– Ну, «фюрер» – это как наш военспец, – не слишком уверенно начал Новик. – Или политработник, не фронтовой…
– Не очень-то, как я вижу… – ухмыльнулся Войткевич, – …ты в курсе. Их «политруки», как и наши, тоже в атаку ходят. Просто это не офицерское звание, а партийная должность.
– А я о чём? – слегка раздражаясь, возразил Саша.
– Не знаю о чём, но не о том, о чём нужно… – Яков пододвинул к себе схему, нарисованную со слов садовника и дополненную, по памяти, Сашей. – Значит, так: по плану операции возражений у меня нет…
– Благодарю за доверие! – проворчал Новик.
– Приходи за добавкой… – Войткевич ткнул своим карандашом в контуры особняка, расчерченные красными стрелками и синими кружками постов и пулемётных гнёзд. – Ваша группа через подземный ход пройдёт внутрь санатория, в кабинет этого Бреннера… – он с сомнением постучал по конечному пункту красной траектории. – И попытается захватить кого-нибудь из немецких морских офицеров…
– И сам Бреннер подойдёт, абвер всё-таки… – заметил Саша, прохаживаясь вдоль бревенчатой стены землянки…
Войткевич мельком глянул на него исподлобья:
– Это уж как там пойдёт. Харчами перебирать не приходится… – он пожал плечами. – В крайнем случае закидаем там всё гранатами или насрём в кашу на камбузе.
– Закидаем? – уточнил Саша.
– Именно! – твёрдо заявил Войткевич, откинувшись на скрипучей лавке, забросанной еловыми лапами. – Я пойду с вами.
– Это ещё зачем? – нахмурился Новик и недовольно скрестил на груди руки. – На твою задницу и так приключений хватит. Твоя группа останется у ротонды и, если вдруг там возникнет переполох, вы в порядке отвлекающего маневра…
– Это само собой! – отмахнулся Яков. – Это боцман вам обеспечит, будь здоров. Он только с виду спит на ходу, а рванёт тельник – свои разбегаются. А я пойду с вами…
– И зачем всё-таки? – повторил вопрос Новик.
Войткевич снова навалился на доски стола грудью и задумчиво постучал по тетрадному листку в косую линейку карандашом:
– Вот что, старшой лейтенант… Давай договоримся…
– Давай, лейтенант… – уселся напротив Саша.
– Я тебе всё объясню, но только когда вернёмся.
– Почему? – насторожился Саша. – Почему только по возвращении?
– Ну и какой смысл было бы откладывать… – картинно развел руками Войткевич, – …если б я это мог тебе прямо сейчас объяснить?
– Чёрт с тобой… – задумчиво протянул Новик. – Ладно. – Он, протянув руку, забрал из-под карандаша Войткевича листок и поднес его к раздвоенному жёлтому язычку, плясавшему на сплющенной гильзе сорокопятки. Подождал, пока язычки прихватят край листка, поползут дальше, и, только убедившись, что он превратился в чёрный комок пепла, продолжил: – Давай сюда Аську, надо передать в разведштаб время и место эвакуации группы по выполнению задания.
– А может, по выполнении задания и вызывать? – с сомнением поскрёб под суконным кепи Войткевич. – Вдруг там такой «кандёр» заварится, что и эвакуировать-то некого будет.
– Типун тебе… – поморщился Новик. – Во-первых, рацию с собой тащить накладно, да и тут она нужнее. А во-вторых, отходить в лес и ждать потом эвакуации… – старший лейтенант покачал головой. – Немец нас по лесу так загоняет… Лучше уж сразу морем. Там, если оторвёмся, то никакими собаками уже не достать.
– Вас не достать… – проворчал Войткевич. – А я со своими ребятами что делать буду, как на базу возвращаться?
– Да никак… – пожал Новик плечами. – Или героически погибнете, или с нами уйдёте. И в том, и в другом случае… – фыркнул он, – я доложу о вас в разведштабе флота в самых пышных эпитетах, с привлечением нецензурной лексики…
– Никогда не слышал матерной былины, – рассеянно заметил Войткевич. – Хотя в первоначальном виде они наверняка именно так и звучали: «И сказал Илюшенька злое. чему Тугарину: “Ах, ты ж, убоище убоищное…”»
– Что это ты при дамах этак? – оглянулся Новик на суконное армейское одеяло, отгородившее привилегированный закуток землянки.
– О ком это ты, лейтенант? – удивился командир партизанских разведчиков, правда, не слишком правдоподобно, скорее даже с некоторой рисовкой.
– О ком, о радистке… – вполголоса проворчал Новик. – С которой вы тут такую «морзянку» выстукивали, что даже твой Блитц от зависти взвыл.
– Она у меня тут по долгу службы… – ухмыльнулся Войткевич.
– По долгу службы она пусть займётся сейчас составлением шифровки, а не… – всё так же вполголоса заметил Новик. – Надо до вечера сеанс связи устроить, а для этого, сам знаешь, километров пять-шесть пройти придётся. Так что будьте добры шевелиться в нужном направлении.
– Пожалуйста… – пожал плечами Яков и, достав из кармана галифе фанерный спичечный коробок, позвал чуть слышно, будто демонстрируя очередной фокус дрессуры со своим овчаром Блитцем: – Товарищ старший сержант?
