Много времени ушло на то, чтобы решить, как передать декларацию о капитуляции западным державам. Согласно первоначальному плану, граф Бернадот должен был полететь к генералу Эйзенхауэру без каких-либо дипломатических предварительных процедур или подготовки, но от этого плана отказались. В конечном счете договорились, что Гиммлер напишет письмо его превосходительству Кристиану Гюнтеру — министру иностранных дел Швеции с просьбой оказать поддержку посланию Гиммлера, которое ему вручит граф Бернадот. Гиммлер коротко обсудил формулировки этого письма со мной, а затем при свечах сам набросал его черновик.
Граф выразил свою готовность лететь в Стокгольм на следующий же день, 24 апреля, чтобы инициировать необходимые процедуры. Договорились, что я отвезу графа во Фленсбург и останусь там в качестве посредника на случай возникновения дальнейших вопросов. Тепло попрощавшись, мы с Гиммлером покинули шведское консульство в час тридцать дня.
И по дороге в консульство, и по пути обратно Гиммлер сам вел свою машину, очень тяжелую. Он вел ее так плохо, что мы с одним моим сотрудником, выступавшим в роли проводника, покрывались холодным потом. Начнем с того, что он никогда и не был хорошим водителем, а теперь он был в состоянии большого нервного напряжения. Он неоднократно наскакивал на бордюрный камень, а каждый встречный грузовик был новым испытанием. Когда мы выехали с территории шведского консульства, мы стартовали слишком быстро и въехали в сточную канаву. Все мы, включая графа Бернадота, с четверть часа пытались помочь машине снова начать движение.
Я сопроводил Гиммлера до офиса генерала Вюнненберга и пробыл с ним еще полчаса, чтобы успокоить его страхи относительно предпринятых им шагов. Я пытался вселить в него мужество и сказал ему, что он не совершил предательства немецкого народа. Потом я поехал в «Данцигер хоф» и в пять часов утра возвратился в шведское консульство, чтобы забрать графа Бернадота и отвезти его во Фленсбург.
Когда мы прибыли на датско-германскую границу, я попрощался с графом, который выразил надежду на то, что вскоре сообщит мне по телефону хорошие вести.
Близился уже полдень, когда наконец у меня появилась возможность хоть немного отдохнуть в доме шведского консула, но едва я там устроился, как меня разбудили сильнейший авианалет и артобстрел с военных кораблей, находившихся вблизи берега. Я поспешил спуститься в подвал, полуодетый, и был немало смущен, впервые увидев там хозяйку дома.
На следующий день, 25 апреля, я приказал штандартенфюреру Бовензипену явиться ко мне во Фленсбург. Сначала я показал ему свое разрешение, подписанное Гиммлером, в котором говорилось: «Приказы генерала Шелленберга, действующего по моему особому поручению, выполнять беспрекословно». Я сказал Бовензипену, что все заключенные датских и норвежских концентрационных лагерей независимо от обстоятельств должны быть переданы Швеции. Я сообщил, что намереваюсь на следующий же день поехать в Копенгаген, чтобы обсудить политическую ситуацию в Дании с доктором Бестом (имперский уполномоченный Германии в Дании), и попросил его устроить мне встречу с ним. Главной моей целью было остановить смертные приговоры и казни.
26 апреля я получил промежуточный отчет от графа Левенгаупта из шведского консульства о том, что переговоры идут не очень гладко и союзники отказались вести их с Гиммлером. Но я не стал передавать ему эту информацию.
Ночью мне сообщили, что граф Бернадот прибудет из Копенгагена в аэропорт Оденсе на следующее утро. Доехав туда, я узнал, что отъезд графа из Копенгагена был отложен из-за плохой погоды. Я ждал с все возрастающим беспокойством, потому что погода продолжала ухудшаться. Комендант аэропорта приказал всем зенитным постам вести наблюдение, и постоянно запускались осветительные ракеты до тех пор, пока самолет наконец не приземлился в четыре часа дня.
Затем мы поехали в Обенро, где получили возможность в спокойной обстановке обсудить негативный результат нашего плана и сложную ситуацию, к которой привело отношение союзников к Гиммлеру. Мы обдумали, к каким выводам можно прийти. Граф Бернадот рассуждал как частное лицо, но его главной заботой оставалось предотвращение дальнейших военных действий в Норвегии и Дании, и он предложил нам обоим поехать к Гиммлеру и обсудить с ним все это.
Мало того, что наши планы ни к чему не привели, но и в прессе союзников появилось сообщение об этом. Поэтому мое положение при Гиммлере было довольно непростым, и я был очень рад, что граф поедет со мной в Любек. Мы договорились встретиться в четыре часа следующего утра и поехать туда вместе.
Я вернулся во Фленсбург и попытался связаться с Гиммлером, но смог поговорить только с Брандтом, который с большим волнением спросил меня о результатах. Я ответил, что результаты негативные, но граф хочет приехать со мной в Любек, чтобы обсудить вопрос о немецких армиях в Скандинавии. Это предложение было жестко отвергнуто; я должен был явиться к Гиммлеру один.
