Есть курган в родимой Беларуси,
Спит под тем курганом верный сын,
Спит Герой Советского Союза —
Партизан Заслонов Константин.
Вот к этому человеку, которого она знала, летом 1942 года и отправилась мама Валерия Ивановича. Встретившись с ним, она сказала, что ненавидит немцев и хочет помогать борьбе с ними. Заслонов тут же ответил: «Мы тебя хорошо знаем и берём в партизанский отряд. Ты будешь связной». Кроме того, перед ней была поставлена задача выявления немецких колонн, которые передвигаются по дорогам вблизи Горевых Поршней. И она каждую неделю, а иногда два раза в неделю ходила за 15 км на рынок якобы для продажи яиц, а сама наблюдала, что происходит на дороге, и потом подробно докладывала руководству отряда.
Особенно важно было точно сосчитать количество техники, поэтому они ходили вдвоём с подругой. Однажды шла большая колонна немцев и подруги решили спрятаться во ржи. Но немцы их заметили, схватили и долго допрашивали. Ничего не добившись, они вывели их во двор и поставили к стене. Напротив встали трое немцев с винтовками, офицер зачитал приговор и скомандовал: «Feuer!»…
Раздался залп… Но пули легли поверх голов. Немцы стали хохотать и что-то кричать, но женщин отпустили. По странной иронии судьбы, спустя месяц на той же самой дороге их снова арестовывают — теперь уже партизаны. А женщины знали приказ Заслонова — ни в коем случае не говорить, что ты партизан или помогаешь партизанам. Ведь под видом партизан засылались провокаторы и даже целые ложные партизанские отряды.
Как оказалось, в данном случае это действительно были партизаны, которые перебазировались в новый район. Женщины, которых они не знали, вызвали у них подозрение, они их избили и решили расстрелять. Но не сразу на месте, а предварительно показав командиру. И вот примерно пять километров женщины со своими котомками, подгоняемые плетью, бежали за лошадьми. Приводят их к командиру — они по-прежнему не признаются, что являются связными партизан. Командир приказывает: «Расстрелять». Их снова выводят на расстрел, и в это время откуда ни возьмись появляется всадник, который кричит: «Мужики, вы чо! То ж наши бабы!» Спасение, как говорится, пришло в последнюю минуту.
По словам Валерия Ивановича, он тогда всего этого не знал — только запомнил, что мамы подолгу не было. Об этих событиях она ему рассказала много лет спустя. Когда он её спросил, неужели было не страшно, она сказала: «Ты знаешь, сынок, я о себе даже не думала»… В этом отношении она была кремень.
Мужа она считала погибшим — и вдруг в 1955 году он появляется. Оказалось, что он выходил из Августова вместе с отступающими частями Красной армии, затем, соединившись с регулярными войсками, воевал на разных фронтах. Он был уверен, что мама с детьми погибла, и женился во второй раз. Узнав, что семья жива, он приехал в Оршу, чтобы восстановить отношения. Но мама не согласилась и отвергла его предложение. Он уехал и больше не приезжал.
Втроём с бабушкой — сестра Валентина, к сожалению, умерла — они жили в маленькой комнатушке. Мама работала на станции концепропитчицей. В те годы при осмотре букс скольжения нужно было смазать каждую из них, залить мазут. Существовало специальное помещение для концепропитки польстеров. Там сидели концепропитчица и слесарь, помогавший ремонтировать каркасы и натягивать на них новые щётки. Возле этой комнаты стояли баки, из которых качали мазут в разборочные колонки, которые стояли в парке между двух путей. «Руки у мамы были чёрные от въевшегося мазута и никогда не отмывались, — говорит Валерий Иванович. — Когда после окончания войны её вызвали в военкомат — она не пошла. Тогда ей домой принесли справку, что она была участницей партизанского движения. Справка давала определенные преференции, в том числе при устройстве на работу и получении жилья. Она взяла эту справку и бросила в печку. Правда, у неё была медаль “Партизану Отечественной войны”. А жили мы так: комнатушка на втором этаже длинного барака, отопления нет, воды нет. Бабушка вставала рано утром и сразу шла с ведром на колонку. Потом разжигала печку и варила суп. До двух часов дня она была занята — её это устраивало. Спустя много лет, когда я уже работал в КГБ, я пришел к военкому. Он проверил по учётам — всё точно, мама была связной в партизанском отряде. Мы с ним посидели, выпили чая, и он мне говорит: “Валера, не волнуйся, я дам ей квартиру”. Проходит немного времени, и ей дают однокомнатную квартиру со всеми удобствами. Через несколько дней она звонит: “Сынок, приедь пожалуйста”. Я приезжаю. И что бы вы думали? Они с бабушкой просят переселить их назад в барак, где нет ни отопления, ни воды, ни туалета. Мама говорит: “Сынок, мы привыкли к этому. Сейчас мы бездельничаем, ничего не делаем. И я чувствую, как силы уходят. Надо работать, надо что-то делать”. Как я их не уговаривал, ничего не помогло. В результате мне пришлось изобразить ситуацию, что я поехал в военкомат, пытался договориться — но комнату уже отдали. И лишь с огромным трудом мне удалось уговорить их остаться в новой квартире. Это был единственный раз, когда я соврал маме».
