Я кивнул, встал и уже собрался прощаться, когда Риббентроп сказал: «Минуточку» — и, взяв телефонную трубку, попросил соединить его с Гитлером. Он протянул мне вторую трубку, чтобы я мог слышать диалог, и, когда на линии зазвучал специфический глухой голос Гитлера, Риббентроп быстро передал ему содержание нашего разговора. По голосу Гитлера я понял, что он не был доволен всем этим. Его ответы были краткими: «Да — безусловно — договорились». В конце он сказал: «Шелленберг должен особенно иметь в виду, насколько важно отношение герцогини, и приложить максимум усилий к тому, чтобы добиться ее поддержки. Она обладает огромным влиянием на герцога». — «Прекрасно, — сказал Риббентроп, — тогда Шелленберг как можно скорее полетит спецрейсом в Мадрид». — «Хорошо, — ответил Гитлер. — У Шелленберга есть все необходимые полномочия. Скажите ему от меня, что я полагаюсь на него». Риббентроп поднялся, поклонился в сторону телефона и сказал: «Благодарю вас, мой фюрер, у меня все».
Я спросил Риббентропа о доставке моих донесений, которые я должен буду отправлять по дипломатическим каналам, и наш разговор закончился коротким обсуждением технических вопросов, связанных с валютой, паспортами и т. д.
Я немедленно отправился к Гейдриху, который принял меня несколько прохладно. «Риббентроп всегда хочет использовать наших людей, когда у него появляются идеи, вроде этой. Вы слишком ценны для меня, чтобы тратить вас на это дело. Мне не нравится весь этот план. Однако если фюреру приходит в голову такая идея, то очень трудно отговорить его, а Риббентроп — самый худший советчик. Вы должны понимать, что вам придется входить в контакт с противником на передовой, и я не хочу, чтобы вы ехали один. Возьмите с собой двух надежных и опытных людей, которые знают английский язык. По крайней мере, у вас будет какая-то защита. Конечно, если бы я возглавлял британскую разведку, я бы уладил эту проблему для вас».
Следующий день прошел в приготовлениях к поездке. Я собрал всю доступную информацию, выбрал самых подходящих помощников для Мадрида и Лиссабона и оставил указания относительно работы, которая должна была быть проведена в моем департаменте в мое отсутствие.
Вскоре Риббентроп позвонил мне снова и коротко сказал: «Пожалуйста, приезжайте ко мне в министерство немедленно». Когда я прибыл туда, все, что он хотел спросить у меня, состояло в том, удовлетворен ли я своими приготовлениями и достаточно ли у меня денег. Он также спросил, разработал ли я план. Я ответил, что еще нет. Тогда он сказал, что, разумеется, все касающееся этого дела следует держать в строжайшем секрете и фюрер будет лично наказывать за малейшее нарушение секретности — фюрер хотел, чтобы он сказал мне это. Это было характерным для Риббентропа методом, что он упомянул об этом только сейчас. Я разуверил его и наконец смог уехать.
На следующее утро я вылетел через Лион и Марсель в Барселону, откуда мы полетели в Мадрид. В стране стояла удушающая жара. Голые коричневые скалы испанских гор наводили на мысль о лунном ландшафте. Пилоты, которые всегда выступали в роли спецкурьеров разведки, были моими приятелями, и один из них пригласил меня в кабину, чтобы я мог подышать свежим воздухом. Вскоре мы сделали большую дугу над старой частью Мадрида и совершили мягкую посадку.
Сначала я поехал в гостиницу для немецких государственных служащих, затем в гостиницу, где я официально зарегистрировался, и, наконец, в частный дом, где я должен был в действительности жить. После того как я освежился и переоделся, я кружным путем отправился в посольство Германии и попросил об аудиенции у посла фон Шторера.
Я коротко рассказал ему о своем задании. Было похоже, что он не имел о нем четкого представления. Также обнаружилось, что информация, на которой власти в Берлине основывали свое решение, исходила в первую очередь от него. У него были связи в обществе, которые через представителей испанской аристократии привели к герцогу Виндзорскому. Некоторые испанские и португальские аристократы были очень близкими друзьями герцога, и однажды вечером на каком-то приеме он сказал им, насколько раздражающим стал постоянный надзор за его передвижениями, и выразил недовольство всей этой ситуацией. Также он был недоволен своим назначением губернатором Бермудских островов. В различных разговорах он часто говорил, что с радостью приехал бы надолго в Испанию, чтобы избавиться от всего этого и жить спокойно со своей женой. После этого ему было послано приглашение на охоту, и он его принял. Дата еще не была назначена.
Фон Шторер сказал, что вскоре он сможет дать мне больше подробностей о том, где будет проходить охота и в какое время, а также введет меня в испанское общество, чтобы дать мне возможность сформировать свое собственное мнение для дальнейшего ведения этого дела. Место, которое должен был посетить герцог, находилось неподалеку от испано-португальской границы. Чтобы ослабить подозрения англичан в отношении планируемого полета в Испанию, лучше всего было бы назвать местность на самой границе, а затем во время одной из поездок на охоту могла бы появиться возможность заехать «по ошибке» вглубь территории Испании.
