До ужина я коротко доложил ему о своей работе. Его особенно интересовали агенты, которые так сильно подвели меня в Испании, но я убедил его, что их наказание, выходящее за рамки увольнения, создаст для меня психологические трудности в отношениях с моими сотрудниками. Потом я впервые рассказал ему о проблемах, возникших с моими коллегами ввиду проводимой мной быстрой, но столь необходимой реорганизации департамента. Если кто-то и заслуживал наказания, то, по моему мнению, это был мой предшественник. Это был выпад, который Гейдрих понял. Он знал, что я не одобряю то уважительное отношение, с которым он относился к этому человеку, — и не важно, какие были на то его личные причины. Гейдрих тут же сменил тему.
«Нам очень многое нужно обсудить сегодня вечером, — сказал он. — Будет лучше, если мы сделаем это за едой; тогда нас никто не побеспокоит». Это был обычный ужин: баварский суп, мясное блюдо с овощами и картофелем и баварский десерт — фирменное блюдо повара-баварца Гейдриха.
Гейдрих вел себя чрезвычайно сердечно, и, зная его, я боялся, что это может означать, что сейчас он объявит о моем переводе на Восточный фронт в наказание за положительный отзыв, который я написал о докторе Бесте, бывшем сотруднике СД. Словно прочитав мои мысли, Гейдрих тут же сказал: «Я не могу обойтись без вашей помощи здесь, в Берлине, и я оставил мысль о том, чтобы временно назначить вас на Восточный фронт. Вам может быть интересно узнать, что я уже поговорил с Гиммлером, и он решительно настроен против этого. Похоже, что вы стали его протеже. Он говорит, что любое ваше назначение должно получить его одобрение. Хотел бы я знать, мой дорогой Шелленберг, как вам удалось это. И все же я бы не рассчитывал на такую ситуацию на вашем месте».
После моего короткого рассказа о поездке в Швецию он вынул маленькую записную книжку и записал в нее несколько пунктов, возникших из других дел, которые мы обсуждали. Насколько я помню, речь шла вот о чем.
Сначала он рассказал мне все о работе Розенберга в области создания в правительстве министерства по делам Востока, принципы которого были приняты на совещании 16 июля 1941 г., когда была определена оккупационная политика Германии в отношении России. На этом совещании присутствовали: Геринг, Кейтель, Розенберг и Борман. План Гитлера состоял в том, чтобы поделить Россию и править ею как колонией, не обращая внимания на желание автономии среди различных народов Советского Союза. Но, разумеется, разумное обращение с этой огромной человеческой силой было необходимым предварительным условием для эффективного использования этой обширной территории.
Замечания Гейдриха показали безумие гитлеровской политики порабощения «русских недочеловеков». Он сказал: «Гитлер хочет безо всякой жалости использовать все формирования RFSF (спонсируемое нацистами русское антикоммунистическое освободительное движение). Он хочет, чтобы максимально быстро была создана хорошо спланированная система информации — система, которую не смог бы превзойти даже НКВД. Она должна быть строгой, беспощадной и постоянно работающей, чтобы никто — никакой лидер вроде Сталина — никогда не смог бы появиться вновь под покровом подпольного движения — никогда ни в какой части России. Такого человека, если он когда-нибудь все же появится, следует вовремя заметить и уничтожить. Русский народ в массе никогда не был опасен сам по себе. Русские опасны лишь своей способностью создавать и формировать таких лидеров».
Я задумчиво посмотрел на Гейдриха. Он мог прочитать мое мнение по моему взгляду, и он пожал плечами. Верил ли он в эту чушь? В такие моменты он был непостижим. Я тихо сказал: «Народ численностью двести миллионов человек вряд ли можно подавить методами иностранной полиции, особенно если тем народам, которые уже ненавидят советский строй и будут благосклонны к нам, будет отказано в какой бы то ни было форме автономии. В конце концов, они войдут в какое-нибудь империалистическое общеславянское движение. Я лично считаю, что мы должны создать несколько автономных государств и поощрять национальных героев этих народов. А затем мы могли бы натравить их друг на друга. Подумайте о таких людях, как, например, украинцы, грузины, белорусы, о таких личностях, как Мельник и Бандера…»
Озадаченный и раздосадованный, Гейдрих помолчал, а затем сказал: «Вы вообще ничего не понимаете. Смешение всех этих народов — если его целенаправленно проводить на протяжении нескольких десятилетий — будет иметь точно такой же результат и докажет, что фюрер был прав».
Я выразил сомнение и напомнил Гейдриху, что за ужином несколько дней назад он сам слышал о научных изысканиях, которые провел де Кринис; что величайшие немецкие музыканты, философы и ученые родились в тех регионах, где наиболее тесно были перемешаны разные народы. Гейдрих отмахнулся от этих идей де Криниса. «Этот человек придумал всякую чушь. Безусловно, он очень хороший человек, но как ученого его нельзя принимать всерьез. — Затем он закрыл эту тему коротким приказом: — Ваша задача — усиливать разведку против России. Фюрер выразил мне свою величайшую озабоченность этим. Он считает крайне важной любую информацию о мерах внутри страны, предпринимаемых Сталиным, особенно в отношении партизанской войны и сотрудничества между партией и армией».
