Я не смог при этом подавить улыбку, чем бы мне это ни грозило. Гиммлера настолько поразила эта реакция, что он выглядел, как испуганный кролик: до этого он еще ни разу не сталкивался с таким нарушением субординации. Но я не мог отреагировать никак иначе. С психологической точки зрения, это была правильная реакция, потому что она сняла опасное напряжение. «Enfant terrible!» — сказал Гиммлер, покачав головой. И я понял, что победил.
После этого я начал потихоньку, но энергично излагать свое дело. Спустя два часа уже не шла никакая речь о том, чтобы кого-то арестовать. Вместо этого передо мной сидел задумчивый Гиммлер и грыз ноготь на большом пальце. «Н-да, — сказал он, — было бы ужасно, если вы окажетесь правы. Тем не менее нельзя позволять интеллектуальным рассуждениям склонять себя к проявлению слабости; слишком многое стоит на кону. Если мы на этот раз не сможем подчинить себе Восток, мы исчезнем со страниц истории. Я полагаю, что нам следует последовать вашим заключениям только после того, как мы выиграем войну с Россией».
«Это решающий пункт, — сказал я, — когда вставать на этот новый курс. Но я должен повторить: если мы не пойдем по этому пути сейчас, то у нас вообще может не появиться такого шанса».
В конечном счете мне не удалось убедить Гиммлера. Тем не менее мне удалось защитить своих помощников и политический курс своего департамента. Теперь это может показаться не важным, даже отвлеченным, особенно тем, кто никогда не был втянут в «войну нервов» и не может оценить внутренние волнения и разочарования, которые ты при этом переживаешь. Принятие решения продолжать свою собственную политику в таких обстоятельствах требовало определенной храбрости, потому что чувствительность Гитлера и его патологическая подозрительность возрастали прямо пропорционально ухудшению нашего положения на фронте.
Глава 27«Красная капелла»
Русский посол в Берлине Деканозов до начала войны в 1941 г. был силой, стоявшей за русской разведкой в Германии. История братьев Фитингоф и многие другие случаи раскрытия русских шпионов как в самой Германии, так и на оккупированных нами территориях вызывали у Гитлера сильный интерес, и он снова и снова требовал информацию о нашей контрразведывательной работе. Он считал русскую разведку гораздо более всесторонней и, вероятно, гораздо более успешной, чем английская или любая другая. В этом случае его интуиция оказалась верной.
К концу 1941 г. он уже отдал приказ, чтобы немедленно были приняты меры по борьбе с быстро расширяющейся разведывательной деятельностью русских в Германии и на оккупированных территориях. Он попросил Гиммлера контролировать сотрудничество моего департамента внешней разведки с департаментом безопасности в гестапо Мюллера и абвером Канариса. Эту операцию, которой мы дали кодовое название «Красная капелла», координировал Гейдрих. Благодаря нашим объединенным усилиям мы не только раскрыли самую крупную русскую шпионскую сеть в Германии и на оккупированных территориях, но и сумели в немалой степени разрушить ее.
После убийства Гейдриха в мае 1942 г. Гиммлер взял на себя работу по координации и контролю за операцией «Красная капелла». Очень скоро возникла серьезная напряженность между ним и Мюллером, которая усилилась настолько, что иногда, когда мы с Мюллером приходили к нему вместе на доклад, он отправлял Мюллера, который был на много лет старше меня, вон из кабинета, чтобы иметь возможность обсуждать вопросы со мной одним. Мюллер был достаточно умен, чтобы признавать сложившуюся ситуацию, и всякий раз, когда у него был какой-то особенно непростой вопрос, он просил меня изложить его Гиммлеру вместо него. Однажды с ироничной улыбкой он сказал мне: «Очевидно, ваше лицо ему нравится больше, чем моя баварская физиономия».
В июле 1942 г. Гиммлер приказал нам обоим явиться в штаб Верховного командования в Восточной Пруссии с полным отчетом о «Красной капелле».
У нас было лишь несколько часов, чтобы подготовить отчет, и, когда мы с Мюллером встретились, он начал рассказывать мне, как бесценны всегда были мои отчеты о «Красной капелле» для него и как широки мои знания о шпионской деятельности русских. После еще нескольких явно льстивых замечаний он попросил меня передать отчет Гиммлеру от нас обоих. Но я сказал, что я отвечал лишь за 30 процентов всего достигнутого, а он сам вполне может отчитаться по этому делу. «Нет, — сказал он, — вам расстелят красную дорожку, а мне, вероятно, достанется пинок под зад».
Тогда я не знал о реальных причинах такой просьбы Мюллера. Он, вероятно, уже планировал отойти от работы против русской разведки; но об этом позже.