Беседа с фон Шторером не дала мне ничего нового, и поэтому мы решили подождать, когда планы герцога Виндзорского примут более определенные очертания.
Мадрид был одним из самых развитых центров немецкой разведки. Помимо ведения активной разведывательной и контрразведывательной деятельности, ее военный сектор включал от семидесяти до ста служащих, которые жили и работали в одном из экстерриториальных зданий посольства Германии. Там находились: один из наших самых важных коротковолновых постов прослушивания и дешифровки, а также метеорологическая станция со вспомогательными станциями в Португалии, на Канарских островах, в Северной и Южной Африке. Эта метеостанция имела решающее значение для операций наших ВВС и подводных лодок в Бискайском заливе и Западном Средиземноморье, тогда как центр в Мадриде также вел наблюдение за Гибралтарским проливом.
Позднее этот самый важный центр стал для меня источником больших неприятностей, так как постепенное ухудшение положения Германии под давлением союзников шаг за шагом ослабляло влияние Германии в Испании. Тем не менее нам удавалось полностью сохранять штат наших сотрудников в нем до начала 1945 г. В нашем дипломатическом обмене с испанцами мы результативно использовали полные списки личного состава американской и британской информационных служб в Испании, которые мы составили и которыми мы оправдывали нашу собственную деятельность.
Однажды вечером вскоре после своего приезда я пошел в посольство, взяв с собой своих двух телохранителей, чтобы повидаться с нашим полицейским атташе. По отзывам, он был очень толковым и опытным человеком и, помимо своих прямых функций, которые состояли в том, чтобы поддерживать связь с испанской полицией, он выполнял задания секретной службы. После того как он проинформировал меня о наших отношениях с полицией Испании и Португалии и другими испанскими властями типа таможенников и паспортистов, я решил раскрыть ему характер своей миссии, и после долгого обсуждения связанных с ней проблем мы выбрали самые лучшие контакты для нашей работы. Пока мы сможем гарантировать им, что не нарушим никаких интересов Испании, мы сможем рассчитывать на их полную поддержку и даже активное вмешательство, если возникнут затруднения. Но мы решили, что не можем открывать им характер моей миссии.
Затем я снова пошел к фон Штореру, и мы проговорили допоздна. Он рассказал мне все подробности нынешних отношений между Германией и Испанией, и мы также обсудили военную ситуацию. Помимо всего прочего, он посетовал на часто некорректную информацию, собираемую Auslandorganisation — организацией НСДАП за рубежом. Он считал, что необходимо объединить пока что полностью неконтролируемые и хаотичные политические разведывательные службы. Мы обсудили личные разногласия между главами нацистских организаций, между Гейдрихом и Канарисом и между Гейдрихом и Боле — руководителем Auslandorganisation. Я указал ему на растущие разногласия между Гиммлером и Риббентропом, которые поссорились из-за политики в Румынии.
Фон Шторер объяснил мне свою точку зрения на политику в Испании и попросил меня изложить ее министру иностранных дел по моем возвращении. Постоянное давление из Берлина, особенно после окончания войны во Франции, с целью вовлечения Испании в войну на нашей стороне было понятно, но в Берлине видели всю ситуацию лишь с точки зрения своих собственных интересов и демонстрировали слишком мало понимания испанского менталитета и текущей ситуации в стране. Он знал, что в Берлине недовольны его «мягкой» позицией, но ничто не могло изменить факты. У него был более всеобъемлющий взгляд на отношение испанцев и огромные трудности, связанные с возможностью как-либо изменить ситуацию. Испания получила максимально возможную помощь из Германии в гражданскую войну, и страна, а особенно генерал Франко, была искренне ей благодарна. Главной проблемой в Испании были экономические условия, возникшие в результате мощного социального переворота, вызванного гражданской войной. Фон Шторер был уверен, что руководители Испании искренне дружески относятся к Германии, но возникали трения из-за постоянного нажима Риббентропа с целью создания европейского блока и попыток заставить Испанию в него войти. Как видели в Берлине, это могло быть необходимой составной частью нашей программы, тогда как Испания ввиду своего географического положения и исторического развития была как бы больше мостом в Африку и не хотела сдавать свою позицию. Более того, если бы Германия могла предложить достаточную материальную помощь для удовлетворения потребностей Испании, то главный аргумент Франко против вступления в войну был бы устранен. На народ Испании сильное впечатление производили военные успехи Германии, но в хорошо информированных кругах существовало мнение, что война может продлиться дольше, чем военные и политические руководители Германии хотели бы верить. Германии еще не удалось уничтожить Великобританию, что было предварительным условием окончательной победы. Попытка Гитлера изолировать Англию политически пока что покоилась только на остриях наших штыков. Реальный дипломатический успех ускользал от нас, и мы также не могли перетянуть на свою сторону народы завоеванных стран. Построение новой Европы оставалось иллюзией.