Среди других запросов, которые я получал, был один от Риббентропа, который хотел узнать, достаточно ли у меня спецагентов, чтобы обеспечить безопасность королевской семьи Дании в случае, если в их стране начнутся военные действия. Однако, когда настало время, все действия в Дании пошли по плану, быстро и без кровопролития.
Когда Гитлер решил оккупировать Данию и Норвегию, он не знал о проекте резолюции, принятом Верховным советом стран-союзниц 28 марта 1940 г. Эта резолюция касалась создания минных полей вдоль берегов Норвегии, Дании и Швеции, несмотря на тот факт, что это было нарушением нейтралитета этих стран. Если бы Гитлер знал об этом, это избавило бы его от множества объяснений для оправдания их оккупации.
Но мы получили полный текст этой резолюции лишь несколькими днями позже, когда один из моих агентов получил доступ к личному коммутатору Поля Рейно. Эта версия резолюции также касалась бомбардировки российских нефтяных месторождений на Кавказе и мер по препятствованию нам в получении румынской нефти.
Как раз в это время я получил от Гитлера распоряжение сотрудничать с Риббентропом с целью максимально быстрого проведения анализа переговоров в Венло и последующего расследования дела майора Беста и капитана Стивенса. Когда я приехал к Риббентропу, он стоял у письменного стола, скрестив руки на груди. Он окинул меня холодным взглядом, а затем деревянным жестом указал мне на стул рядом со своим столом. «Что вы можете сообщить?» — спросил он. Я подумал про себя: вы уж наверняка это знаете. С каким-то чувством обиды я сухо и коротко начал свое сообщение. Я не старался произвести на него впечатление, и Риббентроп, вероятно, заметил это, так как вскоре он сказал довольно приветливо: «А не можем ли мы разговаривать в более комфортной обстановке? Давайте присядем, вам будет легче управляться с вашими документами».
С того момента он стал со мной чрезвычайно обходительным. Он демонстрировал большой интерес, несколько раз вставлял вопросы и одобрительно кивал. Когда я закончил, он сказал: «Фюрер чрезвычайно интересуется вашей работой. Он твердо убежден, что эти материалы по Венло могут, безо всяких сомнений, доказать, что Голландия нарушила свой нейтралитет в пользу Великобритании. Он приказал нам вместе составить полный отчет с целью установления этого факта».
Затем он позвал своего главного юрисконсульта и помощника Гаусса, чтобы он помог нам подготовить отчет. Едва ли существовал хоть один важный документ, который не был бы составлен Гауссом, и, если у него были хоть какие-то сомнения или возражения, он всегда высказывал их Риббентропу в своей осторожной и беспристрастной манере. Но он неизменно оставлял для себя путь к отступлению со словами: «Однако если министр иностранных дел считает, что нам следует избрать этот курс, то тогда нам нужно действовать следующим образом…» У Гаусса была массивная квадратная голова ученого; он был, вероятно, величайшим авторитетом в Германии по международному праву. Он служил всем режимам с неизменной верностью и добросовестностью — социал-демократическому правительству Шейдемана, правительствам Штреземана и Брюнинга, а теперь нацистам. (В Нюрнберге он, в конечном счете, появился в роли свидетеля обвинения против своих собственных коллег и давал показания против меня по инциденту в Венло.) В начале 1940 г. Гаусс провел со мной много консультаций и в то время не имел ни малейших сомнений или колебаний в части использования своих огромных знаний для установления того, что Голландия нарушила свой нейтралитет.
1 мая 1940 г. я получил от Гейдриха приказ закончить свой окончательный отчет в течение четырех часов; в тот момент, когда он был закончен, Гейдрих отнес его Гитлеру.
На следующий день я явился к Риббентропу в министерство иностранных дел, где для передачи голландскому и бельгийскому правительствам готовились меморандумы, основанные на моем отчете, извещающие их о неизбежной оккупации их стран. Тем, кто работал над выполнением этого задания, не было разрешено покидать здание министерства.
Во время перерывов в нашей работе Риббентроп долго рассказывал мне о своем опыте взаимодействия с британской разведкой. У него была боязнь британского шпионажа, и он утверждал, что каждый англичанин, который путешествовал или жил за границей, получал задания от своей разведки. Его глубокая ненависть ко всему английскому была заметна во всем, что бы он ни сказал. «Это послужит сборищу высокомерных англичан уроком», — были его последние слова на эту тему.
Мы закончили отчет поздно ночью. И я еще должен был показать Гиммлеру его окончательную версию. Он принял меня в своих апартаментах и прочитал его очень внимательно. На следующее утро 8 мая я поехал на быстроходной машине в Верхнюю Баварию, где в вилле на берегу Штарнбергского озера находился министр внутренних дел доктор Фрик. Наш отчет должен был быть подписан им, а также министром иностранных дел для придания ему необходимого веса.
Был прекрасный летний день, и я получал огромное удовольствие от вождения. Даже самая краткосрочная отлучка от берлинского ведьмина котла была большим облегчением. Я прибыл ближе к полудню и немедленно получил аудиенцию. Фрик читал отчет, пока я давал краткие объяснения, а затем он подписал его твердой рукой. Час спустя я уже ехал назад в Берлин, куда прибыл около девяти часов вечера того же дня.
