берлоге настоящей, о базе во чреве Аю-Дага…»
– И для вас, и для меня этот список будет приговором, – продолжил развивать свою идею Войткевич. – Мне от наших как агенту абвера. Вам – от своих как моему куратору, прозевавшему в рядах абвера агента НКВД. Соответственно, список будет достаточной гарантией нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества.
– Wir werden vermuten… – хмыкнул Бреннер. – Предположим…
– А вот, чтобы я во всё время этого нашего сотрудничества спал спокойно… – продолжил Войткевич, – зная, кто придет меня ликвидировать, когда мы окончательно погоним вас «nach dem Westen!» – не отказал себе в удовольствии уточнить Яша. – Вы мне скажете, кто ваш человек в разведотряде.
– Э-э… – морща лоб, заскрипел Бреннер, будто решаясь.
– И не надо мне называть имена адмиралов штаба флота, – поспешил Яков упредить глубокомысленную гримасу гауптштурмфюрера. – Я уже понял, что ваш человек гораздо ближе, в самом отряде.
– И даже ближе, чем вы думаете… – спустя минутную паузу произнёс наконец Карл-Йозеф. Произнёс драматически, щурясь сквозь табачный дым, как оракул сквозь клубы фимиама. Слишком уж много Станиславского предполагала сама фраза. Не удержался старый театрал. – Говорите, хотите крепко спать? – начал он…
– Danke. Verstanden, – неожиданно прервал его Войткевич. – Спасибо. Понял… Вполне совпадает с моими подозрениями. Ну, что ж… – поднялся он с вытертого пионерскими пятками корневища. – Ещё раз Danke. Времени, пока вы будете искать список в дупле, мне вполне хватит, чтобы скрыться.
Гауптштурмфюрер опешил, но в силу привычки – и на грани провала нельзя терять самоуверенности, где уж тут челюсть подбирать – успел задать вопрос по делу:
– Как мы уговоримся? О следующей встрече?
– Тут же и так же… – похлопал Войткевич ладонью по морщинистой коре в струпьях многочисленных надрезов. – Пионеры, гадёныши, весь ствол изрезали: «Спасибо любимому Сталину!», но наши руны, я думаю, вы разберёте… – Он сунул руку в дупло, надо понимать – со списком и, обернувшись через плечо, кивнул почти дружески: – Рад был увидеть. Auf Wiedersehen. Прощайте…
– Во всех смыслах… – добавил Яша, уже канув в лесную глушь, как в небытие. Только отступил куда-то в сторону, выйдя из серебристого дымного луча лунного света, – и ни шороха…
Бреннер не сразу даже спохватился, да и не пытался отследить, куда подевался Spiller. Его внимание приковал дуб, дупло, темневшее на уровне его головы.
Отмахнув рукой в сторону мрачных дебрей, чтобы оберлейтенант Габе не предпринял никаких резких движений в смысле задержать Войткевича, Карл-Йозеф поднялся. Он не мог не посмотреть, что это за «расстрельный список» оставил ему Якоб. И посмотреть раньше, чем о таком списке узнает кто-либо, пусть даже этот мальчишка Габе, что сидит сейчас со взводом своих «фельдполицай» чуть поодаль.
«Очень смышлёный, кстати сказать, мальчик… – вдогонку подумал Бреннер, сунув руку в чёрный зев дупла. – Mein Gott, да где здесь бумаги?!»
Он вынул целую жменю то ли бумажек, то ли жёсткой дубовой листвы.
«И впрямь, пока найдёшь нужную, можно не то что скрыться, а занять оборону и окопаться в полный рост…» – полез в карман Карл-Йозеф за фонариком и, переведя включателем режим на ближний, посветил.
«Впрочем, кажется, повезло», – облегченно вздохнул он, высветив скромным огоньком содержимое горсти.
Первая же бумажка в комке пожелтевших и даже полуистлевших посланий была исчёркана угловатым латинским шрифтом.
«Стефан любит Мусю. 13.07.26 г…» – успел разобрать немецкое «Ich Liebe Musja» Карл-Йозеф и вдруг ослеп…
«Ist verschwunden… Ast…» – подумал оберлейтенант Габе, мгновенно и как-то бесповоротно потеряв русского из виду. – «Пропал, сука…»
«Пропал… сука… – подумал и старший лейтенант Новик, и тоже о Войткевиче. – И следы замёл, и ушёл…»
– Пошли, – раздалось за его спиной чуть слышно. – Тихо-тихо… – прошептал Яша и отвёл в сторону ствол шмайсера, вскинутый ему навстречу.
– Почему ты его не привёл? – неохотно опустил ствол, отливавший вороньим пером, Новик.
– Там засада…
– Что-то я никого не видал, – с сомнением оглянулся на дуб старший лейтенант.
– Сейчас увидишь… – проворчал Войткевич, озабоченно разглядывая фосфорные метки циферблата.
– А где?.. – начал Новик.
Войткевич перебил:
– Как ты думаешь, две минуты прошло? – и без перехода неожиданно выкрикнул, гортанно туша согласные: – Achtung, Partisanen!
