и всех троих, но безрезультатно. Наконец передо мной положили папку с делом, чтобы я закрыл его.
Но я все еще не был удовлетворен. Молодая женщина произвела на меня хорошее впечатление, и я чувствовал, что ее рассказ — это, вероятно, нечто большее, чем продукт живой фантазии. Так что на следующий день я вызвал к себе ответственного специалиста и сказал ему, что не хочу закрывать дело и убежден, что эти трое Фитингоф взяли другую фамилию и залегли на дно в Берлине или каком-то другом большом городе и, вероятно, уже работают там. Мое чутье подсказывало мне, что нам следует сосредоточиться сначала на Берлине. Если они выполняют важное задание — а молодая женщина считала, что так оно и есть, и оно действительно важное, — то им потребуется какое-то время, чтобы устроиться. Им нужно будет получать указания и связываться с каким-то центром русской разведки, так как было крайне маловероятно, что они будут работать на прямой связи с Москвой. Нам были известны главные центры русской разведки в Берлине. Я вынес за скобки «Интурист», который я хотел на время исключить, и остались советское посольство и Российская торговая комиссия.
Я говорил и видел, как на лице моего специалиста нарастает недоумение, как будто он охвачен сомнениями относительно будущего. Какое-то время тому назад у меня был план, и дело Фитингофов дало мне возможность испытать его. Я хотел арендовать две комнаты предпочтительно на первом этаже — одну расположенную по диагонали через улицу от советского посольства, а другую — напротив Торговой комиссии. Разумеется, они должны были быть арендованы через третьих лиц, и мы не пожалели бы на это средств. Разумеется, абсолютно необходима была секретность. Я спросил своего специалиста, понял ли он меня, и, хотя он ответил утвердительно, я видел, что он еще не совсем осознал, куда я клоню.
«На протяжении трех-четырех месяцев, — сказал я, — мы будем собирать фотоальбом всех посетителей этих двух учреждений. Мы будем делать фотографии каждого входящего или выходящего человека. Возможно, если нам повезет, мы поймаем Фитингофов. Во всяком случае, помимо них мы наверняка соберем коллекцию фотографий очень интересных людей. Эта работа может показаться несколько обременительной, но она будет тщательной и методичной, и это будет вам развлечение по вечерам. Вы сможете сравнивать фотографии с описаниями людей, которых мы ищем. Думаю, что это на самом деле многообещающая идея».
Снабженные точными описаниями братьев Фитингоф и различных других людей, находившихся в розыске, специально обученные люди нашего поискового отдела работали посменно и дежурили все время, потому что мы не могли установить телефонную линию с центральным офисом. Однажды мы попробовали проложить кабели рядом с советским посольством, но русские были проницательны и немедленно заподозрили неладное. Так что на этот раз нашим людям пришлось бы работать с полевыми биноклями и телескопическими линзами.
За четыре дня наши приготовления были завершены, и всего лишь через десять дней мы обнаружили советского агента, которого уже давно искали. На двенадцатый день в три часа дня младший Фитингоф попал в объектив нашей камеры. Фотографы отлично сработали: поза и выражение лица молодого человека были весьма интересными. Когда он входил в посольство, вся его фигура выдавала спешку и волнение, а когда выходил, то был уже более расслаблен, хотя смущен и неуверен, и задержался на мгновение в дверях в нерешительности, куда пойти.
Я показал фотоснимки R-17. Она коротко взглянула на них и сказала: «Да, это он». Она пристально смотрела на меня с выражением, которое меня встревожило. Ее глубоко посаженные глаза сверкали над широкими славянскими скулами, зубы были обнажены, а все ее лицо выражало беспредельную ненависть.
Я холодно сказал ей: «На этом, моя дорогая R-17, ваша связь с делом Фитингофов закончилась. В будущем оно не будет представлять для вас никакого интереса. Это приказ. Если вы его ослушаетесь, я буду вынужден расторгнуть наши рабочие отношения. А после полученной вами подготовки вы знаете, что это будет означать».
Она помолчала, а затем тихо сказала: «Я буду послушно выполнять свою работу и повиноваться вашим приказам, что бы ни случилось».
Я всегда уважал эту женщину за ее мужество. Она ни разу не нарушила свое обещание, работала на нас в России до 1945 г. и оставалась на своем посту, даже когда стало ясно, что мы проиграли, до самого конца, прекрасно сознавая, что ее ждет. Я не знаю, что с ней стало.
Теперь, когда мы вышли на след братьев Фитингоф, началось преследование. Конечно, мы не могли сразу же начать слежку за младшим братом, а должны были подождать, когда он придет в посольство во второй раз. Это произошло пять дней спустя. Специально обученные люди без труда шли за ним по пятам, и след привел их к дешевой трехкомнатной меблированной квартире, где жили все трое Фитингофов. Они поменяли имена и получили новые паспорта. У старшего брата было имя Эгон Альтман, и он уже не был женат. Имя младшего брата было Вильгельм Оберрайтер, а женщины — Мария Шульце.
