Все мои протесты Гиммлеру были бесполезны. Он заявил, что Гитлер не изменит своего решения и он сам считает, что настало время закончить это дело. Другая моя попытка выиграть время тоже не дала результатов, и даже Гейдрих, который склонялся к моей точке зрения, ничего не смог добиться от Гиммлера.
На следующий день Мария со своим мужем были без лишнего шума арестованы на улице. Я велел Вильгельму оставаться там, где тот находился, и продолжать работу. В случае если их работодатели спросят о местонахождении Марии, он должен был сказать, что ее отвезли в больницу Роберта Коха с острым аппендицитом. Для защиты Вильгельма в его квартире были размещены трое моих людей.
Договорившись с двумя врачами — нашими доверенными лицами, R-17 была принята в качестве пациентки в больницу Роберта Коха, чтобы выдавать себя за Марию. Однако было необходимо разрешение главврача, прежде чем приказ о соблюдении секретности был бы отдан персоналу, участвующему в фиктивной операции R-17; так что он был проинформирован о том, что происходит. (Позднее мы узнали, что этот врач сотрудничал с русской разведкой и немедленно рассказал им обо всем.) Мы заметили, что русские стали проявлять подозрительность. Они не пытались связаться с Вильгельмом, и в конце концов я заставил его пойти в советскую Торговую комиссию. Там он поговорил с человеком, который ранее передавал ему указания. Этот русский был очень внимательным и сказал Вильгельму, что когда Мария вернется домой, то тогда с ним свяжутся. С того момента я понял, что дело закрыто.
После ареста у Эгона — мужа — случился нервный срыв. Однако Мария все отрицала, отказывалась говорить на допросах, была упрямой и враждебной до самого конца. Мы не смогли ничего узнать о ее прежней жизни или восьми годах ее работы на русскую разведку. Она была приговорена к смерти народным судом по обвинению в доказанном шпионаже в пользу разведки Советского Союза, и приговор был приведен в исполнение. Эгон тоже получил смертный приговор, но позднее был помилован.
Я сдержал свое обещание, данное Вильгельму. Он устроил себе новую и вполне приличную жизнь, и более двух лет я держал его под своей защитой. Русские сделали только одну попытку добраться до него во время специально организованной уличной драки, но ему удалось спастись. Я устроил так, чтобы он мог часто менять свое место жительства как в Германии, так и на оккупированных территориях, чтобы замести следы, и, очевидно, русские потеряли в конце концов его из виду. Я использовал часть тех четырехсот тысяч марок, которые были получены от русских, на финансирование его новой жизни. Часть денег пошла на премии моим самым талантливым помощникам, но основную их часть я передал немецкому Красному Кресту.
Глава 15Дело Рихарда Зорге
Еще одним делом, связанным со шпионской деятельностью русских и попавшим в поле моего зрения в 1940 г., стало дело Рихарда Зорге. Со мной о нем заговорил г-н фон Ритген — глава DNB (Deutsches Nachrichtenbüro) — официального новостного агентства Германии. В то время Зорге опосредованно работал на DNB, a иногда также и на «Франкфуртер цайтунг». Он вел личную переписку с фон Ритгеном, которая хоть и велась в форме писем, на самом деле представляла собой всеобъемлющие донесения.
В то время НСДАП и прежде всего ее зарубежные организации создавали трудности для Зорге из-за его политического прошлого. Фон Ритген хотел, чтобы я посмотрел дело Зорге в 3-м департаменте (СД-внутренний) и 4-м департаменте (гестапо) и подумал, нельзя ли найти какое-то решение этих трудностей, так как он полагал, что не может обойтись без его сообщений. Зорге обладал глубокими знаниями о Дальнем Востоке и особенно углубленно изучал политическую напряженность, которая существовала между Японией, Китаем и Россией, с одной стороны, и Соединенными Штатами и Великобританией — с другой; и, по мнению фон Ритгена, он всегда правильно оценивал ее.
Я посмотрел досье, и выявленная картина не выглядела для Зорге очень благоприятно. Если ничто не доказывало, что он является членом Коммунистической партии Германии, то нельзя было не прийти к заключению, что он, по крайней мере, ее сторонник. Он находился в тесном контакте с большим количеством людей, известных нашей разведке как агенты Коминтерна, но у него были и тесные связи с людьми во влиятельных кругах, и он всегда был защищен от слухов такого рода. В период между 1923 и 1928 гг. у него были контакты с немецким националистическим и крайне правым кругами, а также национал-социалистами. Таким образом, представленная в документах картина была неоднозначной.
