Несмотря на то что после разрушения резиденции прошло уже несколько лет, восстановительные работы здесь и не начинались — было решено сохранить все так, как есть, для демонстрации «западного варварства». Ранее сюда водили многочисленные экскурсии молодежи с целью патриотического воспитания и возбуждения воинственного духа. В установленном посреди развалин шатре Каддафи принимает различных посетителей. Смысл этой церемонии заключается в том, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть простоту бедуинских нравов, верность традициям, а с другой — лишний раз напомнить посетителям о жестоких бомбардировках Триполи.
Наконец нас пригласили в шатер, где уже находился ливийский лидер. Вид его был живописен: белый костюм без галстука, черная шелковая накидка с золотым кантом, элегантные черные туфли без задников. По всему было видно, что за своим внешним видом Каддафи тщательно следит. Чтобы настроить разговор на нужную волну, я поговорил с лидером несколько минут по-арабски, а затем перешел на разговор через переводчика (кстати сказать, не все арабисты рисковали выступать в этом качестве на встречах с Каддафи: он сердился, когда его не понимали, а переводить его было непросто).
Здесь я должен сделать небольшое отступление. В своих записках я не раз возвращаюсь к теме перевода с арабского и на арабский. Мне самому множество раз приходилось выступать в роли переводчика. Знаю, как трудна эта работа. Как хорошо надо знать язык, какую иметь организованную память, как быстро находить подходящие эквиваленты выражений, которые на первый взгляд кажутся непереводимыми. И как много значит понимание сложности этой работы теми, кому ты переводишь. А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов, А. А. Громыко, Гамаль Абдель Насер, например, понимали это, а у Н. С. Хрущева такое понимание начисто отсутствовало. Когда мне самому приходилось работать с хорошим, умным переводчиком и когда беседа сама по себе была интересной, я получал двойное удовольствие — и от беседы, и от перевода. И наоборот, от примитивного, невыразительного перевода беседа, случалось, сильно проигрывала.
Чаще всего в арабских странах мне приходилось работать с бывшим заведующим кафедрой восточных языков Краснознаменного института имени Ю. В. Андропова Виктором Даниловичем Ушаковым, моим товарищем по Институту востоковедения. Энтузиаст арабского языка, Ушаков не только с величайшей пунктуальностью и точностью делал перевод, но по ходу еще успевал объяснять, почему он в данном случае перевел именно так, хотя возможны были и другие варианты. Будучи специалистом по лексике Корана (тема его докторской диссертации), Виктор Данилович в свободное от переводов время за общей беседой начинал обстреливать собеседников цитатами из Корана, древними пословицами и изречениями, смысл которых большей частью не доходил до офицеров спецслужб арабских стран. Слишком далеки были их интересы от сокровищ арабского культурного наследия.
Беседу с Каддафи переводил другой, но тоже отличный переводчик.
Сперва Каддафи пожаловался, что последние дни поста переносятся особенно тяжело, и действительно выглядел он исхудавшим, утомленным, медлительным и даже несколько отрешенным от мирской суеты. Перед началом деловой части беседы состоялась церемония фотографирования. Теперь это для меня тоже исторический снимок. Сославшись на высокое поручение, я обосновал существо нашей просьбы и в связи с этим высказался по поводу перспектив дальнейшего развития советско-ливийских отношений. Каддафи не сразу дал ответ. Несколько минут он молча размышлял, а я оглядывал в это время громадный шатер лидера. В нем практически не было мебели, кроме небольшого столика, нескольких кресел, полупустых книжных полок и электрического камина. Изнутри шатер был обит разноцветной тканью: бело-синие полосы с красно-желто-зелеными узорами. В шатре энергично гулял ветер, и его шум все время сопровождал нашу беседу.
Наконец последовал ответ Каддафи, лаконичный и прямолинейный:
— Я бы дал деньги, да неизвестно, к кому они попадут. Я не знаю, кому принадлежит власть в вашей стране.
И еще несколько фраз на эту же тему, в том же духе. Дождавшись паузы, я снова начал излагать наши тезисы, чтобы получить по возможности конкретное обещание. Вместо него последовало следующее обобщение:
— Все ваши беды, — сказал Каддафи, — происходят от двух вещей. Во-первых, вы стали во всем слушаться американских империалистов, а это до добра не доведет, это вас погубит. Вы забыли, что все народы мира ненавидят американский империализм, и это непреложная истина. Во-вторых, вы не читаете мою «Зеленую книгу», а там есть объяснение всему. И Горбачев не читает «Зеленую книгу», и ты сам ее не читаешь. Сейчас для вас особенно важна вторая часть, где говорится о народовластии.
