поздно вечером, обычно по двое, расходились по объектам. Одни к железнодорожному мосту, другие к шоссейным дорогам. Уходили на сутки. Дождь, слякоть. Мы наблюдаем за железнодорожной веткой Кёнигсберг — Тильзит. Считаем, сколько прошло к фронту эшелонов с танками, орудиями, солдатами. С наступлением темноты идем по 10–12 километров, чтобы передать сведения радисткам Зине Бардышевой или Ане Морозовой… Мы всегда были голодными. По ночам на огородах набирали капусту или морковь. Но бывало и по-другому. Когда голод подпирал, стучали в дверь поместья и показывали хозяевам оружие. Говорили по-немецки: “Дайте продуктов”. Слышали за спиной стук по рельсу. Это хозяева подавали сигнал. Мы совершали бросок на 10 километров. На привале не могли обогреться, даже воду в котелке вскипятить. Разводить костер было слишком опасно. За все месяцы не поели горячего. Жевали траву, кору деревьев. В болотистой почве палкой пробивали воронки и через тряпку пили водицу. Конечно, мы не могли помыться. Одежда на нас сопрела и истрепалась. Нас постоянно гоняли по лесам. Из одной облавы попадали в другую. Уставали до такой степени, что, казалось, нет сил подняться с земли. Состояние полуобморочное. Но вдруг поблизости взлетает немецкая ракета. Мы вскакиваем и снова бежим. Однажды мы наткнулись на бетонные доты. Посмотреть сверху — так это цветущая аллея. А внизу — бункеры, подземные ходы. Здесь еще не было солдат — слишком далеко от фронта. По ночам мы буквально на животе ползали, нанося на карту систему укреплений. Обнаружили мощные линии обороны, которые протянулись на 60–70 километров. Этот укрепрайон назывался “Ильменхорст”».
Взятый разведчиками язык рассказал о секретном военном аэродроме и указал место, где он находится. Пробравшись к нему, разведчики проверили информацию. Аня передала в Центр: «Находимся северо-восточнее Голдапа. Обнаружен аэродром с истребителями “мессершмит-111” и “мессершмит-112”. Противник большими силами прочесывает лес. Потерь нет».
В очередной радиограмме, переданной Морозовой, говорилось: «Вчера весь день была облава. Группа маневрировала в лесу с 8.00 до 14.00. Облаву проводили регулярные части до двух батальонов пехоты. Немцы прочесывали лес трижды. Каратели шли не сплошными цепями. Поэтому нам удалось незаметно проскальзывать сквозь цепи. От собак спасали проливной дождь, мины и табак».
Пять месяцев группа «Джек» действовала в тылу врага. Распорядок дня был всё тем же: сбор сведений, выход в эфир для передачи их в Центр, затем — облава, многочасовой уход от погони. И снова: сбор сведений, сеанс радиосвязи, облава…
«В районе Ангенбурга — 26 армейский корпус. В лесах — танковая дивизия “Герман Геринг”, 12 тысяч солдат и офицеров, около 120 танков, 80 самоходных орудий. Командир дивизии — генерал-лейтенант Вильгельм Шмальц».
12 ноября 1944 года четвёртым и последним командиром группы «Джек» был десантирован лейтенант Анатолий Моржин (оперативный псевдоним Гладиатор). Через несколько дней он радировал: «Все члены группы ‒ это не люди, а тени. За последние недели они настолько изголодались, промёрзли и продрогли в своей летней экипировке, что у них нет сил держать автоматы. Все сильно простужены. Одежда перепрела. Патронов осталось по 30 штук. Просим сбросить груз, разрешить выход в Польшу. Иначе все погибнем».
Из Центра пришёл ответ: «Погода нелётная. Груз сбросить не можем. Вам разрешается выход в Польшу. Примите все меры к сохранению людей».
В декабре в группе «Джек», вышедшей в Польшу, оставалось всего четыре человека, но она продолжала вести разведку. Последняя радиограмма Центру от Гладиатора: «В районе Остроленки находится 102‑я пехотная дивизия, при ней 104‑й артполк. Из Восточной Пруссии в наш район прибыла 28‑я гренадерская дивизия. Из леса восточнее деревни Тычек-Носки в Кольно выехало 30 танков — полевая почта 8417. В район Лысе и Пупковизна приезжают за сеном солдаты 128‑й и 144‑й пехотных дивизий. Немцы нашли два мешка груза, сброшенного в двух километрах западнее сигналов, и начинают большую облаву. Живем то в лесной землянке, то под остатками сена в стогах».
