Затем в один из январских дней 1943 г. ко мне пришел один из его помощников в состоянии сильного волнения и сказал, что Лютер собрал досье на Риббентропа, в котором содержатся отчеты о его личном поведении, изложены серьезные сомнения относительно его психического здоровья и указано, что он, очевидно, не способен продолжать выполнять обязанности министра иностранных дел. Уверенный в поддержке Гиммлера и моей поддержке, он разослал все это в различные правительственные департаменты в надежде добиться отставки Риббентропа. Все вовлеченные в это люди ждут, когда Гиммлер даст отмашку, прежде чем действовать. Поэтому Лютер хочет, чтобы я убедил Гиммлера безотлагательно начать атаку со своей стороны, и просит меня немедленно устроить ему встречу с Гиммлером.
Мне нужно было быстро обдумать сложившееся положение: Лютер начал действовать, нарушив нашу договоренность. Я был вовсе не уверен, в достаточной ли мере Гиммлер восстановил и укрепил свое положение при Гитлере, чтобы иметь возможность начать такое решительное наступление на Риббентропа. Однако в целом я приветствовал этот шаг Лютера, хотя было бы неразумно преждевременно компрометировать себя. Я сказал, что все будет зависеть от одобрения Гиммлера, которым я пообещал постараться заручиться в тот же день.
Этот разговор произошел днем, и лишь вечером я позвонил Гиммлеру, который велел мне немедленно приехать к нему. К сожалению, я должен был прежде всего обсудить с ним некоторые срочные служебные вопросы, что заняло много времени, потому что он не мог принять решение. Я не знал, что в тот вечер он должен был присутствовать на официальной встрече, но заметил, что, пока я рассказывал ему о том, что сделал Лютер, его нервозность и нетерпение возрастали, а вскоре к нам заглянул обергруппенфюрер СС Вольф, чтобы предупредить его быть готовым ехать.
Мне нужно было действовать быстро, и, как только Вольф вышел, я начал настаивать, чтобы Гиммлер предпринял немедленные действия в поддержку Лютера. Но он колебался, вилял, и, когда он уже был готов сказать «да», снова появился обергруппенфюрер Вольф с шинелью Гиммлера в руках. Гиммлер встал, в нескольких словах обрисовал ему ситуацию, а затем сказал, что больше прозвучало как вопрос: «Это, я полагаю, уладит…»
В этот драматический момент Вольф, который всегда с презрением относился к Лютеру, вмешался в разговор: «Но, господин рейхсфюрер, вы не можете позволить, чтобы обергруппенфюрера СС Иоахима фон Риббентропа, одного из высших руководителей нашей организации, вышиб вон этот негодяй Лютер. Это было бы серьезным нарушением ее правил. Я уверен, вы никогда не получите на это согласия Гитлера».
Внезапно к Гиммлеру вернулась вся его прежняя неприязнь к Лютеру. Я прекрасно знал, что если сейчас он бросит Лютера из соображений соблюдения этикета СС, то его судьба будет решена. И поэтому мне пришло в голову, что в настоящий момент, возможно, будет благоразумнее отступить и вернуться к этому вопросу при более благоприятных обстоятельствах. Похоже, гибель Лютера была предопределена. Нервное беспокойство охватило Гиммлера, и он забормотал: «Да, да, Вульфи, ты прав». Я прервал его: «Господин рейхсфюрер, я должен просить вас не принимать поспешного решения в этом деле. Оно слишком сложное, а его последствия — далекоидущие».
Было невозможно угадать, что происходило в голове у Гиммлера в тот момент. Думаю, он пытался оценить свое нынешнее положение при Гитлере и решить, на какой риск он может пойти. Я чувствовал, что решение склоняется не в мою пользу, но он ушел, так и не приняв его.
Я был разочарован и пребывал в растерянности — что делать дальше. Я хотел бы, чтобы в тот вечер у нас с Гиммлером состоялся еще один разговор, но, зная его установившиеся привычки, я понимал, что неразумно будет даже и пытаться. Я мысленно перебрал тысячу возможностей, но так и не смог найти выход. В полночь мои размышления прервал телефонный звонок.
Это был Мюллер, который коротко сообщил мне, что Гиммлер решил передать ему дело Лютера для расследования. Он попросил меня быть в его распоряжении и дать ему информацию. Затем он попросил меня утром вызвать к себе в кабинет помощника Лютера и получить от него письменные показания о его разговоре со мной, которые Мюллер хотел использовать как главную улику. Я повесил трубку, не попрощавшись. Ситуация была крайне неприятной.
На следующее утро я позвонил Гиммлеру. Более уклончивым и неопределенным ему трудно было бы быть, но в конце концов он сказал: «Ну, ну, успокойтесь. Пока еще никакого окончательного решения по Лютеру не принято. Что бы ни случилось, у меня будет время обдумать это дело, и я дам вам возможность обсудить его со мной еще раз».
