нечитаемой женщиной – лёгкий кивок, взгляд искоса, но не в лицо, а под ноги. И всё же…
«Ей есть что скрывать, – сделал вывод Дитрих, ни на чём особенно не основываясь. – И не только от нас, немцев, врагов…» Иначе как объяснить привычную, почти театральную лёгкость перевоплощения керосиновой «бабы Маши» в аристократку?
– Что скажете, Дитрих? Вы же у нас, говорят, провидец? – спросил комендант Лидваль, когда двери за «фрау Казанцефф» закрылись.
– Драматическая женщина… – ответил он тогда, и сам не слишком понимая, что, собственно, имеет в виду.
Но майор, кажется, его понял:
– Да, надо бы за ней присмотреть. Русские оставили весь архив отдела регистрации населения, я скажу, чтобы там её поискали. Она, я так понял, приезжая, а в Советах и в мирное время была странная манера обязательной регистрации прибывших-убывших. Так называемая Die Anmeldung – прописка…
Несмотря на то, что в результате поисков выяснилось: Мария Казанцева – дочь репрессированного красного командира уровня дивизионного штаба, – ощущение Габе, что Казанцева по ту сторону баррикад, не только не пропало, но, напротив, ещё усилилось. Особенно, когда по доносу соседей он узнал, что в доме Казанцевой укрылась дочь большого чекистского начальника, к тому же ещё и еврейка.
«Подобное тянется к подобному? – хмыкнул он, вполуха слушая говорливую тётку, прятавшую за обильной пазухой талоны на масло и эрзац-кофе. – Впрочем, на Украине укрывательство евреев – дело довольно редкое, чаще сдают своих вчерашних уважаемых врачей и любимых учительниц. А тут дочь майора НКВД, сам Бог велел…»
– Что посоветуете? Брать? – закрыл папку отдела регистрации Лидваль.
– Как раз таки не советую, – покачал головой гауптштурмфюрер. – А вот глаз не спускать…
Оказалось кстати. Именно на пресловутую керосиновую лавку, где хозяйничали теперь Казанцева и её вновь обретённая не то «дочь», не то «племянница», указал представитель армейской контрразведки – де, адрес этот упомянут в донесениях секретного агента абвера в разведштабе Черноморского флота как явочная квартира.
Последнее подтверждение связи Казанцевой с русской разведкой он получил буквально минут пятнадцать назад, когда…
Всё та же ночь. На этой стороне…
Сержант Ася, морщась, высвободила наушники из каштановой копёнки волос и вполоборота глянула на лейтенанта Якова Осиповича несколько даже насмешливо:
– А позывной разведштаба флота вы знаете? Как проверять собираетесь, что я именно с ним связалась, а не, скажем, с абвером?
Не спеша подлив в чашку крутой заварки из фарфорового чайничка, Яков Осипович кивнул одному из своих «чёрных бушлатов».
– Позвольте, коллега… – задорно оскалившись, потянул к себе наушники улыбчивый малый, стриженный как новобранец. – Я, с вашего позволения, приму депешу…
– Подождать надо, когда вот эта пипочка загорится… – фыркнула Ася, уступая кожаные наушники, – зелёненькая.
– Мадемуазель… – снисходительно протянул матрос. – Видели бы вы, сколько пипочек и каких разноцветных было у меня в радиорубке, чисто новогодняя ёлка. Я слушал, что она долбит… – это уже матрос обернулся к Войткевичу. – Их позывной не разобрал, незнакомый, а Намгаладзе – прочитал отчётливо.
– Ну, тогда пусть и принимает… – проворчал «строевой» лейтенант, отхлёбывая подстывший чай. – Чтобы одной рукой, одним почерком.
– Как прикажете… – с улыбкой вернул наушники матрос.
– Не боитесь выходить на связь в городе? – выпустив наконец из рук Настю и усадив её с довоенной… – а то, пожалуй, что и с дореволюционной… – галантностью за стол, поинтересовался у Якова Осиповича Новик.
– В городе нет радиопеленгаторов… – рассеянно отозвалась вместо него «баба Маша», отчего-то тревожно выглядывая за низкие, до пола, шторы распахнутого во двор окна. – Была машина, ушла неделю назад в горы с карателями…
Мария отпустила край шторы, но брови её оставались нахмуренными, и шрам на левой щеке выразительно побагровел. Яков Осипович прищурился поверх чашки, вглядываясь в озабоченное лицо «бабы Маши». Не осталось незамеченным её беспокойство и Новиком:
– Что-то не так, Мария Васильевна? – спросил он.
– Собака… – словно пытаясь что-то сообразить, отстранённо пробормотала Мария Васильевна, ткнув большим пальцем за плечо. – Тут во дворе живёт ничейная собака. Так, кормят всем двором, хотя проку с неё… Она никогда не лает. Ни на чужих во дворе, ни даже на кошек. А сейчас почему-то разворчалась…
Все невольно замерли, вслушиваясь, но в напряжённой тишине только шуршал помехами, словно ворохом старых газет, радиопередатчик, а в распахнутое по-летнему окно скорее можно было расслышать далёкий шум моря, чем ворчание ничейного дворового пса. Тем не менее Войткевич, не оборачиваясь, кивнул через плечо и один из морпехов бесшумно исчез за цветастой занавесью в коридор.
Сам лейтенант, не выпуская горячей чашки из рук, подошёл к окну.
– Вы, конечно, оставили кого-нибудь на часах? – спросил он вполголоса Новика.