27 декабря землянка, в которой находились разведчики, была обнаружена и окружена карателями. Завязался бой. Позднее Аня радировала в Центр: «Три дня тому назад на землянку внезапно напали эсэсовцы. По сведениям поляков, немцы схватили Павла Лукманова, он не выдержал пыток и выдал нас. “Француз” умер молча. “Сойка” (Зина Бардышева, коренная москвичка. — А.В.) сразу была ранена в грудь. Она сказала мне: “Если сможешь, скажи маме, что я сделала все, что смогла, умерла хорошо”. И застрелилась. “Гладиатор” и “Крот” тоже были ранены и уходили, отстреливаясь, в одну сторону, я — в другую. Оторвавшись от эсэсовцев, пошла в деревню к полякам, но все деревни заняты немцами. Трое суток блуждала по лесу, пока не наткнулась на разведчиков из спецгруппы капитана Черных. Судьбу “Гладиатора” и “Крота” установить не удалось».
С этого момента Анна Морозова становится радисткой разведгруппы гвардии капитана Алексея Черных из разведотдела штаба 2‑го Белорусского фронта. Как пишет Овидий Горчаков, под утро они благополучно пересекли узкоколейку Мышинец-Остроленка и в облетевшем лесу встретились с Мышинецким партизанским отрядом под командованием поручика Армии Людовой Игнация Седлиха по кличке Чёрный. Крепко жмут руки друг другу, все улыбаются этому совпадению. Центр приказывает срочно выяснить состав и численность немецкого гарнизона в Млаве — бастионе млавинского укрепрайона, защищающего южные подходы к Восточной Пруссии.
Утром 30 декабря Аня выстукивает свою предпоследнюю радиограмму — результат совместных, как в Сеще, разведывательных действий русских и поляков: «…Пятнадцать “тигров” и 67 других танков на рембазе. Бронетанковая часть в составе ста машин отправляется на платформах на Пшасныш. В Хожеле стоит часть из танкового корпуса “Великая Германия”». Вечером Аня передаёт свою последнюю радиограмму: «В Пшасныш прибыл полк фольксштурма и батальон Гитлерюгенда». Из Центра пришёл ответ: «Выношу благодарность за успешную разведку в Млаве. Прошу выяснить результаты бомбежки…»
Поручик Чёрный советует русским покинуть облетевший лес и скрыться в деревнях под Пшаснышом. Совершив ночной переход, советско-польский отряд расположился на отдых на хуторе в трёхстах метрах от деревни Нова-Весь. Сон прервали длинные автоматные очереди и разрывы гранат — хутор окружали немцы и власовцы. Одним из первых погиб капитан Черных. Схватив рацию и выскочив за ворота, Аня бежит в сторону леса — ребята прикрывают её, но у самой опушки разрывная пуля тяжело ранит её в запястье левой руки. Кто-то из поляков зажимает ей артерию, затягивает ремень выше локтя, кто-то наспех перебинтовывает рану, а затем помогает ей добраться до деревни Дзечево. Но она наотрез отказывается укрыться в одном из домов, чтобы не подвергать риску хозяев, и уходит с партизанами дальше в лес. Она уже не может передвигаться, и польские партизаны с помощью двух стариков-смолокуров укрывают её в камыше на болоте, пообещав вернуться.
Но вскоре Аня уже слышит треск сучьев и хруст льда под сапогами эсэсовцев, лай собак. Один из смолокуров ‒ Павел Янковский, прятавшийся на болоте, позднее рассказал, что его товарищ был обнаружен эсэсовцами и тут же расстрелян, а Аня бросила гранату в собак и выстрелами из пистолета уложила трёх эсэсовцев. Затем, подпустив к себе остальных, она зубами вырвала кольцо последней гранаты и, считая последние секунды, как во время парашютного прыжка, крепко прижала её к груди…
Похоронена Аня Морозова в Польше, в 12 км восточнее города Плоцка на кладбище местечка Радзаново гмины Семёнтково Мазовецкого воеводства. На могиле установлена мраморная плита с надписью на польском языке: «Аня Морозова. Спи спокойно в польской земле!»
Великолепная пятёрка
Boy, you’re gonna carry that weight,
Carry that weight a long time.
Boy, you’re gonna carry that weight,
Carry that weight a long time…
Ещё и ещё раз перебирая в памяти события ушедшего ХХ века, невольно приходишь к выводу, что самым ценным переживанием того времени было сейчас полузабытое слово «дружба». Но если для русского менталитета это качество свойственно изначально, ибо сказано: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13), то для многих европейцев прозрение пришло в окопах Первой мировой войны. Рихард Зорге писал: «Это кровопролитное сражение внесло в мою душу и в души моих фронтовых товарищей первое, и притом наиболее глубокое чувство беспокойства. Вначале я был полон желания принять участие в боевых делах, мечтал о приключениях. Теперь же наступил период молчания и отрезвления… Знают ли люди, во имя чего велись в прошлом эти войны? Я задумался: каковы же скрытые побудительные мотивы, приведшие к этой новой агрессивной войне? Кто опять захотел владеть этим районом, рудниками, заводами? Кто ценой человеческих жизней стремится достичь вот этих своих целей? Никто из моих фронтовых товарищей не хотел ни присоединить, ни захватить себе это. И никто из них не знал о подлинных целях войны и, конечно же, не понима