Об отношении Горбачева к «Зеленой книге» я ничего не имел сказать, а о себе упомянул, что книгу эту я прочел с большим интересом уже давно. Итак, вывод ясен: не надо слушаться американцев, а надо читать «Зеленую книгу». Беседа закончилась тем, что мне был преподнесен экземпляр книги на русском языке с дарственной надписью. Чувствовалось, что книгу заготовили впрок на многие годы и на многих языках. На главный вопрос мне с трудом, но все же удалось получить ответ: решение Каддафи о деньгах будет сообщено нам месяца через два. Понятно, что это решение затерялось где-то в песках ливийской пустыни.
На всем протяжении беседы, которая длилась немногим более часа, Каддафи не вышел из состояния погруженности в себя, а идеи свои излагал тихим голосом, но четко, с большой внутренней убежденностью. Улыбка на его усталом лице мелькнула лишь несколько раз.
После беседы с Каддафи у меня оставалось несколько дней до очередного рейса в Москву, и удалось снова побывать в древних финикийских городах-полисах Триполитании, освежить прежние впечатления. На этот раз поразило отсутствие на дорогах указателей с названиями городов и селений. В целях безопасности и в ожидании возможного военного вторжения все географические названия, которые в соответствии с международными стандартами были написаны белой краской на голубом фоне дорожных указателей, были закрашены белой же краской. Высадится, например, с моря противник и сразу растеряется: надписей нет, неизвестно, куда двигаться дальше…
Зато в изобилии на дорогах имелись лозунги и плакаты самого разнообразного содержания. Успел записать следующие: «Мир — путь человечества», «Цель социалистического общества — счастье человека», «Народные комитеты — повсеместно», «Образование — право каждого», «Революция — всегда». По-арабски эти призывы звучат более выразительно, иногда они и рифмуются.
Дай, Аллах, и этой стране счастья, разума и благополучия!
МОЙ МОГИЛЬЩИК ФОРСАЙТ
Однажды (дело было в 1984 году) ко мне в кабинет зашел ныне покойный Анатолий Тихонович Киреев, начальник Управления «К» (внешняя контрразведка), старый мой товарищ, и, раскрыв передо мной книгу, взволнованным голосом сказал:
— Вот, почитай-ка, пожалуйста!
Это был роман английского автора, мастера шпионских боевиков Фредерика Форсайта «Четвертый протокол». На 231-й странице романа описывались обстоятельства моей смерти в автомобильной катастрофе в следующем году с точным указанием места этого радостного для автора события: Садовая-Спасская улица, ранняя весна 1985-го. Через неделю меня, как указывается далее, тихо и скромно похоронили на Новодевичьем кладбище.
Анатолий Тихонович начал ругать и автора, и его книгу. Он, мой старый друг, вообще очень эмоционально реагировал на любую отрицательную информацию. Я же сообщение о собственной смерти воспринял спокойно и вспомнил при этом известное высказывание Марка Твена по аналогичному поводу. Книгу, естественно, без промедления начал читать. Она была достаточно толстая, в хорошем переплете и напечатана на хорошей бумаге, рекламировалась как английский бестселлер на тему о кознях советской разведки.
Сюжет был дикий. Глава СССР Андропов якобы дает указание завезти в Англию силами нелегальной разведки части небольшой атомной бомбы, собрать ее там и взорвать близ базы ВВС США, свалив вину за взрыв на американцев, и показать таким образом англичанам опасность размещения американских баз на территории Англии и ненадежность американцев как союзников. Дестабилизировав таким способом внутриполитическую обстановку в Англии накануне парламентских выборов, советское руководство обеспечивает приход к власти в Англии премьер-министра из числа марксистов-ленинцев. В дальнейшем этот марксист-ленинец будет действовать по указке советского руководства и первым делом изгонит из Англии войска США. Вот такая любопытная коллизия… План этот назван красивым именем «Аврора», а разрабатывали его якобы по указанию Андропова крупнейшие ученые в содружестве с Кимом Филби (специальный комитет со столь же красивым и звучным названием «Альбион»).
Роль моя в этой книге чисто эпизодическая, но точно названы моя должность, этаж, где я работал, фамилия, имя, и лишь отчество было почему-то изменено на Васильевич. Я сразу почувствовал, что консультировал автора человек, который лично со мной не был знаком, но который явно ходил по нашим коридорам. Не прошло мимо моего внимания (да и другие это заметили), что в книге действовал агент английских спецслужб Андреев, сотрудник по линии нелегальной разведки в лондонской резидентуре КГБ. Возникал вопрос: зачем выведен этот персонаж? Не затем ли, чтобы показать, что на самом деле предателя на этом участке нет?
В дальнейшем, когда раскрылось предательство Гордиевского, стало ясно как Божий день, что консультировал Ф. Форсайта он. В книге Гордиевского «КГБ. Взгляд изнутри», написанной в соавторстве с английским историком и публицистом Кристофором Эндрю, обо мне говорилось уже как о живом человеке, но авторы снова называли меня Васильевичем.
По прочтении книги Форсайта я стал размышлять на тему, можно ли в литературном произведении убивать и хоронить живого человека, насколько это гуманно и позволительно ли вообще с точки зрения норм христианской морали.