«Мой дорогой друг, — ответил Гитлер, — пусть это будет моя забота. И еще одно, — сказал он после паузы, — вы разговаривали с Риббентропом о голландской ноте в отношении офицера, который умер от ран? — Затем он обернулся к Гейдриху и начал смеяться. — Эти голландцы просто дураки. Если бы я был на их месте, я бы сидел тихо. Вместо этого они играют нам на руку своей нотой. И когда наступит время, я им отплачу. Они признают, что этот человек был офицером их Генерального штаба, и это доказывает, что это они, а не мы первыми нарушили нейтралитет».
Я сказал, что еще не разговаривал с Риббентропом. Снова наступила пауза. Затем Гитлер сказал Гиммлеру: «Я с вами должен обсудить еще несколько вопросов. — Он резко встал, поклонился всем за столом, а затем повернулся ко мне и Гейдриху: — Я хочу, чтобы вы тоже остались».
Мы вышли в соседнюю комнату, где вокруг камина были удобно расставлены большие кресла. По дороге Гиммлер сказал мне: «Вы точно большой болван, но фюрера это, по-видимому, позабавило». А Гейдрих добавил: «Дорогой друг, я не знал, что вы такой англофил. Это результат ваших контактов с Бестом и Стивенсом?» Я понял, что мне лучше держать себя в руках, я и так зашел слишком далеко.
В течение следующего часа Гитлер разговаривал только с Гиммлером. Он почти все это время стоял, раскачиваясь вперед-назад на каблуках, а Гиммлер стоял совсем рядом с ним, склонив лицо к Гитлеру с выражением сосредоточенного внимания. Я услышал, как один из адъютантов СС шепнул другому: «Посмотри на Хайни — через минуту он заползет старику прямо в ухо».
Гитлер пил чай с мятой, но для своих гостей он заказал шампанского. Когда он закончил свою беседу с Гиммлером, которую вел таким тихим голосом, что больше никто не мог ее слышать, Гитлер снова повернулся к остальной компании. Он заговорил о ВВС, нахваливая работу Геринга, а особенно то, что он использует опыт ветеранов, сидевших за штурвалом истребителей в Первую мировую войну. Затем стали обсуждать средства противовоздушной обороны, военное производство и другие вопросы, имевшие отношение к войне. Я добрался домой очень поздно совершенно обессиленный.
На следующий день по распоряжению Гитлера я присутствовал на встрече Гейдриха с Мюллером, который по-прежнему выглядел очень бледным и переутомленным. Он сказал нам, что всю ночь и утро три врача — специалиста в области психиатрии работали с Эльзером и до сих пор с ним работают. Ему делали инъекции первитина, но и под влиянием наркотика он не изменил своих показаний.
Мюллер также предоставил в распоряжение Эльзера всю мастерскую плотника. Там он работал несколько последних дней и почти закончил реконструкцию своей бомбы. Он также сделал деревянный столб, идентичный столбу в пивной, и продемонстрировал, как он прятал в нем бомбу. Гейдриха это чрезвычайно заинтересовало, поэтому мы пошли наверх в те комнаты, в которых содержали Эльзера.
Его я увидел впервые. Это был бледный человек небольшого роста с ясными яркими глазами и длинными черными волосами. У него был высокий лоб и сильные руки. Он выглядел как типичный высококвалифицированный мастер, и, действительно, работа, которую он выполнял, была в своем роде шедевром. Сначала он был очень робок и сдержан и, казалось, довольно напуган. Он отвечал на наши вопросы неохотно, говоря с сильным швабским акцентом и используя минимальное количество слов. И лишь когда мы начали задавать ему вопросы о его работе, хвалить ее искусность и точность, он вылез из своей раковины. Тогда он по-настоящему вернулся к жизни и пустился в долгие увлеченные объяснения проблем, связанных с созданием бомбы, и того, как он их решал. Слушать его было настолько интересно, что я совершенно забыл о зловещей цели, на достижение которой он направил все свое мастерство.
Когда ему задали вопрос о двух его безымянных сообщниках, он ответил, как и раньше: он не знал, кто они такие, и до сих пор не знает. Гейдрих заметил, что разговаривать о взрывчатке и запалах с совершенно незнакомыми людьми опасно — разве он не понимал этого? Совершенно равнодушно — почти апатично — Эльзер ответил, что, безусловно, опасность существовала, но он учитывал это. С того дня, когда он принял решение убить Гитлера, он знал, что его собственная жизнь тоже закончится. Он был уверен, что его покушение будет успешным, благодаря его техническим способностям. Приготовления заняли у него полтора года.
Мы переглянулись. Мюллер был сильно взволнован, а у Гейдриха играла на губах небольшая ироничная улыбка. Затем мы ушли.
На следующий день четыре самых лучших гипнотизера в Германии попытались загипнотизировать Эльзера. Это удалось лишь одному из них, но даже под гипнозом Эльзер дал точно такие же показания, как и раньше.