По мнению Валерия Ивановича, главным отличием послевоенного поколения от нынешних было то, что они постоянно дрались. Дрались все поголовно. Улица Садовая, на которой они жили, славилась своими кулаками по всей округе. Это было связано с тем, что она находилась в нескольких сотнях метров от железнодорожной станции, и на ней жили бандиты. Они воровали, а пацанов ставили на «атас». Все взаимоотношения строились на кулаках. Что-то сказал — сразу получи. И если за день пару раз не подрался, то считай день прошёл зря.
«К семнадцати годам я был настоящим кулачным бойцом, — рассказывает Валерий Иванович, — с которым один на один было мало шансов, независимо от возраста. Выглядел я худощавым, и меня даже иной раз не воспринимали всерьёз. А моя худощавость была связана с тем, что я был очень резким. Я всегда опережал противника. Кто-нибудь начинает права качать — я вначале его останавливаю. Он не слушает. Тогда в ход идут кулаки. И в свои семнадцать я мог уложить практически любого, даже более старшего. Мама меня все время ругала, требовала прекратить — мол, “не ходи на тот конец, не водись с ворами”, — но толку от этих уговоров было мало. Всё время нос разбит, под глазами фингалы, губы разбиты. И это ещё хорошо, если только кулаками — а то и кастетом. Или дубиной по голове огреют. Короче говоря, я настолько увяз в этой криминальной среде, что уже не понимал, как можно жить иначе. Шла середина 50‑х годов, и вся жизнь проходила на улице. Выживал только сильнейший — поэтому я отжимался, подтягивался на дереве во дворе, и понемногу набирал силы. Драться со мной уже никто не хотел. Мы не признавали никаких авторитетов. В этом смысле я прошел суровую школу. Мы были настолько организованы, что даже милиция ничего не могла с нами сделать. Среди нас царила полнейшая круговая порука. Страха не было никакого — было единственное желание быть сильнее, брать верх везде и во всём».
Тем не менее Валерий неплохо учился и окончил десять классов с одной тройкой. Он считает, что в этом заслуга не только мамы, но и некоторых местных криминальных авторитетов, которые советовали: «Надо учиться!» Получил двойку, приходишь к нему — он тебе подзатыльник даёт. И наставление — вон, мол, человек выучился и приличную работу имеет, а ты будешь мусор граблями ворочать. То есть старшие помогали младшим — это в обязательном порядке. Заставляли в школе заниматься. Правда, позднее выяснилось, что это были мафиозные группировки, которые начали расти как грибы под дождём в результате хрущёвской «оттепели». И они тоже готовили себе смену. Потом их почти всех пересажали.
Но всё же работа с молодёжью была поставлена не только у бандитов, но и у комсомольцев. К моменту окончания школы Валерий уже играл в футбол за молодёжную сборную города, занимался лёгкой атлетикой. Поступать он решил в Могилёвский машиностроительный институт. Четыре предмета он сдал на пятёрки. И тут произошёл такой случай. Абитуриенты жили в спортивном зале, в котором стояли только кровати и тумбочки. Умываться надо было ходить метров за пятнадцать-двадцать по длинному коридору. В какой-то момент началась заваруха, кто-то бросил в него помидор, а сам выскочил за дверь. Валерий встал за дверью, и когда она открылась, он не глядя залепил помидором кому-то прямо в лоб. А это оказался декан факультета… В результате Красновский был отчислен с формулировкой «не прошел по конкурсу».
Тогда он пошёл работать учеником токаря на Оршанский станкостроительный завод «Красный борец», где производились плоскошлифовальные станки высокой и особо высокой точности, которые шли на экспорт. Через три месяца он уже стал токарем, получил третий, а затем и пятый разряд. Одновременно он играл в футбол и за завод, и за сборную города. Вместе со своими друзьями, среди которых Геннадий Лисовский, Валерий Чепцов и Геннадий Максимов — чемпион Белоруссии по прыжкам с шестом, — он решил идти служить в воздушно-десантные войска. Так уж вышло, что все они оказались в одном полку Витебской 103‑й гвардейской воздушно-десантной дивизии.
«При этом с самого начала меня определили в офицерский взвод, то есть кандидатом для поступления в Рязанское гвардейское высшее воздушно-десантное командное училище, — продолжает Валерий Иванович. — Через месяц меня исключили из группы подготовки кандидатов. А через два месяца отчислили и из школы сержантов за драки и хулиганское поведение и перевели в миномётную батарею. С точки зрения нагрузки — это самое тяжёлое дело. Один несёт плиту весом 16 кг, второй — ствол, тоже килограммов восемь. Это в дополнение к рюкзаку. Через полтора месяца командир минбатареи пошёл к командиру полка и сказал: “Если вы не заберете этого “противогаза”, он мне разложит всю минбатарею. Он никого не слушает, ничего не боится”. И меня перевели в “штрафную” роту. В ней было девяносто человек — из них два белоруса и один еврей. Остальные чеченцы, грузины, лезгины, азербайджанцы, армяне. Кого там только не было! Вместе со мной за драки сюда попал и Гена Максимов. Он был неоднократным чемпионом Белоруссии по прыжкам с шестом и всё время ходил на стадион тренироваться. Я тоже с ним ходил. Командир роты ничего не