И опять негромко пояснил Новику, будто только это и нуждалось в пояснении:
– Немцы – слабые фантазёры…
Саша успел только увидеть, как на поляну, прошитую косыми лучами луны, так кстати выглянувшей из облачного пепла, высыпали тёмные юркие фигурки, жмущиеся к камням и могучим корням. И почти тотчас же полыхнула огненная вспышка, разбив каменный циферблат поляны чёрными и золотыми клиньями…
Глава 14Смотри, кто ушёл…
В отряде, шесть часов спустя
То, что с начальником абверкоманды армии Манштейна Карлом-Йозефом Бреннером Яков говорил, как со старым знакомцем, не слишком развеяло сомнения Новика. Тем более что старого своего знакомого Яков Осипович предусмотрительно отправил на тот свет, да ещё и таким странным образом. «Адская машинка» с часовым механизмом, конечно, не бог весть какая техническая новинка, но в распоряжении партизан даже не предвиделась…
– Каким образом? – вынув из-под тулупа всклокоченную голову, переспросил Войткевич со своей обычной, ехидно-снисходительной улыбочкой, и, сбросив босые ноги с лежака на пол, заваленный сосновым лапником, кряхтя, полез под лежак.
С минуту Саша с недоумением рассматривал зад лейтенанта-штрафника, обтянутый уставными трусами выцветшей чернильной синевы. Наконец Войткевич подался назад, волоча за собой пропыленную противогазную сумку.
– Вот… – осторожно положил он на стол маленький, с ладонь, свёрток коричневой парафиновой бумаги, и с ещё большей осторожностью развернул. И даже отбросил протянутую руку Новика: – Куда по копанному!.. Штучки немецкие, а ты к ним как Левша к блохе иноземной… с кувалдой.
В свёртке оказался клок грязной ваты, а в нём – несколько серебристых стержней, штуки четыре, похожих на обыкновенные новогодние фейерверки. Изнутри свёрток, действительно, топорщился чёрным типографским оперением фашистского орла над надписью «Achtung! Gefährlich!»
– Шпионские штучки? – невесело как-то усмехнулся Новик. – Значит, не врал Стеша…
Не на первом же допросе, но как только узнал о намерении Войткевича и Новика взять его на встречу с Бреннером, Стеша – адъютант гауптштурмфюрера Стефан Толлер – сообщил под большим секретом… Как он выразился, «Ohne Stenografie – без стенографии», покосившись при этом на радистку, исполнявшую обязанность секретаря.
Сообщил, что есть, есть-таки, в разведотряде немецкий шпион.
– Кто именно?
– Vom Rüssel ist nicht hinausgegangen… – замотал головой пленный.
Кроме клички Ketzer, Еретик, Стефан ничего не знал наверняка.
Сообразив, куда клонит Новик, Яша, как всегда охотно, подхватил и развил тему:
– Ага, при помощи этих фитилей я должен был в ночь на 22 июня заминировать Ровенский горком, исполком, две казармы и аккордеон Будённого, буде такая возможность…
– А аккордеон зачем? – рассеянно спросил Новик, с любопытством разглядывая серебристые стержни. – Тем более новогодним фейерверком… – добавил он недоверчиво.
– Тебе аккордеон жалко? – иронически повёл бровью Войткевич. – Фейерверком… Почти угадал. Только они не сыплют во все стороны весёлыми праздничными искорками, а наоборот, шухерно и подло тлеют, окисляются, если быть точным, а потом…
– Как, как? – поморщился Новик. – Тлеют?
– Вредительски, – пояснил Яша. – Видишь насечки? – он сунул один стержень под нос Новику. – От одной до другой насечки эта гадина тлеет ровно минуту. Всего – десять. Отломил сколько тебе нужно, скажем, минуты три, сунул в тротиловую шашку или в другой какой динамит – и беги за сарай…
– А остальное?
– Остальное тоже истлеет, – с видимым сожалением развёл руками Войткевич. – Процесс начинается сразу, как только нарушено серебристое покрытие этих… «Den thermischen Zünder – термических запалов», – подумав, уточнил Яша. – Поэтому и держу в противогазе, в коробке фильтра, чтоб никто ненароком не поцарапал. Что оно такое, так и не спрашивай… – продолжил Войткевич, бережно заворачивая запалы в вату и непромокаемую бумагу. – Название сам придумал только что.
– А если серьёзно?
– А если серьёзно… – Яша, согнувшись, отправил противогазную сумку обратно, под лежак. – Ты себе химическую формулу, эдак в три этажа, в немецком написании представляешь? То-то… – Он подобрал ноги назад, на своё «лежбище». – И не представляй, мозги вывихнешь, не то что челюсти… – зевнул Войткевич. – А если тебе их не жалко… – закончил он, уже заворачиваясь в бараний тулуп со старческими проплешинами. – Я мозги имею в виду, то подумай, с каких это пор археологи стали ставить памятники, а не выкапывать?
Памятник они нашли, вернее, наткнулись на него в эту же ночь, когда спешно убирались с «медвежьей холки» Аю-Дага.
О том, чтобы спуститься с горы на материк хоть вправо, хоть влево, не могло быть и речи. В посёлке и в дореволюционной усадьбе графьёв Гартвис у её подножия оживление всё последнее время происходило необычайное. Похрюкивая на подъёме серпантина, как сердитые зубры, в усадьбу вереницами тянулись трехтонки «опели», или же трофейные французские полуторки «рено». Что в них, определить невозможно было – всё под брезентом или маскировочными сетями. Опережая грузовики, то и дело шныряли мотоциклеты и офицерские легковушки. И даже крыши усадьбы заблестели латками кровельного цинка. На это сразу обратил внимание Войткевич: «Здесь не пойдём, что-то они с прошлого года тут слишком разрезвились…»
Поэтому заранее уговорено было, что Колька Царь, и без того ревниво обозлившийся, что Новик не взял его с собой, будет обеспечивать отход и прикрытие. Подгонит лодку в одну из бухточек, укромно затерянных в скалах со стороны Партенита, неподалёку от места, где свой серо-зёленый диоритовый нос «медведь» опускал в море.