Новые радиопередатчики появлялись снова и снова. Наша борьба развернулась в Брюсселе, Антверпене, Копенгагене, Стокгольме, Берлине, Будапеште, Вене, Белграде, Афинах, Стамбуле, Риме, Барселоне, Марселе — и снова работали наши пеленгаторы. Труднее всего было вести поиски в нейтральных странах, где аппаратура, радисты и агенты были тщательно замаскированы. Естественно, технические открытия, сделанные в ходе этой работы, представляли огромную ценность для меня, потому что как начальник разведывательной службы я должен был использовать полученный опыт, чтобы обзаводиться более качественными и труднее отслеживаемыми радиопередатчиками, чем были у противника.
Работа по делу «Красной капеллы» продолжалась до самого конца войны. Эта тихая борьба становилась все более интенсивной по мере того, как этот конфликт охватил не только Германию и оккупированные ею страны, но и весь мир.
Глава 28Убийство Гейдриха
Весной 1942 г. Гейдрих организовал несколько совещаний в Градецком дворце в Праге, на которых я должен был присутствовать. Я как раз собирался возвратиться в Берлин на самолете, когда он попросил меня остаться еще на одну ночь, чтобы мы могли поужинать вместе. Я был перегружен работой, раздражен, и меня не радовала перспектива провести вечер, который, вероятно, закончится пьяной оргией. Однако на этот раз я ошибся, и мы провели самый интересный вечер вместе, обсуждая проблемы, которые занимали Гейдриха в первую очередь. К моему удивлению, он раскритиковал решение Гитлера взять в свои руки верховное главнокомандование армией. Он не сомневался в командирских способностях Гитлера, но боялся, что тот не сможет справиться с этим дополнительным бременем. Затем он начал поносить генералов из Верховного главнокомандования. Когда они были с Гитлером, они говорили «да» на все. Они были слишком медлительны и больше молчали, а о каких-либо трудностях вспоминали, когда уже выходили из комнаты.
Гейдриха раздражало недостаточное снабжение армии. Bekleidungsaktion (общественная кампания по сбору гражданской зимней одежды для войск), придуманная Геббельсом, прошла с обычными фанфарами, но и с немалым искренним энтузиазмом. Но это не исправило уже нанесенный ущерб. Гейдрих предложил, что за каждую сотню немецких солдат, замерзших насмерть, следовало бы расстрелять кого-нибудь из квартирмейстерской службы — начиная с самых высших чинов. Это было преступление — посылать строевые войска в летней униформе воевать в условиях русской зимы. Фельдмаршал фон Браухич, которого Гитлер снял с должности, стал козлом отпущения. Конечно, отчасти он был виноват, но те, которые несли прямую ответственность за это, по-прежнему сидели в своих уютных кабинетах, немного отрезвленные, но по-прежнему сверкали своими золотыми галунами. Гитлер все больше и больше полагался на Гиммлера, который был хорошим тактиком и мог использовать свое нынешнее влияние на фюрера. «Если бы только он сам слушал мои советы!» — сказал Гейдрих. Затем он коротко затронул проблему Франции и Бельгии. Его целью было усилить свою собственную власть и организацию путем обретения возможности назначения людей на высшие посты СС и полиции, так как со стороны лидеров вермахта уже вряд ли возникла бы какая-то оппозиция.
Я не согласился с этой идеей. Проблемы управления станут излишне сложными, и уже стало трудно находить подходящих людей на важные должности. Гейдрих рассеянно согласился, а потом внезапно сказал: «На этом настаивает Гиммлер, и в такой момент я должен проявить добрую волю. Ситуация между нами сейчас довольно напряженная».
Очевидно, между ним и Гиммлером были разногласия, и Гиммлер ему завидовал. Политика Гейдриха в его протекторате имела большой успех, и фюрер был очень доволен его планами и принятыми мерами и начал совещаться с ним одним, но, хотя на Гейдриха дождем обрушились всякие милости, его беспокоили ревность и враждебность Бормана и Гиммлера. Он боялся, что Борман отреагирует тем, что начнет интриговать против него; Гиммлер, скорее всего, окажется просто придирчивым и несговорчивым.
Для Гейдриха дела действительно обстояли непросто. До сих пор его успехи и фюрер защищали его, но он не чувствовал себя в безопасности и не знал, как справляться с ограничениями, которые ему навязало соперничество Бормана и Гиммлера. Нападать в открытую на одного из них всегда было опасно, так как Гитлер даже острее, чем Гиммлер, воспринимал внутреннюю лояльность СС. Он считал, что, во всяком случае, уже слишком поздно, так как это всего лишь вопрос времени — и это время уже должно было вскоре наступить, — когда Гитлер им поддастся, станет слушать их подсказки и тогда повернется против него.
