мог со мной поделать и решил, что надо со мной дружить. Дело в том, что рота никого не слушалась. Идёшь по плацу расстегнутый или с пилоткой под погоном. Останавливает офицер и спрашивает: “Из какой роты?” — “Из первой”… И шёл мимо, если слышал, что ты из первой роты. Там бесполезно было что-то говорить, потому что в этой роте были упрямцы и наглецы высочайшего класса. Как в субботу увольнение в город, так кто-то обязательно подерётся с патрулем или залетит по пьянке. В общем сплошное хулиганство. И вот командир роты, капитан Кочнев, пригласил меня к себе и говорит: “Братуха, наведи порядок в роте, прошу тебя! Ты пользуешься авторитетом, тебя должны слушать”. Через некоторое время проходит ротное комсомольское собрание. На него приезжает командир дивизии — это вообще явление небывалое. Сидит в президиуме! И когда стали выдвигать кандидатуры в бюро, первым назвали меня. Дело в том, что командир роты сказал ему, что Красновский и Максимов — это единственные люди, которые могут навести порядок. Ну и я месяца через три порядок навёл. Избив при этом примерно полроты. Сначала они хотели сорганизоваться и устроить мне тёмную. Но я сразу без предупреждения нокаутировал двоих, и остальные сразу успокоились. Я командиру роты даже говорил: “Не могу больше, у меня уже кулаки болят!” — “Знаю, брат. Ну еще чуть-чуть!”
Каждую субботу и воскресенье случались драки с патрулём в городе. Обычно дрались на танцплощадке. И многих забирали. Однажды вечером выстраивают всю роту. Я выхожу и говорю: “Ещё раз кто-нибудь попадётся патрулю и сдастся — будет иметь дело со мной”. А со мной дело уже не хотел иметь никто — потому что я одному зуб выбил, другому челюсть, третьему нос сломал. Они конечно пытались отомстить нам с Максимовым. Посовещаются, посовещаются — но сделать ничего не могут. Главным у них был один грузин. Тот однажды позволил себе сказать мне что-то типа: “Да пошёл ты…” — и через несколько секунд уже лежал на полу. А там другого варианта не было. И произошло чудо — рота постепенно стала слушаться.
А всё дело в том, что в этой роте, которую называли «штрафной», испытывали новые парашюты. Причем испытания проводились только этой ротой. И бывали случаи, когда солдаты разбивались. Вслух никто об этом конечно не говорил. Были и такие, которым всё до фонаря. А был, как сейчас помню, один боец, который страшно боялся прыгать. Уже в самолёте он упирался руками в люк, и его невозможно было вытолкнуть. Тогда мы с Максимовым решили так: пугливого ставим между нами. Главное было, когда он подбегал к люку, не дать ему растопырить руки и упереться — тогда уже ничего не сделаешь. Поэтому в этот момент один из нас давал ему со всего размаху пинка — как говорится, со всей пролетарской ненавистью. Причём тот боец сам просил нас об этом: “Ребята, подтолкните меня посильнее”. А мы всегда прыгали первыми, и он с нами. Другие не понимали эту ситуацию и просто посмеивались. Мол, не прыгаешь — ну и не надо. Посмотрим, что с тобой дальше будет.
И некоторые разбивались. Я думаю, за три года, пока мы служили, человек пять разбилось. У меня тоже два раза возникала критическая ситуация с парашютом. Один раз произошёл перехлёст строп. Я стал быстро падать. Но довольно спокойно вынул нож “стропорез”, обрезал часть строп и успешно приземлился. Тут на машине подлетает командир полка — но, узнав меня, только рукой махнул: “Этого противогаза ничего не возьмет!” Сел в машину и уехал. Но когда я говорю, сколько у меня прыжков — никто не верит. А ведь мы иногда прыгали по два раза в день. Между прыжками привозили парашюты, и нужно было их уложить. Парашют укладывают двое, и моим партнёром был мастер спорта по прыжкам с парашютом. Он укладывал так: раз-два и готово. Мол, да ладно, Валера, что ты там возишься. И вот однажды он мне скрутил стропы. Парашют раскрылся, а купол вдвое меньше. Я начинаю растягивать стропы — а время идёт. И практически я успел лишь часть его растянуть только перед самым приземлением. Так что ударился о землю очень жёстко».
Тренером по десятиборью у Валерия Ивановича был заслуженный тренер СССР Евгений Михайлович Шукевич. Это была легендарная личность. Он родился в Минске в 1914 году. В молодости работал помощником машиниста на железной дороге, увлекался баскетболом и боксом. Затем служил в армии, был участником Советско-финской и Великой Отечественной войны, попал в плен под Могилевом, провел в плену два месяца. Затем бежал, добрался до партизан. Больше двух лет воевал в партизанском отряде № 210 имени И.В. Сталина. Был ранен, награждён медалями «За боевые заслуги» и «Партизану Отечественной войны» I степени. В 1946 году Евгений Михайлович окончил Белорусский институт физкультуры, работал тренером-преподавателем различных вузов, возглавлял кафедры лёгкой атлетики, плавания и лыжного спорта. В 1953–1958 годах Шукевич был старшим тренером сборной СССР по метанию молота. Он готовил спортсменов сборной СССР к Олимпийским играм 1956 года в Мельбурне, где его ученик Михаил Кривоносов стал серебряным призером Олимпиады. Среди учеников Шукевича чемпионы Олимпийских игр в Риме 1960 года и Токио 1964 года Василий Руденков и Ромуальд Клим. За свою жизнь Шукевич подготовил больше пятидесяти мастеров спорта в различных видах лёгкой атлетики.