На следующий день коллеги Лютера подверглись перекрестному допросу у Мюллера, а затем были арестованы. Затем был проведен допрос ряда чиновников министерства иностранных дел. И в завершение сам Лютер был арестован и подвергнут безостановочному допросу. Все арестованные твердо стояли на своем. Риббентроп был серьезно уличен их показаниями, и если бы страной управляли ответственные руководители, то они получили бы достаточно оснований для его позорной отставки. Но механизм Третьего рейха работал иначе. Протокол Высшего Ордена СС был прежде всего. Особенно инкриминирующие факты были убраны из показаний и исчезли в недрах письменного стола Гиммлера. Мне так и не стало ясно, сделал ли это Гиммлер, чтобы иметь в запасе уличающий материал на случай, если позже возникнет такая необходимость, или чтобы защитить доброе имя СС.
Спустя восемь дней Риббентроп получил краткое изложение содержания досье и немедленно пошел к Гитлеру. Разумеется, его версия произошедшего была исключительно односторонней. Он сказал фюреру, что это дело — всего лишь неприятная атака подчиненного на внешнюю политику, проводить которую приказал сам Гитлер. Риббентроп потребовал, чтобы Лютера отстранили от должности за несоблюдение субординации и повесили за пораженчество. Но это было уже слишком даже для Гитлера. Вероятно, он уже обсудил это дело с Гиммлером. Во всяком случае, он в конечном итоге приказал уволить Лютера из министерства и отправить в концлагерь на время войны.
Когда я позднее обсуждал это дело с Гиммлером, я не пытался скрыть свое разочарование. Я откровенно сказал ему, что он крайне неудачно повел это дело. Гиммлер молча принял упрек. Я потребовал, чтобы он не исполнял суровый приговор, который Риббентроп хотел вынести коллегам Лютера. Гиммлер согласился, и больше никаких наказаний не последовало, за исключением нескольких человек, которые были отправлены на фронт в войска СС. Гитлер категорически запретил мне навещать Лютера, но я использовал свое влияние на Мюллера, чтобы гарантировать ему льготный режим содержания. Позднее я узнал, что в конце войны Лютер отказался участвовать в строительстве моста для русских в восточном секторе Берлина, требуя освобождения как заключенный концлагеря, и был расстрелян на месте русским сержантом за отказ выполнять приказ.
Притом что я бы хотел максимально быстро приступить к выполнению планов, разработанных в Житомире, я понимал, что поспешные действия будут губительны. Я мог лишь использовать те разведывательные контакты, которые наработал за последние несколько лет, и хотел не поспешно вовлекать самые важные из них, а сохранить их для ведения окончательных переговоров. В то же время, признаюсь, меня мало волновал тот факт, что я, самый молодой сотрудник в штате Гиммлера, сумел добиться для себя таких широких полномочий. Мне пришлось преодолевать чувство неуверенности. Было ли обещание Гиммлера честным и серьезным? Я уже подозревал, что в его характере присутствует большой элемент нерешительности, и я решил не торопить события.
Я начал осторожно налаживать контакты с английским генеральным консулом в Цюрихе, который выразил готовность начать предварительные беседы с уполномоченным представителем Германии. Позднее он сообщил, что он получил добро от Черчилля на ведение таких неофициальных зондирующих бесед при определенных гарантиях. Наконец, он был даже готов приехать в Германию для ведения этих переговоров на соответствующем уровне разведслужбы. Он был хорошо информирован обо мне и моей позиции.
По завершении этих приготовлений я сообщил Гиммлеру о первых шагах, предпринятых мною, на основании данных мне им полномочий. Моей целью было получить его согласие, прежде чем действовать дальше, но здесь я испытал свое первое разочарование. Он обсуждал со мной эту тему часами, и вскоре я начал замечать, что его взгляд на нее становится все более запутанным и переменчивым. Сначала я не понимал, почему он так себя ведет, а потом осознал, что он напуган своей собственной смелостью. Легко представить себе мое раздражение и разочарование, когда в своей лучшей манере школьного учителя он заявил, что, наверное, лучше всего будет сначала обсудить все это с Риббентропом.
Я заметил, что в своей основе это будет идти вразрез с той политикой, которую он разработал и развил. Будет катастрофа, если Риббентроп согласится на этот план, так как все зависело от его исключения из него. Если же он отвергнет его — что наиболее вероятно, — то тогда получится, что мы привлекли его внимание к своим планам. Я был растерян и не понимал, что побуждает Гиммлера ввести Риббентропа в наши планы.
На мою аргументацию он ответил нетерпеливо: «Я устал работать против фюрера, я хочу работать вместе с ним. Вот мое последнее решение, и вам придется с ним смириться».
Так что об этом плане стало известно Риббентропу. Насколько я мог судить, ни один из них при обсуждении его не зашел дальше любезных и бессмысленных формальностей — фехтовали со спущенным забралом, — и ни один из них не выдал своих реальных мыслей.
Как я и боялся, все это насторожило Риббентропа; он решил обсудить этот вопрос с Гитлером. Гиммлер равнодушно наблюдал за таким развитием событий, трусливо демонстрируя недостаток решимости и ничего не предпринимая, в то время как Риббентроп, как говорят, извлек для себя большую выгоду.