– Всё… – остановил Яша Новика, рванувшего было за ней. – Идём к Стеше. Как бы эта коза сейчас по лесу не петляла, окажется там, и весьма скоро, – повернул от леса Войткевич. – Откуда ей знать, сколько мы у Маши пробудем?
– Давно ты её заподозрил? – мрачно буркнул Новик в стёганую серую спину минуту спустя.
– С вами приятно работать… – фыркнул Войткевич. – Можно было бы… Улавливаешь на лету…
– Чего тут ловить? – проворчал Саша, всё-таки недовольно: «Уловил… да только, когда кинули, как кость». – Целый водевиль разыграл в землянке, с репликами в сторону… Чего раньше не сказал? – Он в сердцах сплюнул себе под ноги. – Ты ж понимаешь, что вместо неё мою Настю сейчас в СМЕРШе распинают…
– Да не скрипи… – примирительно отмахнулся Войткевич. – Заподозрил давно, но пока Бреннер не подтвердил… Что у нас Аська больше всего любит, кроме как под тулупом кувыркаться? – неожиданно спросил Яша.
– Вот именно… – не успев сообразить, куда он клонит, поморщился Новик. – Как ты мог с ней, зная…
– Да как… – легкомысленно отмахнулся Войткевич. – Драл фашистскую гадину: «Пусть ярость благородная!» – он сурово свёл брови, изобразив трясучку пулемётчика за гашетками «максима». – По всякому… Я тебя не про то спрашиваю. Скажи, чем у нас радистка в основном занималась кроме своих прямых обязанностей?
Они присели в подлеске перед полянкой – вытоптанным пятачком, на котором древней избушкой, глубоко вросшей в землю и невидимой с воздуха, располагалась «хата» разведчиков. В ней, стреноженный татарским кожаным пояском, ютился в углу адъютант Бреннера. Всегда на виду, поскольку в «хате», если не было людно, то, по меньшей мере, постоянно обретался часовой.
Как-то особенно «изолировать» Стешу не стали, быстро сообразив, что грозного эсэсовца из контрразведки с успехом могут сторожить и тараканы, которых он боялся просто панически.
– Ну… – поскрёб под пилоткой на затылке Новик. – Чем занималась? За грибами любила ходить, ягодами, ну так все бабы…
– Вот именно! – подхватил Яша. – А в грибах понимала, как белка в гуталине. Бабы половину её корзины выбрасывали, я спрашивал…
– Рация? – догадливо прищурился старший лейтенант.
– Конечно, рация, – кивнул Войткевич. – Не на нашей же ей шифровки в абвер стучать. Она хоть и под рукой, но если б, скажем, ты запалил, что она в лагере в эфир выходит, ты б первым делом что подумал?
– Что в лучшем случае она вызывает огонь на себя… – хмуро процедил Новик.
– Причём – немецкой артиллерии.
– Но где же?
– А это мы у неё сейчас спросим… – понизил голос Войткевич.
…Ася появилась перед «хатой» разведчиков, вынырнув из-за невысокого стожка прелого сена, оставшегося как памятник о лагерной козе, так и не пережившей зиму. Отряхнулась от налипшей листвы и, коротко стукнув в косяк дощатой двери костяшками кулака, выкрикнула:
– Ребята, кто есть? Отведите Стешу в командирскую, к лейтенантам.
– Заходи, красавица! – не в одну, кажется, глотку отозвалась «хата» и добавила чьим-то скабрезным баском: – Мы как раз неодетые…
– Боюсь даже спросить, почему… – звонко хохотнула Ася в ответ, хоть в лице её в эту секунду не было и тени веселья. – Некогда мне. Меня Новик к Калугину послал, – добавила она с игривой строгостью и… Вернулась за стожок.
А когда из «хаты» выбрались Стефан Толлер и «конвоир», разведчик, которого все звали по отчеству, «Петрович» и они заторопились в сторону штабной землянки, Ася подалась за ним – и не заметила, как оба лейтенанта выросли за её спиной.
На лесной тропе, ведущей к командирской «хате»-полуземлянке, Ася с настороженной бесшумностью рыси вышла из синей тени еловых лап. Вышла, пропустив партизана, со скучной злобой подталкивавшего вперед себя СС-штурмана дулом мосинской трехлинейки.
Оглянулась и, убедившись, что никого больше нет поблизости, вскинула руку с кургузым пистолетом, поймала на мушку спину в стёганом ватнике.
– Ну, с немцем ясно… – насмешливо скрипнуло у неё над ухом. – При попытке к бегству? – с любопытством прохожего зеваки поинтересовался Войткевич. – Чтоб в горах не заблудился?
Ася медленно обернулась через плечо, так и не опустив вытянутой руки с парабеллумом. Если бы рука Новика железной хваткой не заломила её запястье, Ася наверняка выстрелила бы, не от отчаяния даже, от неожиданности, но было поздно.
– А вот Петровича кто завалил бы? Стеша? – Яков взглянул на руку девушки.
Ася молчала, до бела закусив губу.
И лишь через немалую минуту обронила бесцветно старший сержант Ася Привалова, посмотрев вслед ничего не подозревающим партизану и пленнику:
– Известно кто… Беглец…
– Из чего, из пальца? – продолжил Войткевич. – Ах, у него парабеллум… – вроде бы как только сейчас рассмотрел он пистолет с открытым стволом и характерными шишечками рамки затвора.
– Откуда ж у него парабеллум? – Новик наконец разжал ладонь Аси, окоченело стиснувшую рифленую рукоять.