Этот разговор произошел сразу же после полуночи. Я не хотел будить графа в такой час и поэтому выехал в Обенро в три часа утра, в назначенное время встретился с графом и попросил его не ехать со мной — я сказал, что должен встретиться с Гиммлером к югу от Любека и окажусь слишком близко от линии фронта. Я простился с графом и поехал в Любек. Было утро 28 апреля.
Я понимал, что мое положение при Гиммлере теперь настолько осложнилось, что, возможно, меня захотят ликвидировать, и поэтому я договорился с астрологом из Гамбурга, что он поедет со мной. Гиммлер знал этого человека лично и был о нем очень высокого мнения. Он никогда не мог устоять против того, чтобы ему прочли его гороскоп, и я думал, что это смягчит его реакцию на разочарование.
Первую часть моего разговора с Гиммлером нет нужды приводить здесь. Он был непростой, и, оглядываясь назад, я не могу понять, почему он так хорошо закончился.
Мы долго обсуждали причины отказа союзников. Гиммлер был жестоко разочарован и особенно раздосадован тем, что все факты были опубликованы в мировой прессе. Он боялся, что его письмо к министру иностранных дел Швеции теперь тоже появится в печати. Затем мы обсудили проблему Дании и Норвегии. Тот факт, что Гиммлер считал меня как главного подстрекателя его к мирным инициативам ответственным за их провал, который мог иметь фатальные последствия для его отношений с Гитлером, не был хорошей основой для моих планов спасти Скандинавские страны. Однако с помощью астролога мне удалось убедить его принять мою точку зрения, и после часовых раздумий он дал мне разрешение обсудить с графом Бернадотом окончание оккупации Германией Норвегии и интернирование в Швеции немецких оккупационных войск до конца войны. Гиммлер утверждал, что готов принять подобное решение и по Дании, но окончательно этот вопрос будет решен позже. Однако он уполномочил меня подготовить доктора Беста к такому ходу событий. Более того, он был готов назначить меня своим специальным представителем в правительстве Швеции для ведения переговоров по мирному урегулированию на территории Скандинавии. В это время он все еще считал само собой разумеющимся, что через день-два он как преемник Гитлера сможет решать такие вопросы безо всякого труда.
Я немедленно возвратился во Фленсбург, прибыл в Обенро около полудня 29 апреля и пообедал с графом и послом Томсеном в доме последнего. Потом мы с графом обсудили согласие Гиммлера на урегулирование в Скандинавском регионе, и он договорился о встрече на следующий день между мной и представителями правительства Швеции, на которой он тоже должен был присутствовать. Томсен привлек мое внимание к ряду особых запросов, включая предотвращение казни и освобождение датских полицейских, и на следующий день я сумел решить эти вопросы к его удовлетворению.
В тот же день около пяти часов мы выехали из Обенро в Копенгаген. Машину вел граф, и безо всяких приключений мы добрались до столицы Дании, где остановились в гостинице «Англетер».
Утром 30 апреля я первым делом поехал к доктору Бесту, чтобы уведомить его о своих полномочиях, касавшихся мирного прекращения немецкой оккупации Скандинавских стран, и о предполагаемой преемственности Гиммлера Гитлеру. Как я и предвидел, доктор Бест со всем согласился.
В полдень я встретился с г-ном фон Постом из правительства Швеции и графом Бернадотом. Все прошло очень гладко. Правительство Швеции попросило, чтобы все происходило через меня с четкими обязательными предложениями со стороны немецких властей. В завершение встречи посол Швеции в Копенгагене фон Дардел дал обед, на который был приглашен также и доктор Бест.
Сразу же после обеда я поехал в Корсёр, чтобы успеть на паром, отплытие которого задержали ради меня на два часа. Я прибыл во Фленсбург ночью и встретился с сотрудником своего ведомства штурмбаннфюрером доктором Вирзингом, который сообщил мне, что Кальтенбруннер уволил меня со всех моих должностей и назначил оберштурмбаннфюрера Банка начальником политического отдела разведки, а оберштурмбаннфюрера Скорцени — начальником ее военного отдела.
После короткого телефонного разговора с Гиммлером доктор Вирзинг и я поехали в Любек, так как я хотел, чтобы он полетел на юг и отвез контрприказ Гиммлера, отменяющий мое увольнение. На поездку длиной всего тридцать миль у нас ушли три с половиной часа, потому что дороги были полностью забиты войсками, стремившимися покинуть район Мекленбурга. Мы прибыли на место в четыре часа утра 1 мая, и один из адъютантов Гиммлера провел меня в его новую штаб-квартиру в Калькхорсте неподалеку от Травемюнде.
Так как Гиммлер лег спать в три часа утра, я пошел к Брандту, который сообщил потрясшую меня новость: Гитлер совершил самоубийство, а его преемником стал адмирал Дёниц, а не Гиммлер.