Когда я прибыл в штаб Верховного главнокомандования, то с удивлением узнал, что Гиммлер приказал Канарису явиться к нему в это же время. Он планировал в тот же вечер обсудить это дело с Гитлером и хотел, чтобы мы все были под рукой для ответа на любые вопросы. В тот день Гиммлер был в очень плохом настроении. Вероятно, он понял, что Мюллер избегает разговора с ним. Он прочитал первые абзацы отчета, который должен был быть передан Гитлеру, и сразу же начал критиковать его самым неприятным образом. Он сказал, что отчет явно предвзятый; заслуги внешней контрразведки вермахта (ведомство Канариса) и военной радиоконтрразведки не были представлены должным образом. «Вы ответственный за этот отчет или Мюллер?» — спросил он со злорадной усмешкой. Я ответил, что ответственным был Мюллер.
«Как это характерно для него, — сказал Гиммлер, — преуменьшать достижения других людей, чтобы выставить самого себя в самом благоприятном свете. Довольно мелочная позиция, можете так и передать ему».
Что еще хуже, он позвал Канариса и спросил у него о подробностях сотрудничества абвера с военной радиоконтрразведкой в этом деле. Становилось ясно, что Мюллер несколько исказил правду в свою пользу. Гиммлер с неприязнью отнесся ко мне, забыв, что не я был ответственным за этот отчет. В конце он понял это. «Я даю вам право повторить этот упрек Мюллеру слово в слово», — сказал он.
Фюрер был настолько расстроен этим отчетом и раскрытым в нем предательством, что не захотел ни с кем разговаривать, так что ни Канарису, ни мне не потребовалось в тот вечер отчитываться перед ним.
Русская шпионская сеть «Красная капелла» охватывала всю территорию, подвластную Германии в то время, а также другие страны, которые еще оставались нейтральными. Имея множество коротковолновых радиопередатчиков, она простиралась от Норвегии до Пиренеев, от Атлантики до Одера и от Северного моря до Средиземного. Как всегда, удача сыграла важную роль в ее обнаружении.
В начале кампании на Востоке наша радиоконтрразведка вела очень активную работу. Через несколько дней после начала войны один из наших постов прослушивания на Западе засек присутствие радиопередатчика, но не сумел установить его местонахождение. Радиопеленгаторы определили, что он находится в Бельгии, но указать более точно его локацию было невозможно. Эта нерешенная проблема привела к дискуссиям между генералом Тиле — начальником службы радиобезопасности, Мюллером, Канарисом и мной.
Позднее радиоконтрразведка засекла передатчик, который работал, очевидно, в районе Берлина, но через несколько дней, в течение которых контрразведка прикладывала усилия к определению его местоположения, радиопередатчик перестал работать и больше не появлялся. Наши расчеты указывали на то, что приемник, на который вел передачу этот радиопередатчик, вероятно, находился в окрестностях Москвы и был крупной центральной станцией. Было очевидно, что передатчиком пользовались агенты русской разведки с помощью шифра, который мы не смогли взломать.
Теперь специальные службы, укомплектованные самыми лучшими сотрудниками Мюллера, упорно работали в Бельгии и Франции, а также в районе Берлина. Бельгийский отдел нашей контрразведки начал получать результаты, и в конце 1941 г., посоветовавшись со мной и Канарисом, Мюллер решил произвести арест в пригороде Брюсселя. Под стражу были взяты трое служащих русской разведки. Одним из них был руководитель ячейки по сбору информации Михаил Макаров; второй — Антон Данилов — был обученным радистом, а третья — Софья Познанская — работала шифровальщицей. Эта шпионская группа жила вместе на небольшой вилле, в которой и находился тайный радиопередатчик.
Провести допрос оказалось чрезвычайно трудно, так как все трое делали неоднократные попытки совершить самоубийства и отказывались вообще от дачи показаний. Бельгийка-домработница, арестованная одновременно с ними, дала лишь самую неопределенную информацию. И хотя она была готова рассказать все, что знала, это мало помогло нашему расследованию. После долгого допроса нам наконец удалось вытащить из нее, что эти трое агентов часто читали книги, которые лежали на столе, и она вспомнила несколько их названий. Так как зачастую мы сами использовали на практике шифр, основанный на фразах из различных книг, мы начали искать те, которые, как она видела, они читали. Всего их было одиннадцать. По всей Франции и Бельгии в книжных магазинах и у издателей были произведены обыски с целью найти нужные экземпляры.
Тем временем математический отдел радиобезопасности и дешифровальное отделение Верховного главнокомандования вермахта лихорадочно работали над отрывком уже расшифрованного сообщения, найденного в камине виллы; другая его часть сгорела дотла. Дешифровальщики пришли к выводу, что был использован шифр, основанный на тексте французской книги, и путем математического анализа был восстановлен маленький фрагмент ключевого предложения, в котором содержалось имя Проктор. Теперь, когда наконец были найдены эти одиннадцать книг, встала задача найти в них имя Проктор. В итоге нужная книга была найдена, ключевое предложение идентифицировано, и отделение дешифровальщиков Верховного главнокомандования сухопутных войск приступило к работе.