– Это уж сами придумайте… Командиры.
Часть 3
Глава 1До свидания, мальчики…
Туапсе. Май 1943 г. Штаб КЧФ. Разведотдел
– От них требуется только найти убедительное подтверждение тому, что интересующие нас объекты могут находиться в подводных пещерах горы, – адмирал мучительно потёр ладонью высокую лобную залысину. – Необходимы железные, стопроцентные доказательства, чтобы мотивировать перед Ставкой проведение полномасштабной флотской операции…
«Аргументация словно для скрижалей истории… – вяло подумалось начальнику разведотдела. – Чтобы мотивировать перед Ставкой… Скажи лучше, чтобы потом протоколом прикрыться…»
Давид Бероевич искоса глянул на майора Тихомирова, командира 2-го разведотряда, приглашённого на совещание в качестве опытного оперативника.
«Никакой операции не будет, – красноречиво ответил встречный взгляд. – Ни полномасштабной, ни какой угодно вообще…»
В этом полковник и сам не сомневался. И вовсе не стоит обвинять адмирала Филиппа Октябрьского в… мягко говоря, нерешительности. Флот берегли. Флот обрастал ракушками на бриделях по высочайшему соизволению.
Нет, конечно, дрались отчаянно и горели в десантных операциях «сторожевики» и «охотники»; трудились с полной нагрузкой, отгрызались по мере сил от стервятников, нарывались на торпедные атаки и тонули транспортные суда флота.
Но со времени героических прорывов в осаждённый Севастополь и одиночных выходов на поддержку десантных операций да пары-тройки обстрелов Констанцы в суровые шторма, когда глохли и слепли немецкие субмарины, а торпедные катера не высовывались из гаваней, флот, как ни странно это звучало, вел почти и исключительно «воздушные бои». Всё, что крупнее эсминца, вся его крейсерская мощь представляла чаще всего мишени для люфтваффе. И наши «ястребки» дрались с немецкими асами отчаянно и всё более результативно, отгоняя стервятников от мест их стоянки.
Флот берегли до того счастливого времени, когда примутся решительно вызволять Крым и всё наше черноморское побережье.
Так что рассчитывать сейчас можно было только на глубокий рейд, на смелую диверсию, на вылазку самой малой и лёгкой части флота в тыл врага…
«Диверсию?» – взглядом спросил майора полковник Гурджава.
Яков Михайлович, изрядно заскучавший к тому времени под хорошо поставленный, но менторски невразумительный монолог адмирала, сразу оживился, будто прочитав его мысли, блеснул моложавыми искорками глаз. И с бесстрашием штрафника: «Разрешите умереть досрочно!» – шагнул в фарватер, проложенный адмиралом между столовских деревянных стульев, мало вписывающихся в модерн «Ллойд-Черномора».
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу адмиралу…
Филипп Октябрьский, наткнувшись на неожиданное препятствие, смерил его взглядом и недоуменно поморщился. Тихомирова он знал и слышал о нём, и не один раз слышал подробности с брюзгливым шипением особиста; так что подчеркнутая церемонность майора, «севастопольского братишки», могла быть и анархического толка.
– Говорите, Яков Михайлович.
– Я тут подумал… – Тихомиров огладил пальцем аккуратно стриженные седые усы. – А, скажем, почему бы не проведение особой диверсионной операции разведштаба? Это ведь потребует столь же… – Яков Михайлович на секунду запнулся, пожевал губами, очевидно, балансируя на подборе слов. – Столь же тщательной аргументации.
Поняв, что в эту секунду прожевал про себя «севастопольский матрос-революционер» – мол, «помним мы тех “братишек”, которых потом пострелять оказалось проще, чем угомонить их “революционный порыв”», адмирал спросил въедливо:
– А что сейчас вы можете предложить в качестве аргументации? Достойной аргументации?
И взглядом продублировал вопрос Гурджаве.
– Местное население выселено поголовно… – склонился Давид Бероевич над картой, расстеленной на столе. – Гора плотно оцеплена, а в прилегающей усадьбе и строениях детского лагеря замечено массированное передвижение войск и грузов. Характер которых не установлен… – недовольно признал он, но продолжил, акцентируя: – Также в казино офицерского дома отдыха «Гелек-Су» неоднократно наблюдались офицеры кригсмарине, прибывавшие на отдых как раз из поместья Гартвиса… – палец полковника всё время елозил вдоль и около продолговатого коричневого «пня» горы с «годовыми кольцами» высот. – Захваченная карта однозначно указывает на наличие разветвлённой сети глубоководных гротов и пещер в толще горы. Есть там место и для подлодок, и для складов и всякого техобслуживания. Для защищённой базы, в стратегически удобном месте – самое то. И последний, самый убедительный довод… – Давид Бероевич распрямился, оторвавшись от карты. – В подводных пещерах обустроена промышленная вентиляция. Немцами. Совсем недавно. Что бы там ни было…
– Вот именно, что? – машинально поддакнул адмирал, не сдержав раздражения, но тут же стёр его со скуластого лица ладонью: «В конце концов, разведчики предлагают рискнуть собственной головой. Во всех отношениях…» – Вот что… – в голосе Филиппа Сергеевича проклюнулись нотки почти отеческие. – Пусть ваши парни только выяснят, действительно ли там, в пещерах, укрываются лодки 30-й флотилии Розенфельда, или… Ну, вообще, что там такое творится… И помнят при этом… – сделал он многозначительную паузу. – Что не менее важной для них задачей является не обнаружить себя, не вызвать у немцев даже подозрения, что нас это интересует…