Один из гипнотизеров провел, на мой взгляд, самый лучший анализ характера и мотивов Эльзера. Он сказал, что убийца был типичным фанатиком, который шел своим путем в одиночку. У него были психопатические навязчивые идеи в отношении именно технических вопросов, которые возникали из побуждения добиться чего-то действительно значительного. Это происходило из-за ненормальной потребности признания, усиленной жаждой мести за якобы несправедливость, которой подвергся его брат. Убив руководителя Третьего рейха, он удовлетворил бы все свои компульсивные побуждения, потому что добился бы известности и чувствовал бы моральное оправдание своего поступка, освободив Германию от большого зла. Такие побуждения в сочетании с желанием пострадать и принести себя в жертву были типичны для религиозных фанатиков и сектантов. Проверка показала, что аналогичные психические отклонения наблюдались и у других членов семьи Эльзера.
Гиммлер был крайне недоволен нашими успехами. Прежде чем идти к Гитлеру на доклад, он сказал тоном, будто просящим меня о помощи: «Шелленберг, на самом деле это не наша проблема. Нам нужно найти людей, стоящих за всем этим. Фюрер просто не поверит, что Эльзер сделал это в одиночку; он все время настаивает на том, чтобы устроить большой пропагандистский суд».
Это была проблема, которая продолжала занимать Гиммлера в течение трех последующих месяцев, и в тот период мне было крайне трудно не допустить, чтобы Беста и Стивенса втянули в это судебное разбирательство.
Глава 9Некоторые результаты наблюдений за Гитлером
Я знал Гитлера лично, я работал с ним и знаком с многочисленными подробностями его повседневной жизни, его методами, а также политическими и социологическими концепциями. Поэтому я могу нарисовать портрет его личности, но, хотя я часто пытался это сделать как мысленно, так и письменно, должен признаться, что мне это никогда не удавалось.
Знания Гитлера были, с одной стороны, основательными, а с другой — совершенно поверхностными и дилетантскими. У него была высоко развита политическая интуиция при полном отсутствии угрызений совести: им управляли самые необъяснимые, похожие на галлюцинации идеи и мелкобуржуазные запреты. Но его главной доминирующей чертой характера было то, что он считал себя человеком, назначенным Провидением творить великие дела для немецкого народа. В этом была его историческая «миссия», в которую он абсолютно верил.
Именно его напряженная манера говорить и гипнотическая сила его личности создавали впечатление о его интеллекте и диапазоне знаний гораздо выше среднего уровня. Вдобавок он обладал необычайной полемической способностью, которая помогала ему побеждать в спорах даже самых знающих авторитетов в любой области зачастую с самыми губительными последствиями. Он настолько выводил их из равновесия, что о подходящих ответах они думали лишь уже после спора.
У него было неутолимое стремление к признанию и власти в сочетании с культивируемой жестокостью, которая усиливала его молниеносные реакции, энергию и решимость. Пока фортуна улыбалась ему, эти качества давали ему возможность главенствовать в Германии и привлекали к нему испуганное внимание всего мира.
Гитлер не верил в личного бога. Он верил лишь в узы крови между последующими поколениями и смутную идею судьбы или провидения. В жизнь после смерти он тоже не верил. В этой связи он часто цитировал фразу из Эдды — этого замечательного собрания древних исландских легенд, которая для него воплощала глубинную скандинавскую мудрость: «Все пройдет, не останется ничего, кроме смерти и славы подвигов».
В конце концов, вера Гитлера в его «миссию» усилилась до такой степени, что ее можно было назвать манией. А само его представление о себе самом как немецком мессии было источником его личной власти, которая делала его правителем восьмидесяти миллионов человек и за двенадцать коротких лет дала ему возможность оставить неизгладимый след в истории.
И лишь тогда, когда немецкий народ не сумел оправдать ожидания фюрера в Сталинграде и Северной Африке, вместе с намечающейся возможностью поражения интуиция Гитлера и его личностный магнетизм стали ослабевать. Более того, с конца 1943 г. у него начала прогрессировать болезнь Паркинсона. Доктор де Кринис, равно как и двое личных врачей Гитлера — доктор Брандт и доктор Штумпфеггер, сошлись во мнении, что началась хроническая деградация нервной системы.
Гейдриха информировали о малейших подробностях частной жизни Гитлера. Он знал о каждом диагнозе, поставленном докторами Гитлеру, и обо всех его необычных и ненормальных патологических наклонностях. Я сам видел некоторые из этих донесений, когда их перенаправляли в канцелярию Гиммлера после смерти Гейдриха. Они демонстрировали, что над Гитлером настолько властвовали демонические силы, побуждавшие его действовать, что его перестали посещать мысли об обычном сожительстве с женщиной. Исступленного восторга от власти в любой форме для него было достаточно. Во время своих выступлений с речами он впадал или, скорее, доводил себя до такого разнузданного неистовства, что получал от этого полное эмоциональное удовлетворение. Но такие встряски нервной системы — а возможно, и его собственное осознание тревожной странности такого состояния — заставили его искать медицинского совета у своего друга доктора Морелля, а также доктора Брандта. Однако диагноз и лечение, прописанное доктором Мореллем, не привели к улучшению его состояния: наоборот, они ухудшили его. Доктор Морелль полагал, что его симптомы неразрывно связаны со способностью Гитлера к массовому гипнозу и что именно их усиление действовало на его аудиторию, как магнит на железные опилки. Именно в этот период умственного и физического упадка сил Гитлер принял решение уничтожить евреев.