Гейдрих сказал, что рассматривает возможность предпринять попытку ввести меня в окружение Гитлера, но я сумел отговорить его от этого. Однако прежде, чем я улетел в Берлин, он снова поднял этот вопрос. Было особенно важно, чтобы у него был свой человек, который заботился бы о его интересах «там, наверху». Он также считал, что для меня будет полезно, если я какое-то время буду отчитываться напрямую генератору идей. Наконец, мы достигли компромисса: я должен был остаться в Берлине еще на месяц, а он тем временем устроит для меня шестинедельную командировку в штаб Гитлера. Однако этому не суждено было исполниться. Вскоре после этого мне пришлось уехать в Гаагу, чтобы обсудить с техническими специалистами вопросы, связанные с ультракоротковолновыми радиопередачами.
Именно когда я находился там в июне 1942 г., мне по телетайпу пришло сообщение о том, что было совершено покушение на Гейдриха и он серьезно ранен. Я получил указание немедленно возвращаться в Берлин.
Я раздумывал, кто стоял за этим покушением, и вспомнил о недавних трудностях Гейдриха с Гиммлером и Борманом. Я вполне мог представить себе, что люди, знакомые с методами Гейдриха, боялись его, и они оба знали, что он не отступит ни перед чем там, где были задействованы его собственные безжалостные планы. Его успехи в протекторате, вероятно, вызывали сильное раздражение у Гиммлера и Бормана, и напряженность между ними троими, очевидно, достигла критической точки, иначе Гейдрих не упоминал бы об этом всякий раз в наших разговорах. У Гитлера и Гиммлера была такая практика управления своими коллегами и сторонниками — практика стравливания их друг с другом. Но с таким человеком, как Гейдрих, это не прошло бы. Кроме того, как глава Управления имперской безопасности и действующий протектор рейха он стал для них слишком могущественным.
Я вдруг вспомнил инцидент, о котором упоминал мне Гейдрих. Во время его последней встречи с Гитлером он должен был докладывать о некоторых экономических проблемах в протекторате. Он уже довольно долго ждал у бункера Гитлера, когда тот внезапно вышел из него в сопровождении Бормана. Гейдрих приветствовал его, как предписано, и ожидал, что Гитлер попросит у него отчет. Гитлер пристально смотрел на него какое-то время, а затем на его лице появилось неприязненное выражение. Уверенным и легким жестом Борман взял фюрера под руку и увел его назад в бункер. Гейдрих ждал, но Гитлер не возвращался. На следующий день Борман сказал ему, что фюреру уже не интересен его отчет. И хотя Борман сказал это самым дружеским тоном, Гейдрих почувствовал его непримиримую ненависть. Враждебное отношение Гитлера в этом случае было очевидным и, вероятно, основанным на намеках и клевете, распространяемых Борманом и Гиммлером.
Интересно, что во время моих последних разговоров с Гейдрихом он хоть и был уверен в своих силах, но было видно, что он боится. Несомненно, он был полон дурных предчувствий, и его сильное желание внедрить меня в окружение Гитлера было, безусловно, продиктовано именно этим.
Покушение на его жизнь, конечно же, повлияло на работу центрального управления в Берлине. Вместо гула бурной деятельности в нем царила тишина недоверия, почти страха. Как такое могло случиться?
Гиммлер приказал мне немедленно лететь в Прагу, где на месте происшедшего уже находились руководители AMT IV и V Мюллер и Небе. Я договорился о разговоре с Мюллером, который пообещал мне коротко изложить суть происшедшего. Гейдрих без сознания лежал в больнице, где лучшие врачи пытались спасти ему жизнь. Осколки бомбы разорвали его тело, в котором образовались множественные очаги инфекции. Частицы материала его формы попали в раны и усилили опасность для его поврежденной селезенки. На седьмой день началось общее заражение крови, которое быстро привело его к смерти. В конце он находился под наблюдением личного врача Гиммлера профессора Гебхардта, методы лечения которого вызвали серьезную критику у других специалистов. Существовало мнение, что следовало бы сделать операцию по удалению поврежденной селезенки, чтобы избавиться от основного источника инфекции.
Позже я получил от Мюллера отчет о том, как произошло покушение. Гейдрих возвращался из своего загородного поместья недалеко от Праги в Градецкий дворец и сидел рядом с водителем (который не был его обычным шофером) в своем большом «мерседесе». На окраине города был крутой поворот, на котором машина должна была притормозить. На обочине дороги на некотором расстоянии друг от друга стояли трое мужчин — первый ярдов за двадцать до поворота, второй на самом повороте и третий ярдов за двадцать за ним. Когда водитель притормозил, первый человек прыгнул на дорогу, бешено стреляя из револьвера. Машина почти что остановилась, и в этот момент второй человек подкатил к машине круглую бомбу, которая взорвалась прямо под ней. И хотя Гейдрих был серьезно ранен, он крикнул водителю: «Жми на газ!», а затем выбрался из машины и сделал несколько выстрелов в этих троих, которые пытались скрыться на велосипедах, и ранил одного из них в ногу. И потом он упал без сознания. Водитель истекал кровью, а машина, несмотря на крепкую броню, была почти уничтожена.