Чиркнула и вспыхнула спичка. За одеялом что-то глухо свалилось на земляной пол, зашуршало еловыми лапами, послышалась паническая возня и, как только обугленная спичка упала на засаленные доски стола, одеяло вспорхнуло в сторону. Появилась разомлевшая до румянца Ася в чуток перекошенной пилотке, наспех застёгивающая верхнюю пуговицу гимнастерки. Со взглядом, сонным, но каким-то особенно сытым…
– Ну, как? Проверили рацию, товарищ сержант? – деловито нахмурился Войткевич.
Ася посмотрела на него мутно, нахмурилась, будто узнала только что, и, подняв ладонь к виску, повернулась к Новику. В глазах её вспыхнули злые искорки, словно отразилась та самая спичка из «курса молодого бойца» – куда как обидная для орденоносца.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту?
– Не понял… – заинтригованно протянул Войткевич, демонстративно вынимая папиросу из Сашиной, с «Большой земли», пачки «Беломора». – А чем это один лейтенант другого главнее?
– Тем, что она – моя подчинённая, – напомнил Новик, стиснув улыбку. – Извольте. Обращайтесь.
– Есть! – Ася круто развернулась к Войткевичу и произнесла размеренно и выразительно, как глухонемому: – Иди ты, товарищ лейтенант…
– Куда? – опешил Яков, так и не донеся до рта папиросу.
– Туда, где ночью был…
Глава 6Арийские ария и ариозо
Май 1943 г. Гелек-Су
– Ich bin der Vollidiot Im Operngesang… – мычал гауптштурмфюрер Бреннер арию жреца из вагнеровской «Аиды», разминая в нервических пальцах куцую сигару.
Вернее, подпевал. Пластинка Берлинской государственной капеллы, шипя и потрескивая, крутилась в красно-бархатной утробе портативного патефона.
– Всё-таки Фуртвенглер[11] – это… – Карл неопределённо помахал сигарой, видимо, выражая мысль, в которой слов не хватало для восторга.
Не хватало их и по другому поводу.
– А Геббельс… – теперь тот же жест выражал явные неудовольствие и досаду, – после этих его еврейских квот на музыкантов… Как на картошку, честное слово! Когда уехал Бруно из Берлинской филармонии, Клемперер из столичной оперы… А-а!.. – окончательно и как-то бесповоротно махнул Бреннер рукой.
Синхронно взвизгнула и игла патефона, соскочив с пластинки.
Карл аккуратно уложил звукосниматель в паз и снял пластинку с тонвала. Вздохнул и захлопнул дерматиновую крышку патефона с алюминиевой бляхой вездесущего легионерского орла.
– На что вы там так вдохновенно уставились, Стефан? – спросил он, садясь за массивный ореховый стол и пододвигая к себе объёмистую папку.
Его адъютант Толлер, деликатно оставив невербальные замечания Бреннера по поводу рейхсминистра без комментариев, стоял в ореоле золотистого закатного света у открытого окна, заложив руки за спину.
– Тут тоже когда-то выступал знаменитый оперный певец, – кивнул он за узорчатую решётку. – Русский бас Теодор Шаляпин вы, конечно, знаете…
– Где? – слегка удивился гауптштурмфюрер, поскольку за окном играла янтарём бескрайняя гладь моря, закругленная горизонтом. – Неужто в ресторане усадьбы? В этом «Гевандхаусе» и тапёра толком не расслышишь…
– Тут, внизу, есть грот с замечательной акустикой. Его здешняя хозяйка подарила великому певцу, – пояснил Толлер.
– Какая осведомлённость… – проворчал Бреннер. – Это часом не гауптман Иванов из разведшколы вам экскурсию устроил? Наш краевед. Кстати, он не приходил за своими бумагами? – обернулся Карл на аршинное полотно в тяжеловесном дубовом багете, за спиной. – А то я так увлекся вистом в компании Розенфельда и его волчат, – они как раз праздновали пуск своего «Укрытия», – что вовсе забыл о просьбе гауптмана…
– Прошу прощения… – недоумённо вздёрнул белёсой бровью адъютант. – О какой просьбе? Я, собственно говоря, не в курсе…
– Значит, не заходил, – констатировал Бреннер. – Он попросил меня подержать в сейфе кое-какие свои бумаги, пока съездит в Ялту.
– Тысяча извинений, но я бы на вашем месте не стал этого делать, герр гауптштурмфюрер… – нахмурил ту же белёсую бровь Стефан. – Я слышал, что бригаденфюрер фон Альвенслебен из «Анненербе» подключил его к своим изысканиям, и вполне возможно, что там, в сейфе, их документы. А это значит…
– А это значит только то, что в них нет ничего стоящего, – вполголоса заметил Карл. – Какие-нибудь пасторальные бредни в духе фёлькише, народного стиля. Что, Людвиг (Бреннер мог себе позволить называть по имени Людвига фон Альвенслебена, бригаденфюрера СС, начальника СД генерального округа Таврия) уже и здесь нашёл… – кивнул он через плечо на картину, – …клеммы психофизической энергии земного поля?
На полотне работы Лагорио, точно так же, как и за восточными окнами кабинета, багровели утёсы Медведь-горы, разве что масляные краски чуть потемнели с начала века. Или лак потемнел.
– Не удивлюсь, – пожав узкими плечами, отозвался Толлер и добавил довольно неожиданно для своего далеко не сентиментального склада: – В этой горе и впрямь есть что-то мистическое, я бы сказал сказочное, особенно ночью, при свете костра…
Бреннер недоуменно поднял голову от бумаг.