Я явился к Риббентропу, который похлопал меня по спине и попросил остаться, чтобы помочь в технической подготовке различных экземпляров меморандума. Так как я работал вместе с четырьмя секретарями, то это задание было выполнено за два часа.
Меморандумы были опубликованы рано утром 9 мая, а утром 10 мая немецкие армии начали свое наступление на запад.
Военные операции на западе продолжались согласно плану и, что довольно странно, несмотря на фиаско в Мехелене, когда планы атаки фельдмаршала фон Манштейна попали в руки бельгийцев, эти же самые планы были фактически и осуществлены. Генеральный штаб хотел изменить их, но Гитлер и фон Манштейн — это был двойной блеф — настояли на их сохранении. Немецкие армейские подразделения к югу и западу от границы остались в обороне, а наши войска атаковали узловую станцию линии Мажино и бельгийские укрепления, где было слабо защищенное «окно».
Разведка провела отличную подготовительную работу. Наши агенты, устроившиеся на работу на цементные заводы в Нанси, Сааргемюнде и Меце, поставляли нам точную информацию об укреплениях линии Мажино. Посредники, работавшие на огромных оружейных заводах Шнайдера-Крезо, сообщали нам об экипировке французских артиллерийских и танковых подразделений, и нам даже удалось достать фотокопии секретных приказов и оперативных планов из центрального офиса Второго управления. Специально подготовленные подразделения, приданные военной разведке, были задействованы в операциях против самой мощной крепости бельгийской оборонительной системы под названием форт Эбен-Эмаэль. Планы были подготовлены, изучены и тщательно отрепетированы, прежде чем эти подразделения вступили в дело. Форт Эбен-Эмаэль был захвачен с помощью партизанской тактики Бранденбургским полком-800 особого назначения при поддержке специально обученных подразделений военно-воздушного десанта. Впервые произошла такая широкомасштабная высадка десанта, а также впервые были массово применены планеры, которые приземлились на территории самой крепости. Аналогичным образом воздушным десантом был сохранен от разрушения мост через реку Шельду, и наши наступающие сухопутные войска смогли установить контакт с воздушно-десантными подразделениями за сравнительно короткое время.
Мне было дано особое задание. Работая со специалистами из министерства пропаганды, я разработал радиопрограммы и пропагандистские материалы для других средств массовой информации, предназначенные для создания максимально возможной сумятицы в стане наших врагов, особенно французов. Доктор Адольф Раскин, тогдашний директор радиостанции Саарбрюкен и мой близкий друг, был человеком, которому главным образом мы обязаны достигнутым успехом. Работая с тремя радиопередатчиками, специально снабженными очень сильным сигналом, он посылал в эфир нескончаемый поток новостных сообщений на французском языке как бы из официальных французских источников, которые на самом деле были плодом его фантазии. Эти ложные новости стали главной причиной гибельной паники и смятения в среде французского гражданского населения. Потоки беженцев заблокировали все автодороги Франции и сделали передвижение войск в тылу фронта французов почти невозможным. Тем временем, несмотря на трудности, созданные военной ситуацией, наши агенты во Франции продолжали собирать информацию, которую мы получали посредством специальной сети курьеров, пересекавших линию фронта, а также по телефону: кабель был проложен через линию Мажино в Саарбрюкен.
Другим средством, причинившим огромный ущерб, была небольшая и с виду безобидная листовка, которую распространяли в огромном количестве наши агенты и сбрасывали с самолетов. Напечатанный на французском языке и являющийся как бы предсказанием Нострадамуса — многие его предсказания действительно были в него включены — текст этой листовки предсказывал устрашающие разрушения от «летающих машин»; в нем подчеркивалось, что Юго-Восточная Франция избежит этих ужасов. При подготовке этой листовки я и представить себе не мог, что она вызовет такие колоссальные последствия. Все усилия гражданских и военных властей повернуть огромные потоки беженцев, пытавшихся достичь Юго-Восточной Франции, оказались бесполезными.
Последовали наступление бронированной танковой колонны Гудериана на Амьен и захват Абвиля, капитуляция бельгийской армии и, наконец, неудачная попытка англо-французских сил прорвать немецкое окружение в Аррасе. На этом этапе вся военная кампания была фактически выиграна.
Последующие события — неспособность немецких армий использовать свои огромные победы на традиционном поле боя во Фландрии и Франции и осуществить вторжение в Англию — находят свое объяснение в личности Адольфа Гитлера. Сторонние комментаторы выдвинули такое объяснение: на тот момент нервы Гитлера сдали, и у него не хватило смелости сделать энергичный шаг, который принес бы безусловный успех. Даже в немецком Генеральном штабе были такие люди, которые придерживались этого мнения. Но истинная причина лежала в его убеждении, что французы — умирающая нация, а англичане — братский народ германского происхождения, достойный сохранения. Великобритания, в конечном счете, сделает выводы и присоединится к Германии. Да, он отдал приказ готовить вторжение, но из-за своих глубинных чувств и озабоченности он продолжал действовать очень нерешительно. Тогда его больше занимали разногласия в Генеральном штабе, и вопреки своему обычному решительному вмешательству в качестве Верховного главнокомандующего Гитлер позволил этим трудностям и личным предрассудкам замедлить принятие решения до тех пор, пока все не сошло не нет. Это можно отчетливо увидеть во всех приказах, изданных Кейтелем в то время.