– Уходите! – кричит нам.
И мы уходим – делать тут больше нечего…»
К утру 30 июня командующим СОР вице-адмиралом Ф.С. Октябрьским, который наконец-то получил «добро» от маршала Будённого, был отдан приказ об эвакуации города.
…«Пробоин так много, что заделать их невозможно. Выбило напором воды переборку во втором котельном отделении. Первое уже затоплено, и трое машинистов погибло, четвёртого, Александра Милова, вынесло к люку и его удалось спасти. Как они успели загасить котлы и выпустить пар – уму непостижимо, но если бы не успели, мы бы уже все были в воздухе.
В воздухе 86 «юнкерсов», четвёртый час они засыпают нас бомбами, поливают из пушек и пулемётов. Зенитки бьют и бьют. Зенитки раскалены, вода нужна, чтобы поливать стволы, и от зенитных автоматов до борта встали женщины с вёдрами. Их, а ещё их детей, раненых бойцов на палубах более двух тысяч.
Капитан Ерошенко в парадном мундире с орденами на капитанском мостике. Голос хриплый, а команды на уклонение ясные и чёткие…
Вся надежда на помощь из Новороссийска…»
Лидер «Ташкент» был последним надводным кораблём Черноморского флота, прорвавшимся в осаждённый Севастополь. На борт его, помимо комсостава, женщин и детей, было погружено полотно панорамы «Оборона Севастополя 1854–1855 гг.»…
Мы ушли из Севастополя. Но и тогда победа врага была пирровой.
Мы вернулись. Не скоро, двадцать два месяца спустя – но с победой.
Часть 2
Глава 1Печальный панегирик
Весна 1943 г. Перегон Туапсе – Сочи
В трехстах метрах от берега спарка крупнокалиберных автоматов С-30 вынырнула на морскую поверхность, как замысловатая коряга топляка. Из опущенных стволов в дырчатых кожухах слились струи воды. Сразу за ней, под небольшим капитанским мостиком, на проклёпанном стальном боку рубки показался белый индекс: U-18…
Железная дорога едва продиралась по краю шинельно-серой скальной стены, периодически ныряя в чёрные норы туннелей и только изредка удаляясь от скалистого прибоя за кряжистые, изуродованные непрерывными ветрами деревья, чтобы вновь вернуться и царапаться, ползти, карабкаться с упорством скалолаза, между горным хребтом и морем. Иногда казалось, что закопченная и замасленная железнодорожная насыпь и горные кремнистые осыпи – одно и то же. Так же, языками обтекая отдельные валуны и вливаясь в борозды промоин, стремятся они к морю. А оно так близко, что чайки и бакланы, вспугнутые грохотом приближающегося состава, срываются прямо со стонущих рельс. Впрочем, с той частотою, с которой ходят здесь эшелоны военных грузов, нефтяные цистерны из Баку, теплушки с бойцами, едва ли у птиц было время особенно рассиживаться…
Сегодня в ртутном зеркале утреннего моря, в расслоённой дымке тумана, уже позолоченного рассветом, отразился эшелон с личным составом только что сформированной горнострелковой дивизии. Пока ещё даже без номера, с условным названием «Нахичевань».
– Давно из Нахичевани? – наслюнявив обрывок газетной бумаги, спросил Михалыч совсем молодого бойца, с детским азартом вывалившегося в окно кабины машиниста, так что в компактном аду остался только тощий подростковый зад в мешковатых штанах, по-складскому свежей окраски хаки, но уже почернелых от гуталина собственных сапог-«кирзачей». Первый признак неуклюжести новобранца.
– Нэт! – перекрикивая встречный ветер, замотал тот головой, на которой то рассыпалась, то дыбилась рыжая челка, оставленная стрижкой «полубокс», и подтвердил догадку многоопытного Михалыча: – Тры дня, как позвали!
– Призвали… – механически поправил его помощник машиниста Иван, разгибая лоснящуюся потом бронзовую, в угольных разводах, спину. – Видал, Михалыч… – сплюнул он с досадой в груду угля возле жалюзи топки. – Три дня – и уже горный стрелок!
– А кому, Ваня, как не ему… – прищурившись, прикрыв глаз косматой седой бровью, заметил старый машинист, заканчивая склейку самокрутки, – …в горные стрелки? Тебя как зовут, воин Магомета и Красной армии? – спросил он тощий гуталиновый зад.
– Ваха!
– Ты, Ваха, барана в горах пас, конечно?
– Конэчно! – крикнул мальчишка-даргинец из Дагестана, наслаждаясь обилием знобко-бодрящего морского ветра после удушья теплушки. – С дэдушкой!
– Видишь, ему даже дедушку пасти доверяли… – негромко, в обвислые прокуренные усы, пробормотал Михалыч, сунувшись за спичками в карман промасленного до стального блеска ватника. – И козу дикую в горах стрелял? – продолжил он анкетирование юного красноармейца.
– С трыста шагов!
– Ну, и на кой чёрт, скажи пожалуйста, ему курс молодого бойца? – философски резюмировал Михалыч. – Немца от козы отличить сможешь?
– Нэ знаю! – захохотал мальчишка. – У фашиста, говорят, тожи каска с рожкамы! – он заложил за уши указательные пальцы.