А тем временем обстановка в Берлине становилась все мрачнее. Наступление на восток остановилось. Войска были экипированы для ведения войны в летнее время года, и их врасплох застала свирепая русская зима. Ответственность за это должна лечь в равной степени как на руководителей вермахта, так и на Гитлера. И те, и этот жили в одной и той же утопии и отказывались слушать какую-либо критику. Тщетно возвращавшиеся с фронта офицеры предупреждали штаб о надвигающейся катастрофе.
Расчеты Сталина, о которых меня предупреждали раньше, начали сбываться всего через шесть месяцев. Мое первоначальное донесение о переброске войск из Сибири в Европу было с интересом принято к сведению, но приведенные мною цифры сочли преувеличенными, и не были предприняты никакие меры, хотя фронтовая разведка и допросы военнопленных продолжали подтверждать мой доклад.
19 декабря 1941 г. Гитлер снял фельдмаршала фон Браухича с поста Верховного главнокомандующего и сам занял его. Это была кульминация тоталитарного режима, которая означала, что он распространился и на вооруженные силы. Затем начались большое зимнее наступление русских и отчаянные арьергардные действия отступавших немецких войск. То, что немецкие армии, плохо экипированные, замерзшие и совершенно истощенные, не распались полностью, является, наверное, нашим самым большим успехом во Второй мировой войне.
Глава 23Предыстория Пёрл-Харбора
В начале осени 1941 г. отношения с Японией были неясными, особенно касательно переговоров между Японией и Соединенными Штатами. В начале сентября министр иностранных дел и его заместитель отказались дать послу Германии в Токио информацию о состоянии этих переговоров. Гитлер был справедливо недоволен таким оскорбительным поведением одного из членов Тройственного пакта. Несмотря на все давление, оказываемое Риббентропом, японцы не дали никакого ответа на предложения об их вступлении в войну против Советского Союза. Также было неясно, планирует ли Япония совершить нападение в южной части Тихого океана или удовольствуется продолжением войны в Китае. По этой причине фюрер приказал Канарису и Гейдриху использовать все средства для получения информации по этому вопросу. Но это задание было дано в таких общих формулировках, что мне оставалось только придумывать и изучать пути подходов к решению этой проблемы.
Я вдруг понял, почему Канарис проявил такое любопытство к моему разговору с японцем в Стокгольме. Когда я сказал об этом Гейдриху, он заметил: «Старый лис… он хотел выяснить, получили ли и мы такое задание». Он спросил, что я могу предпринять, и подчеркнул, что денег можно не жалеть. Я напомнил об уже напряженной ситуации с валютой, но он просто сказал: «Пойдите и поговорите с заинтересованными людьми». Я немедленно воспользовался этим и попросил у него разрешения организовать свою собственную валютную администрацию, независимую от РСХА, которая находилась бы под моим личным контролем. Он сразу же согласился. Это был неожиданный успех, продвинувший меня еще на шаг по пути к реализации моих целей.
Вскоре после этого мне нужно было слетать в Мадрид, чтобы посмотреть, как там работает моя новая организация. Пока я был там, мне позвонил мой друг-японец в Лиссабоне и настоятельно просил приехать повидаться с ним. Но на это у меня не было времени, и поэтому я был крайне удивлен на следующий день, обнаружив, что он приехал в Мадрид сам, чтобы встретиться со мной.
Он очень нервничал и говорил на смеси языков, главным образом немецкого и французского. Он рассказал мне, что переговоры между Японией и Америкой в настоящий момент практически прекратились; Япония наверняка совершит нападение в ближайшем будущем, и этот удар будет нанесен в форме десантной операции в южном направлении.
Главной причиной его тревоги было то, что он лично уверил Токио в том, что Германия встанет на сторону Японии, но теперь он думает иначе. Его страхи основывались на предыдущей пассивной позиции Японии по отношению к России, когда Германия постоянно требовала действий. Он хотел получить от меня гарантии, что Япония не останется одна против Америки.
Очень осторожно отвечая на этот вопрос, я сумел успокоить его. Я сказал, что Гитлер и Риббентроп, вероятно, сразу же объявят войну, особенно потому, что отношения между Германией и Соединенными Штатами были очень напряженными. Что касалось получения информации о намерениях Японии, я предложил немедленно послать указания всем нашим агентствам, которые так или иначе имели отношения с японцами — в Анкаре, Белграде, Берлине, Буэнос-Айресе, Лиссабоне, Риме, Шанхае, Стокгольме, Токио и Виши. Виши казался мне особенно важным в тот момент, потому что японцы обменивались идеями с правительством Петена по поводу оккупации Индокитая. Французский агент прислал мне великолепный «закулисный» материал с обеих сторон, который дополнил официальные материалы, которыми обладал Риббентроп. Я захотел немедленно просмотреть эту информацию и составить донесение для фюрера.