Тот кивнул.
– Но на улице…
– Ага… – задумчиво облизнул нижнюю губу Яков Осипович. – А наш уже второй час под навесом и собака к нему привыкла. Значит, во дворе и впрямь кто-то есть… – хладнокровно подвёл он итог, отхлёбывая из чашки. – И этот кто-то не хочет привлекать к своей персоне излишнего внимания…
Вместо комментария к этому его замечанию выразительно лязгнул затвор ППШ в руках пожилого «боцмана».
А на той стороне…
Открытый комендантский «хорьх», похожий на тупорылую железную калошу, с визгом вывернув передние колеса, затормозил в десяти шагах перед керосиновой лавкой, едва не протаранив взметнувшегося из-под бампера обершуца с раскинутыми руками и немым криком: «Stehen!», «стоять».
– Donnewetter! – перевёл дух водитель.
– Куда вы смотрите, Гюнтер! – ткнул его в спину майор Лидваль, хоть, по правде сказать, и сам только что разглядел серые крысиные тени, под самым носом прошмыгнувшие через булыжную мостовую.
Зондеркоманда штурмбанфюрера Габе гуськом пересекла Кизиловую и рассыпалась – кто, вскинув над головой автоматы, присел под оконцем и дверью лавки, кто метнулся в обход, в проходные дворы соседних домов. Сам штурмбанфюрер, отделившись от арьергарда команды, подбежал к автомобилю, согбённый с японской учтивостью, но злой донельзя.
– Какого дьявола, Густав! – яростно зашипел Дитрих. – Вы бы ещё на танке приехали поглазеть на секретную операцию, с башни лучше видно!
– Я, вообще-то, не нахожу это зрелище любопытным, – проворчал комендант и, кивнув за плечо, добавил не без язвительного удовольствия: – А вот ваш начальник, господин гауптштурмфюрер, пожелал присутствовать…
– Здравия желаю! – невольно распрямился Дитрих, только теперь обратив внимание на сумрачную фигуру на заднем сиденье, в надвинутой на нос фуражке с высокой тульей и армейском мундире «фельдграу».
Руки в чёрных перчатках незнакомец, с равнодушием театрального критика, сложил на набалдашнике трости, зажатой между колен.
– Хайль! – коротко козырнул незнакомец и потеснился на кожаном сиденье. – Присядьте, герр штурмбанфюрер, а вас, господин майор, если не затруднит…
– Нисколько, – фыркнул Лидваль и, толкнув локтем водителя, зазевавшегося на обоих «фюреров» с невинным любопытством кретина, закряхтел, выбираясь в низкую дверцу автомобиля. – Я так понимаю, туда нам прогуляться будет некстати? – уточнил он у Дитриха, кивнув в сторону, где растворилась в синих лунных сумерках зондеркоманда.
– Очень даже кстати… – поторопился ответить за Дитриха сумрачный гауптштурмфюрер. – Попридержите этих молодцов до распоряжения господина штурмбанфюрера.
– Да, конечно… – кисло поморщился майор и, раздражённо подтолкнув вперёд себя разиню водителя, грузным шагом направился в лунную тень домов.
– Карл-Йозеф Бреннер, абверкоманда 311 при контрразведке 11-й армии… – представился наконец незнакомец, когда грузный комендант, довольно бесталанно изображая шпионскую сноровку – будто бы крадучись, но при этом поминутно чертыхаясь на всю улицу – исчез наконец-таки в подворотне.
Дитрих всмотрелся в желчное, с бесстрастным взглядом серо-стальных глаз и резкими складками у рта лицо гауптштурмфюрера Бреннера и отметил, что никогда не встречал его в ни отделе «1С» штаба армии, ни в отделе «Geheimefeldpolizei». Впрочем, абвер? Их специальная команда при разведотделе всегда была как бы сама по себе и как бы сверху, с позиции надменного и загадочного наблюдателя, посвящённого в нечто, простым смертным неведомое. Популярности абверу это, конечно, не прибавляло, особенно в глазах простой полевой жандармерии, полагавшей, и небезосновательно, что, пока там разрабатывают сколь хитромудрые, столь и бесполезные операции по внедрению шпионов в русские клозеты, именно они, армейская разведка и «фельдполицай», осуществляют самую грязную, но эффективную работу по наведению порядка в тылу действующей армии.
– Отчего же комендант представил вас моим начальником? – невольно вырвалось у Габе. – Моя команда замыкается непосредственно на отдел «1С», армейскую контрразведку…
– Чёрт его знает, кто у нас на кого замыкается… – с неожиданной усталостью вздохнул гауптштурмфюрер. – Но замыкает, в конечном итоге, всё и всех абвер. СД, тайная полевая полиция – все толкаются задами, как свиньи у кормушки, и каждый себе на уме… Эта неразбериха только что едва не стоила нам провала довольно серьёзной операции.
– То есть? – насторожился Дитрих, усаживаясь на заднем сиденье «хорьха».
– Как вы дознались, что на этой явке сейчас проходит встреча партизан и диверсантов штаба советского флота? – ткнул гауптштурмфюрер набалдашником трости в сторону допотопной вывески: «Керосинъ» с заметно проступающей дореформенной «ятью».
– Флота? – удивленно покосился на него Дитрих.
– Вот видите, даже не знаете, во что вляпались… – укоризненно покачал головой Карл-Йозеф. – Как этот адрес вообще попал в поле зрения тайной полевой полиции?