На второй день расследования мой главный следователь доложил: «Я ничего не могу добиться от К., он ужасно упрям. Разрешите мне быть с ним пожестче».
«Об этом не может идти речи, мой дорогой друг, — ответил я. — Это всего лишь показывает, что ваши методы допроса не годятся. Грубое обращение на заставит его говорить. Оставьте эти методы господину Мюллеру и его банде. Я не хочу, чтобы эти методы здесь использовались. Я сам поговорю с К. Дайте мне переводчика, которого он еще не видел, чтобы он не сдерживался. Я дам вам возможность увидеть результаты моего допроса позже».
Должен признаться, что этот К. меня сильно заинтересовал. У нас было достаточно доказательств, чтобы осудить и казнить его, но это вряд ли улучшило бы ситуацию в Польше. Вскоре его привели в мой кабинет. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина с красивым лицом. Каждое его движение выдавало в нем польского офицера. Он знал, с кем он говорит, и обращался ко мне с большим уважением, но сдержанно. Его отношение ко мне слегка отличалось от его отношения к следователям. Я обращался к нему как к коллеге-офицеру. Я объяснил ему свою ситуацию и попросил его поставить себя на мое место: мои подчиненные не добиваются успеха, допрашивая его. Я запретил им применять насилие. Я хочу обращаться с ним как с коллегой-офицером и выражаю надежду, что он это ценит. «Вы, вероятно, сознаете свое положение, — сказал я. — Доказательств против вас вполне достаточно, чтобы осудить вас, а так как мы находимся в состоянии войны, то и казнить вас как шпиона. Я уверен, что вы учитывали эту возможность с самого начала. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне как можно больше о вашей организации, не подвергая при этом опасности ваших товарищей. Я допускаю, что если вы предпочтете хранить молчание, то мы не сможем продвинуться дальше. Предполагаю, что как курьер вы уже, вероятно, на несколько дней опоздали. Это само по себе послужит достаточным предупреждением для того, чтобы та часть движения Сопротивления, которая подвергается опасности, уже приняла необходимые защитные меры».
Он сухо признал, что все сказанное мною верно. Особенно последний пункт. Он опоздал на четыре дня, и защитные контрмеры в Варшаве вступили в силу автоматически спустя уже два дня.
Тут я был уже готов дать приказ увести его, но он спросил, не может ли он поговорить со мной еще минут десять. На самом деле эти десять минут превратились во много часов.
Я говорил о судьбе его страны, об идеальном европейском сообществе. Он признался, что он в основном склонен к скептицизму и пессимизму, и сначала упорствовал в своем отказе раскрыть хоть что-то о центре Сопротивления в Варшаве. Но через некоторое время он начал говорить все более и более открыто, а в конце помог мне понять многие вещи. Должен признаться, что это полное изменение позиции было для меня необъяснимо. Позднее, когда я спросил его об этом, он сказал: «Между нами существует общая связь. Возможно, она возникла потому, что у нас с вами одна и та же профессия».
В конце нашего разговора я уверил его, что сделаю все возможное, чтобы помочь ему. И если К. ненавидел немцев как угнетателей своего народа, то русских он ненавидел еще больше и заявил, что готов работать на нас против Советского Союза. Я сумел сделать так, чтобы он мог сделать это, и тем самым спас ему жизнь. Он работал на нас в России до 1945 г. Я не знаю, что с ним стало потом.
Из разговоров с К. и другой информации, полученной в ходе этого расследования, нарисовалась такая картина: японская разведка взяла на заметку организацию Сопротивления и ее методы с самого начала ее развития. Сначала эта организация состояла не столько из боевых подразделений солдат и офицеров, сколько из центров Сопротивления с неопределенной организацией и широкой информационной службой. Японцы решили предоставлять этому движению финансовую помощь, так как оно могло принести пользу их собственной разведывательной организации. Японцы почти всегда пользовались услугами граждан тех стран, в которых они действовали. Польша была для них особенно интересным полем деятельности, так как ее можно было использовать для разведывательной работы в двух направлениях — против немцев и против русских. Они предоставляли полякам финансовую поддержку, снабжали техническим оборудованием, обеспечивали специально обученными курьерами и даже доходили до того, что давали гражданство своим польским агентам и обеспечивали их дипломатическими паспортами.
Генеральный штаб движения Сопротивления создал центр своей политической и военной разведки в Варшаве и снабдил его отличной технической лабораторией, возглавил которую профессор Пиодевска — преподаватель Варшавского политехнического университета. Когда К. опаздывал уже на два дня, этот центр был реорганизован и переведен в другое место. Все следы были так тщательно заметены, что мы так и не смогли найти Пиодевска. Вероятно, японцы предоставили ему возможность укрыться в Швеции или Южной Америке. Японская разведка активно оборудовала центры в Белграде, Виши и Стокгольме, а Берлин служил местом встреч для ее курьеров. К. уже совершил четыре или пять поездок между Берлином и Варшавой и признал, что материалы, переданные им в этих случаях, были еще более объемными.
