Гельмут знал: это татуировка русских морских диверсантов…
Туапсе. Штаб КЧФ. Особый отдел. Лето 1943 года
Подполковник НКВД Георгий Валентинович Овчаров с рассеянным кивком принял от следователя стопку шершавых коричневатых папок.
– Представления на награждения полковник Гурджава приложил к каждому делу отдельно… – добавил Кравченко с холодным скептицизмом и даже добавил: – Хотя в свете….
Овчаров остановил его взглядом, от которого у него тут в кабинете иной слабонервный с табурета падал. И вдруг безотчётно подумал: «Сука…»
Совсем не по рангу и не по должности подумал, хоть были дочекистские времена и сам в атаку на Гражданской ходил. И вроде бы привык уже, что «заставь дурака Богу молиться…». Да и Трофим Иванович – далеко не дурак.
– Идите, майор…
Подполковник Овчаров открыл первую папку.
«Хохлов Павел Павлович. Рядовой 7-й бригады морской пехоты…» и первым делом нашёл листок представления к награде, с пометкой: «Посмертно»…
Во чреве Медведя. Обоснование интуитивного решения
«Наверняка то самое подразделение подводных диверсантов, что и тогда…» – припомнил Гельмут прошлогоднее происшествие в Ялтинском порту, стоившее союзной флотилии «МАС» потерь и долгого изнурительного ремонта. Итальянцы потом, не в полном составе, перебрались на Азов…
Судя по всему, по отчаянной гримасе, сведшей челюсти диверсанта, его затянуло в коллектор, когда насосы стали заполнять наружной морской водой резервуары фальшивого «утёса». Механизм поднятия-опускания маскировочного заграждения был такой же, как всплытия-погружения подводной лодки.
– Немедленно проверьте все заборные камеры, машинистсмаат! – распорядился корветтен-капитан.
Командир флотилии автоматически был и командиром её базы, носившей довольно музыкальное, в духе угрюмого немецкого романтизма, название «Медвежья берлога – Die Bärenhöhle».
– Уже сделали, герр капитен, всё проверили, даже технический слив…
– И что?! – раздражённо перебил механика Гельмут, почувствовав в его бегающем взгляде самые дурные предвестия.
– Похоже, что ещё один из них пробрался на базу через камеру сброса, когда механизм ещё не работал. Там не решётки, а жалюзи… – зачастил с объяснениями старший механик. – Решетки бы выдержали, а болты жалюзи он просто выкрутил… воздуха там достаточно…
– Чёрт! – снова выругался Гельмут, понимая, что винить, собственно, некого: «Бог в деталях…»
– Надеюсь, он далеко не ушёл, – попытался вставить гидромеханик. – Там дальше ещё заграждение…
– Ну, так какого чёрта вы мне здесь сапоги слюнявите! – картинно взорвался Гельмут, отчего-то полагая, что с этими инфантериями только так и следует себя вести, по-кайзеровски. – Немедленно тревогу!
Унтера технического обеспечения и охранения прыснули от него во все стороны, как тараканы, но Розенфельд успел поймать одного из последних за рукав:
– Вальтер, сейчас же приготовьте гидроплан, – распорядился он уже спокойнее и даже мягче.
Зачем ему понадобился «Арадо Ар-196», вообще-то, воздушный «миноискатель» и тральщик, плескавшийся на поплавках в соседней штольне, этого Гельмут сейчас не то что командиру роты охраны, но и себе объяснить не смог бы. Интуиция, что ли? Та самая интуиция, что подсказывала ему время и место сброса глубинных бомб вражескими охотниками там, на поверхности, раньше, чем об этом докладывал гидроакустик…
Интуиция не подвела.
Гельмут медленно обернулся, когда услышал отдалённый скрежет входных шлюзов. В арочных бетонных сводах заколотился глухой перестук дизеля, и по чёрной воде канала побежала размытая отдалённая рябь…
Во чреве Медведя. Оправдание интуиции
«Зибель» беспрепятственно прошёл над притопленным «утёсом» входного шлюза. Видимо, безжизненная поза капитана Брица за бронещитком пулемёта и покойницки бледная физиономия водителя парома за стеклом кабины не вызвали у караула припадка бдительности.
– Выстроились, як на параде… – злобно прищурился Ортугай на чёрные фигуры, расставленные в электрическом сумраке бетонного пирса с железной торжественностью, широко расставив локти и ноги, что твои замковые рыцари. Только вместо скрещенных алебард – автоматы.
Впрочем, их монументальное спокойствие вдруг резко и жестоко – как удар тапка по своре зажравшихся тараканов – нарушил рёв сирены и гортанное «Allarm!», неожиданно покатившееся под низким бетонным потолком канала. С заходом во все уголки и закоулки.
Боцман, прячась за фальшбортом, вдруг лихорадочно и торопливо, словно перед посадкой в трамвай, слепил кое-как «козью ножку» и зачиркал бензиновой зажигалкой…
– Ты что, Корней? – удивлённо зашипел на него Новик. – Боишься, что покурить не успеешь? Брось, на пороховой бочке сидим…
– Да не боюсь я, Васильич, ни Бога, ни чорта! – фыркнул в седые усы Корней Петрович. – А уж этого… – кивнул он на пирамиду синих бочек кригсмарине за спиной, – и подавно… Отбоявся вже. Боюсь только, что и покурить не успею, бо знаю, что мы с тобой отсюдова не повэрнэмося…
– Это он верно говорит… Васильич… – прогудел голос, искажённый железным эхом из узкого ущелья, прохода среди пирамиды бочек.