Я был горд нашими достижениями, хотя, конечно, удача сыграла здесь свою роль. Позднее случайно мы выяснили, что незадолго до того, как мы увидели младшего брата, он получил приказ не ходить снова в посольство ни при каких обстоятельствах, и мы взяли его след во время его последнего визита.
Теперь началась старая игра по затягиванию сети. Мы заметили, что, несмотря на внешнюю бедность, эти трое жили очень хорошо. И хотя Мария Шульце жила тихо и редко выходила из квартиры, своим двум мужчинам она обеспечивала все самое лучшее: плата за квартиру всегда вносилась вовремя, а все соседи тепло и с похвалой отзывались о бедных беженцах с Востока, которые столь энергично работают, чтобы построить себе новую жизнь. Двое братьев работали представителями фирмы, которая поставляла оборудование в гостиницы и рестораны. Оба они много разъезжали, но их оборот был невелик, а их доход — очевидно, слишком мал, чтобы обеспечить им их нынешний образ жизни, и поэтому они должны были получать финансирование из других источников.
Мы обнаружили, что братья ведут какие-то дела с агентами по продаже недвижимости, и здесь, похоже, что-то назревало с одной фирмой, представителя которой они угощали обедом. Проведя его тщательную проверку, мы решили сделать его нашим доверенным лицом. Он оказался заслуживающим доверия человеком и был благодарен нам за то, что мы предупредили его об этих клиентах. От него мы узнали, что старший брат Эгон Альтман сказал ему, что он беженец, которому повезло: шесть месяцев назад ему досталось большое наследство. Он хотел вложить деньги в недвижимость, которая обеспечила бы ему приличный доход, и заинтересовался приобретением небольшого отеля предпочтительно в окрестностях одной из крупных железнодорожных станций города — например, Штеттинского или Силезского вокзалов. Они уже успели обсудить одно конкретное место, за которое следовало заплатить наличными двести тысяч марок, а еще триста тысяч в качестве закладной. Ремонт и перестройку должен был делать покупатель. Русская разведка не поскупилась в этом деле.
Однако производить арест было еще слишком рано. Мы все еще понятия не имели о намерениях русских. Они продвигались вперед медленно и очень осторожно, и на протяжении двух недель ничего не происходило. Потом однажды вечером ближе к полуночи мне позвонил командир группы наружного наблюдения. Он доложил, что Мария Шульце получила в тот день письмо. «Его принес маленький мальчик, к которому подошел незнакомец около дома, дал ему немножко денег и попросил доставить письмо адресату. Сам мальчик не вызывает никаких подозрений. После получения письма Мария ушла из дома — это было в девять часов вечера — и взяла такси. Одна из наших машин последовала за ней».
Я попросил немедленно доложить, как только будут какие-то новости. Через двадцать минут мне перезвонили.
«Это уголовный инспектор Вернер. Я следовал за Марией в машине № 3 до вокзала Бельвю. Мы остановились у вокзала в пятидесяти ярдах позади ее такси. Она вышла из него очень быстро — вероятно, заплатила за проезд по пути — и села в темный лимузин, который медленно проезжал мимо. С виду это был „форд“, но номер мы не смогли разобрать. Правда, нам удалось проследить за ним до гоночной трассы АФУС, а оттуда до Ванзее. Машина проехала по мосту через Ванзее, а затем поехала с такой скоростью, что через шесть километров мы отстали от нее. Они свернули с главной улицы в сторону Гатова, и мы совершенно потеряли их из виду. Мы подождали еще около трех часов на тот случай, если они вернулись бы, а затем возвратились к ее дому. Мария вернулась домой пешком около десяти минут назад».
«Вам не повезло, — сказал я. — В следующий раз берите машину с более мощным двигателем». Это дело начало уже раздражать меня особенно потому, что мне срочно нужны были люди для выполнения другой работы.
В ту ночь я не смог найти решения, но на следующее утро по дороге на работу мне пришла в голову идея: а что, если разделить эту троицу? Самым слабым звеном в этой цепи явно был младший брат Вильгельм Оберрайтер. Нужно ли придумывать какую-то историю с участием R-17, чтобы сломать его? Если я пообещаю ему счастливую жизнь за границей вместе с ней, не будет ли этого достаточно, чтобы противодействовать влиянию двух других членов семьи и преодолеть его страх перед его русским работодателем?
Я позвал своего специалиста и велел ему привести Вильгельма ко мне на допрос так, чтобы двое других его подельников не знали об этом.
Случай подвернулся на следующий день. К тому месту, где на улице стоял Вильгельм, подъехала машина, в которой сидели мои люди, и водитель, притворившись глухим, спросил, как проехать по такому-то адресу. Затем человек, сидевший сзади, открыл дверь машины и извинился за своего водителя. Он попросил Вильгельма говорить чуть громче, и, когда тот сунул голову в машину, чтобы сделать это, машина дернулась и отъехала вместе с Вильгельмом на заднем сиденье.