Как считает Валерий Иванович, его спортивной карьере помешала травма — воспаление надкостницы на левой ноге. Боль была страшная. А ведь он уже брал высоту два метра. Шукевич устанавливает планку на эту высоту — и он её берёт по десять раз подряд. Всё шло хорошо — и вдруг эта надкостница. Видимо, сказались перегрузки и простуда. Шукевич приезжал в дивизию через день: «Сынок, ну потерпи чуть-чуть, всё получится». Проходит месяца полтора, он говорит: «Начинай потихоньку, только не торопясь». Ставит метр восемьдесят, и после пяти прыжков снова надкостница. По словам Красновского, было обидно до слёз. Он лежал в своей «штрафной» роте, уткнувшись в подушку, и от бессилия хотелось рыдать, никого не хотелось видеть и ни с кем общаться.
Когда служба в ВДВ подходила к концу, встал вопрос о поступлении в институт. Шукевич хотел, чтобы его ученик поступил в Смоленский институт физкультуры, где у него были знакомые. Он мог бы устроить так, чтобы там только числиться, а тренироваться в Витебске. У Шукевича был особый дар бороться за людей, заставлять их следовать своим планам. И если бы не надкостница, скорее всего Красновский пошёл по тому пути, который он для него определил.
Но двоюродный брат Красновского — Геннадий Васильевич Серкутьев, впоследствии доктор наук, академик, уговорил родственника поступать в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта (ЛИИЖТ). По его словам выходило, что ЛИИЖТ — это физкультурный институт с лёгким железнодорожным уклоном. Шукевич очень обиделся и поначалу даже не хотел встречаться с Красновским, когда тот приезжал в Витебск. Потом он сказал ему: «Ты загубил свой талант. У тебя было блестящее будущее».
Хотя при этом необходимо отметить, что в ЛИИЖТе тогда учились мировые спортивные звёзды. Среди них заслуженный мастер спорта Людмила Белоусова — двукратная олимпийская чемпионка 1964 и 1968 годов по фигурному катанию, которая выступала в паре с Олегом Протопоповым за ленинградские спортивные общества «Динамо» и «Локомотив»; заслуженный мастер спорта Ирина Пресс — двукратная олимпийская чемпионка 1960 и 1964 годов, 7‑кратная чемпионка Европы и 13‑кратная чемпионка СССР в барьерном беге и пятиборье, которая тоже выступала за «Динамо»; мастер спорта международного класса штангист Анатолий Жгун — серебряный призер второй Спартакиады народов СССР и первенства страны 1959 года, был включён в состав Олимпийской сборной 1960 года на играх в Риме, но в силу сложившихся обстоятельств туда не поехал, однако в 1961 году установил три мировых рекорда — вначале взял 161,5 кг в толчке, а затем 129 килограммов в рывке, причем вес самого спортсмена на тот момент был 67,5 кг; мастер спорта международного класса Игорь Фельд — участник Олимпийских игр 1964 года по прыжкам с шестом, чемпион СССР 1965 и 1967 годов, чемпион Европы 1967 года, выступал за «Зенит» и «Труд», с 1977 по 1990 год работал начальником отдела лёгкой атлетики Спорткомитета Ленинграда, с 1990 по 1998 год — председателем Федерации лёгкой атлетики Санкт-Петербурга.
Поступив в ЛИИЖТ, Валерий Иванович через год уже был членом совета директоров спортивного клуба ЛИИЖТ — прежде всего это была хоккейная команда, которая выступала в классе «А». Но здесь произошло ещё одно событие, которое определило всю его дальнейшую судьбу.
«У нас был преподаватель философии Евгений Павлович Шарапов, который одновременно преподавал вольную борьбу, — рассказывает Валерий Иванович. — Однажды он как-то странно на меня посмотрел, мне даже показалось, что наполовину презрительно, и говорит: “Валерий, я хочу тебя рекомендовать на работу в одно место”. Я, конечно, стал отказываться, а он мне: “Да нет, ты посерьёзней подойди. Я хочу, чтобы ты пошёл работать в КГБ. С твоим характером, с твоей настырностью ты туда подходишь”. А он, оказывается, преподавал курсы борьбы в ленинградской школе КГБ № 401. Впоследствии эту школу окончил Владимир Владимирович Путин.
В конце концов я согласился. При этом Шарапов меня предупредил: “Тебе придётся отказаться от многих привычек”. — “От каких?” — “Ты должен перестать драться. И начать серьёзно заниматься своим самообразованием помимо того, что тебе дают. Ты понял?” Я говорю: “Да, понял”. Буквально через неделю звонок. Голос в трубке представляется работником КГБ и хочет со мной встретиться. Я приезжаю, и мы с ним два часа проговорили. Он произвел на меня сильнейшее впечатление. Это же был КГБ — не нынешние спецслужбы, а госбезопасность! У меня ноги, конечно, не тряслись, но определенное чувство благоговения я испытывал. Потом он сказал: “Информацию про Вас я уже снял. Первое. Никаких драк. Хоть одна драка — сразу вылетаете, без разговоров”. Мы ударили по рукам, и с тех пор я ни разу не дрался. Ни с кем. Хотя иногда хотелось. Вот так я нежданно-негаданно вдруг стал образцово-показательным».