Я не мог сразу же согласиться с фон Ритгеном. Несмотря на обширные знания Зорге Китая и Японии, а также его сотрудничество с геополитиком профессором Хаусхофером и отличные опубликованные им статьи о внутренних делах Японии — а фон Ритген считал их самыми лучшими статьями из всех написанных о социальных проблемах в этой стране, — против этого человека имелись несколько подозрительных моментов. Например, его отношения со Штеннесом — высокопоставленным руководителем CA (Sturmabteilungen — штурмовые отряды), бежавшим из Германии в 1934 г. и поддерживавшим тесную связь с Грегором и Отто Штрассерами и другими партийными фракциями, которые теперь считались пророссийскими. В то время Штеннес жил в Китае и был одним из военных советников Чан Кайши.
Наконец фон Ритген заключил, что, если мы допускаем связь Зорге с русской разведкой, мы должны принять меры к охране наших собственных интересов и найти способы извлекать пользу из его глубоких знаний. В завершение разговора мы договорились, что я буду защищать Зорге от атак со стороны партии, но лишь при условии, что он будет включать в свои сообщения разведданные о Советском Союзе, Китае и Японии. Официально мы будем работать в этом направлении только с фон Ритгеном.
Я доложил этот план Гейдриху, который согласился с ним при условии, что за Зорге будет установлено самое пристальное наблюдение, а его информация должна идти не по обычным каналам, а подвергаться особой тщательной проверке, так что нам приходилось допускать, что в решающий момент он попытается использовать материалы, вводящие нас в заблуждение. Я также получил указание обсудить все это с Янке.
Первый пункт Гейдриха насчет наблюдения было крайне трудно осуществить. Наши агенты в Японии были очень молоды и в основном неопытны. Я не мог давать им письменные указания, поэтому я медлил с какими-либо действиями — что было, безусловно, беспечно с моей стороны — до тех пор, пока Зорге уже не начал работать на нас.
Как предложил Гейдрих, я рассказал о Зорге в беседе с Янке, но он уклонился от этой темы, сделав вид, что ему ничего о нем не известно. (Я знал от фон Ритгена, что это не так, но не стал форсировать события.)
Я также поговорил о Зорге с главным инспектором Майзингером накануне его отъезда в Японию. Майзингер был одним из самых отвратительных людей среди головорезов Гейдриха, который исполнял его самые гнусные приказы. Он сыграл зловещую роль в событиях 30 июня 1934 г., а также в деле генералов фон Бломберга и Фрича. Особый департамент по вопросам «еврейского имущества», который обретал все большую значимость после 1938 г., также находился под руководством Майзингера. С виду он был близким другом начальника гестапо Мюллера; они оба начинали свою карьеру в баварской полиции. Однако втайне он был величайшим врагом Мюллера и лишь ждал случая, чтобы занять его место.
Это был устрашающего вида человек с крупной лысой головой и невероятно уродливым лицом. Однако, как и многие люди такого типа, он обладал напористостью, энергией, беспринципностью и умом. Он всегда раболепствовал передо мной и обращался ко мне официально вежливо, полностью называя мою должность. Но однажды он решил, что перехитрил меня. Я был в неловком положении, ошибочно стремясь защитить человека, который оказался виновным, и Майзингер немедленно пригрозил донести на меня Гейдриху. Я защищался своими средствами, а затем дождался, когда ситуация созреет, и постепенно запутал его в свои сети. Я получил огромное количество материала на Майзингера из Варшавы и собрал внушительное досье, доказывавшее, что он невероятно жестокий и развратный человек, практически за гранью человечности. Я передал эти материалы Мюллеру, сказав ему, что наткнулся на них в ходе своей разведывательной работы. Началось скрупулезное расследование, которое выявило такие зверства, что Гиммлер приказал отдать Майзингера под трибунал и немедленно расстрелять. Но на этом этапе в дело вмешался Гейдрих: Майзингер знал слишком много, и Гейдриху удалось предотвратить судебное разбирательство и тем самым спасти его, хотя и по сей день я не знаю, как это было сделано.
Чтобы убрать Майзингера с дороги, было принято неудачное решение отправить его в Токио в качестве полицейского атташе. Его единственным качеством, делавшим его пригодным для этой должности, была способность выпивать невероятное количество саке и выкуривать одну за другой двадцать импортных сигар, ведя при этом бодрую беседу. Однако следует признать, что благодаря своему большому опыту работы в полиции он очень многое знал о методах работы Коминтерна. С 1933 г. он был правой рукой Мюллера и способствовал уничтожению различных подпольных организаций Коммунистической партии Германии. Он также многое знал о большом количестве людей и взаимоотношениях в этой международной организации.
Так как теперь он должен был возглавить наших представителей полиции в Токио, я должен был обсудить с ним до его отъезда дело Рихарда Зорге. Он пообещал провести полное расследование и регулярно информировать нас по телефону. И он делал это — при этом обычно разговаривал с Мюллером; однако они говорили с таким сильным баварским акцентом, что я никогда не мог понять их. Это действительно был очень эффективный прием кодирования. Насколько я помню, сообщения Майзингера о Зорге всегда были благоприятными для него. Он говорил, что Зорге явно был persona grata в посольстве Германии и имел очень хорошие связи в правительстве Японии.