В конце 1943 г. японский военный атташе генерал Комацу рассказал мне, что японцы всегда удивлялись, почему после раскрытия чрезвычайно интересного дела К. мы не стремились работать вместе с ними. Сотрудничество в создании разведывательной сети против России должно было быть особенно привлекательно для нас. Мы, вероятно, понимали, что, несмотря на все трудности, японцы могли бы оказать нам большую помощь в борьбе против Советского Союза, всегда используя, разумеется, граждан других стран, таких как Польша, Болгария, Венгрия, Румыния и Финляндия. Я объяснил Комацу, что я действительно принимал во внимание такую возможность, но политическая близорукость в верхах затрудняла это. С другой стороны, в то время японцы сами не настолько жаждали этого так, как в 1943 г.
Но вернемся к шпионской деятельности, раскрытой в деле К. В Берлине были подготовлены две копии привезенных им материалов. Один экземпляр был отправлен в Рим, другой — в Стокгольм. В Риме материалы были переданы в посольство Японии доверенному агенту генерала-настоятеля Ордена иезуитов Ледуховского. Мы не могли установить характер сотрудничества с иезуитами, но, вероятно, оно имело место на систематической основе.
Материалы, переданные в Стокгольм, попали в руки бывшего польского офицера, который работал там в посольстве Японии. У нас и раньше были подозрения в отношении этого человека по имени Петр. В наших досье он значился как человек, работавший на советскую разведку. До этого он дважды ездил через Германию по маньчжурскому паспорту. Нам было очень трудно держать его под наблюдением в Стокгольме. Все, что мы смогли выяснить, — это то, что он часто посещал как японское, так и советское посольства.
Японский посол в Стокгольме Онодэра Макото (автор ошибся: Онодэра Макото был военным атташе посольства Японии. — Пер.) был одной из ключевых фигур японской разведки в Европе. Он получал секретную информацию из Виши, Рима, Белграда и Берлина для ее передачи в Токио, а также сам собирал различные материалы. Немалую часть этой информации — только ту, которая была абсолютно надежной, — он использовал в бартерной торговле; и он ожидал того же уровня добросовестности от тех, с кем он вел дела. Если кто-то хоть однажды давал ему непроверенную информацию, он отказывался в дальнейшем иметь дело с таким информатором. Петр был в некотором смысле его главным связным с русскими.
Из-за этого дела я полетел в Стокгольм. Пока я находился там, я также хотел ввести меры противодействия растущему саботажу в отношении наших морских и авиаперевозок, спровоцированному русскими через своих агентов в Западной Европе. Меня особенно интересовал немецкий коммунист Пич, который работал с Бестом и Стивенсом в Голландии, возглавлял группу вредителей в Дании, а оттуда был отправлен в Швецию.
Я выяснил, что Онодэра сделал материал, собранный К., доступным и британской, и советской разведкам. Позднее мне удалось внедрить одного из своих агентов в бартерную торговлю Онодэры, который выдавал себя за представителя итальянской разведки; это прикрытие послужило ему до конца 1944 г. Это была поистине захватывающая игра, требовавшая высочайшего интеллекта и мастерства. Материалы, которыми мы торговали в Стокгольме, были подготовлены мной лично; обычно я делал это поздно ночью. Это была очень тщательная смесь ложных, даже вводящих в заблуждение, материалов и достоверной информации, которая носила в основном не очень важный характер.
В этой торговле англичане показали себя несколько медлительными и неуклюжими, тогда как русские были чрезвычайно проворны и активны. Должен признаться, что материалы, которые они собирали и предлагали на продажу, были отличными. Данные по Великобритании, например, показывали, что у них, вероятно, имелись агенты в самых высших правительственных кругах. Через них мы даже получали материалы, которые исходили напрямую из военного министерства Великобритании. Русские уже работали с разведкой китайских коммунистов и использовали китайцев очень умело, особенно в дипломатических кругах в Лондоне. Некоторые их документы были такими важными, что я не передавал их в нашу британскую секцию, а работал с ними сам, не желая распространять информацию в слишком широком круге людей.
Еще об Онодэре можно сказать, что он проявлял огромное мастерство, умея сделать так, что все переговорщики, с которыми он вел торговлю, считали, что они единственные, с кем он делится этими секретами. Мы-то знали об этом больше, и все благодаря К.
Прошло не менее шести недель после ареста, когда посольство Маньчжурии прислало нам запрос о местонахождении своих граждан. Чтобы избежать проблем, мы освободили всех тех, кто был защищен дипломатической неприкосновенностью. Все они исчезли на Балканах и больше никогда не участвовали в каких-либо значимых разведывательных действиях японцев.