Новик даже не сразу опознал в голосе Войткевича, особенно потому, что довольно фамильярное, по батюшке, обращение просто лейтенанта к старшему было для него как-то не в привычку. Другое дело – прохладный официоз, если не язвительность. Да и сейчас, похоже, ирония… Но всё равно подвижка налицо.
Войткевич, осмотревшись – немцы, по крайней мере, глаза не мозолили – выбрался из узкого прохода и, пригнувшись на всякий случай, шмыгнул к кабине водителя.
– Я это к тому, что поскольку возврат нам отсюда светит немногим больше, чем из склепа, то надо разделяться… – зашептал он почти на ухо Новику. – Наше дело какое?
– Правое… – пробормотал Саша, отжимая подол мокрой сорочки.
Вся группа была уже без верхней одежды. Более-менее энергичный абордаж транспорта, даром, что «зибель» и без того еле полз в тесных фьордах у «головы» Медведь-горы, заставил. И мелькать неподалеку от амбразур секретной базы никак нельзя было. Да и то, в бушлате, тем более в армейском ватнике, шибко не попрыгаешь.
– То, что наше дело правое, это только одно дело, – озираясь, заметил Войткевич. – А второе – это найти лодки. Если я ничего не путаю…
– Не путаешь, – кивнул Новик.
– По-моему, у нас не много шансов найти их так, – покосился он на аппарель парома, гнавшую перед собой пенный бурун.
И это, действительно, так и было. «Зибель» плавно бороздил чёрное стекло канала не более трёх минут, но за это недолгое время жёлтые пунктиры ламп уже неоднократно убегали в боковые ответвления канала то вправо, то влево. Мелькали низкие арки и железные решетки, заграждавшие ходы, должно быть, подводные. Пещеры горы, мало похожие временами на пещеры из-за бетонных оболочек, разветвлялись, как улицы города. В большинство из них вломиться на десантном пароме, пусть и с самой низкой осадкой, было немыслимо…
– Так что надо разделяться, – повторил Войткевич. – Вы с Громовым пойдёте вот по этой метке…
По сумеречной бетонной стене, рядом с гирляндами и косами кабелей и трубопроводов разной толщины, тянулась выразительная красная полоса.
– По-моему, это путь на топливный склад или боеприпасов… Пойдёшь, Гром?
– А то кто же? – вздохнул Иван Громов, затягивая узел своего особого, с кирзовой прокладкой, «сидора». – Я ж сапёр… Мне на склад боеприпасов Аллахом положено…
В общем-то, уже приняв предложение «замка», Новик всё-таки ещё сомневался.
– Склад – вполне может быть, но подлодки? Мелковат фарватер…
Включив всего на несколько секунд фары на задранном трапе-аппарели и перегнувшись через низкий бронированный борт, он уже увидел – посмотрел и убедился: свет пробивает до самого дна, осклизло чёрного от мелких водорослей. Фарватер только для плоскодонок, вроде «зибеля», транспортный туннель, не иначе…
– Может, только склад? – соглашаясь, поскрёб мокрую бородку Войткевич. – Ну, всё равно, взорвать всю эту их богадельню никак не вредно. Может, и лодки одним махом похороним? Ты, главное, не спеши. Дай нам с боцманом поискать в боковых туннелях. Там может быть гораздо глубже и, вообще… – пожал он голыми бронзовыми плечами и поёжился от катакомбного холода. – Подводный фарватер – для подводных лодок, а? Аксиоматично, как «Стой, стрелять буду!».
– Только ещё два вопроса… – нехотя согласился старший лейтенант.
– Валяй!
– Как ты там без водолазного костюма субмарины ловить будешь? – задал первый вопрос Саша. – Как раков, на ощупь?
– Как чеховского налима… – фыркнул Войткевич, – …за жабры. Кстати, о жабрах… – он мотнул головой через плечо. – Ты вот сидишь тут, ни хрена не делаешь, а я уже и жабры нашел…
– Чьи? – недоверчиво спросил Новик.
– Не чьи, а кому? – поправил его Яша. – А кому? Себе…
– Где? – удивлённо обернулся Новик.
Сзади, кроме аккуратного штабеля ребристых бочек, были только два контейнера…
– Чёрт лохматый. Досмотрелся же, – слегка завистливо похвалил Новик.
Только теперь, в смутных электрических огнях, он догадался прочесть на зелёном боку контейнера белый готический шрифт: «Die Atmungsapparaten» – «Дыхательные аппараты». Видимо, для пополнения комплектов снаряжения подводных лодок.
Что ж, ещё одно косвенное подтверждение, что секретная база 30-й флотилии подводных сил кригсмарине именно здесь, в этом большей частью природном, а частью – рукотворном подводном городе. Тогда…
– Тогда последний вопрос… Если не самый… – всмотрелся старший лейтенант в тёмную глубь тоннеля, который, если верить здешней дорожной разметке – пунктиру ламп – стал заворачивать.
И что ждало за углом? Судя по белому дымчатому зареву – пирс или причал пещерного канала, двумя словами – «земля обетованная».
– Как я узнаю, что вы нашли и где? – поторопился ввиду этой перспективы задать второй вопрос старший лейтенант. – Связь?