– Это не рожки, это дырки для вентиляции… – покачал головой Иван, морщась и опираясь на древко лопаты – ниже колена одной ноги у него скрипел кожей промышленный, ещё госпитальный, протез. – И то… такие только на старых касках, начала войны, остались, в которых они по Парижу гуляли. Сейчас им не до парада. Обручи из резиновых камер на башке носят, противогранатные сетки…
– Зачэм? – высунул из окна голову в рыжей щетине новобранец.
– Берегут башку, маскируют… – надевая протёртые до дыр двупалые перчатки, проворчал «демобилизованный вчистую» ещё в 41-м, Иван.
– Э… давай я покидаю? – сочувственно глянув на протез, предложил Ваха, приставленный, вообще-то, вестовым, для оповещения «воздушной атаки и в случае чего» начальника эшелона.
– Покидай, – подумав, согласился помощник. – Разомнись. А то вы там маетесь в теплушках, как селёдки в бочке…
– Второй дэнь уже, – подтвердил Ваха, нахлобучивая пилотку без всякой солдатской лихости, почти на самые веснушчатые уши, как папаху.
Но в следующее мгновенье пилотка, кувыркаясь, вылетела в окошко напротив, над головой Михалыча. Багровый крап брызнул на морщинистое лицо старика. Тотчас же тяжёлые и частые, словно кузнечным механическим молотом долбали, удары застучали по железу, прорываясь сквозь грохот и шипение идущего поезда. Полетела щепа внутренней фанерной обшивки, засвистел, окутываясь паром, патрубок разбитого манометра и брызнули, разлетаясь, приподнятые на стойках лобовые стекла кабины…
– Ах ты! – сорвался Михалыч с откидного сиденья, чтобы подхватить запоздало оседающего в подломленных коленях Ваху.
Рыжая чёлка пацана быстро напитывалась кровью из багровой прорехи выше лба.
– Воздух! – не то уточняя сам для себя, не то командуя неведомо кому, сорвавшимся голосом вскрикнул Михалыч, растерянно озираясь.
– Нет… – прохрипел Иван, свалившись на гору угля. – Море! Это с моря…
Он успел заметить, как на чёрном рыле паровоза, среди выпуклых многоточий клёпок вдруг брызнули бесцветные искры и обозначился рядок светлых вмятин. Но привычной при таких делах картины – фонтанов гравия, вздыбленных шпал и чёрных, вырвавшихся из-под земли вулканических туч – не было. Небо – до последнего видел помощник машиниста – оставалось чистое, горно-прозрачное, как озеро, перечёркнутое безмятежным, розоватым на просвет, крылом чайки, уже давно не боявшейся вблизи себя клубов паровозного дыма. Невидимая смерть прилетала с моря.
Тем не менее…
… – Воздух! – прокатилась по вагонам команда, когда то тут, то там на дощатых стенках теплушек зазмеились ряды рваных дыр, разлохматилась бурая жесть на покатых крышах и споро отпрянули от перекладин в открытых дверях вагонов бойцы.
Но не все. Кто-то – дёргаясь и кувыркаясь, как тряпичная кукла, кто-то – сбивая пирамиды винтовок, а кто-то – сверху согнутых спин в рыжеватых шинелях уже рухнул в солому, быстро чернеющую от крови.
… – Вызывай авиацию! – распорядился в штабном вагоне начальник эшелона и бросился в тамбур, выдёргивая наган из кобуры и цедя сквозь зубы: – Хоть бы сигать под откос не вздумали. Поубиваются…
… – Давай, Ванюша! Давай! – хрипел Михалыч, лихорадочно раскручивая рукоять крана давления пара. – Сейчас будет поворот от берега. Дотянуть бы только!
– Вот, сука! – у крутанувшегося за лопатой помощника лопнул ремешок протеза.
… – Разбирай винтовки! – орал старшина в вагоне боевого охранения, по которому уже прошёл смертоносный свинцовый град.
Хоть и понимал полную бессмысленность своих действий…
– Чего разлеглись, как тюлени! – подбадривал новобранцев старшина, раз за разом передёргивал затвор трехлинейки, посылая пулю за пулей в сторону возникшего из тумана посреди залива железного островка, на котором можно было рассмотреть башенку рубки и спарку со злыми огнями перед ней…
Глава 2А спрос всё ближе…
С тех, кто должен безопасность обеспечить
– Так что теперь мы вынуждены организовать сопровождение наших стратегических эшелонов, как это ни странно, и с моря тоже, – продолжил комиссар 1-го ранга Курило, протирая бархоткой линзы пенсне. – Там, где перегон подступает к самому берегу, их сопровождают «Морские охотники». Пока, правда, безрезультатно… – Он осмотрел линзы на просвет солнечного луча, пробившегося с чердачной скупостью сквозь тяжёлые портьеры. Разговор этот, само собой, происходил в Туапсе, в штабе КЧФ, в Политотделе. – А вот результата, Давид Бероевич, от нас требуют. Прямо скажем, три шкуры дерут. Особенно после этой истории с «Иосифом Сталиным», – закончил Курило.
– Какой истории? – насторожился полковник Гуржава, сосед комиссара по коридору дореволюционного страхового общества, хозяин соседнего кабинета – начальник разведотдела.
– Это, в общем-то, информация не секретная, но и… так скажем, не для широкого пользования… – наморщив лоб, взглянул на него снизу вверх грузный комиссар 1-го ранга, утонувший в кожаном кресле, разграфлённом медными гвоздиками в шоколадную плитку.
– Ну, раз не очень секретно… – полковник Гурджава потушил окурок «Казбека» в пепельнице на подоконнике и обернулся. – Так расскажи, Вячеслав Андреич?