Честное слово, комбат — очень хороший мужик, это потом говорили все, кто с ним служил!..
Но тогда…
Он в Афгане был меньше недели и не очень понимал, чего требует. Искополь — это исконно „духовский“ укрепрайон, что-то вроде знаменитого Панджшера, только там Ахмад-Шах, а здесь Раббани… Войсковые операции, и те проку не давали. А тут…
Кому идти? Свободных от нарядов бойцов наскреблось семнадцать, то есть больные да случайные. На задание же должно выходить не меньше двадцати!.. С трудом находим двух приблудных саперов и проводника служебной собаки без собаки.
Кто поведет? Капитан Алексеев.
Я тогда аж подпрыгнул:
— Саша Алексеев? Да он же только пару дней как из Союза, реального боевого опыта — ноль!
— Тогда поведешь ты! — говорит комбат.
— Я? Легко! Но кто в штабе останется?
Комбат долго матерился, а потом принял решение.
Группу веду я, показываю Алексееву, как надо работать, потом мы возвращаемся к постам боевого охранения аэродрома, там переднюем, меня заберет бронетранспортер, а следующую ночь Алексеев работает сам: „Капитан он или не капитан?“… Логика, конечно, в стиле 41-го года, но дальше — больше: оказывается, наша группа должна засветиться.
Тут я подпрыгиваю второй раз — сознательно засветиться в районе „работы“! Подобное в моем спецназовском мозгу вообще никак не укладывается! Но таков замысел: противник должен понять, что в окрестностях Искополя появилась группа спецназа, а спецназа нашего „духи“ уже действительно по-настоящему боялись!.. Под эту марку нам надлежало немного побутафорить, а там вернется с засад вторая рота — она-то и займется настоящим делом. Бред, конечно, но выбирать не приходилось.
Как мы шли — это вообще отдельная песня. Но вышли все же на „духовские“ дозоры. Ну и обстреляли их внаглую. Причем обычно спецназ действует очень аккуратно, трупы оттаскивает, прячет, а тогда мы их демонстративно оставили. Даже раненого добивать не стали: пусть кричит, у нас задача такая — больше шума.
Но только „духи“ тоже не дураки. Как потом выяснилось, именно из-за нашей сознательно топорной работы они и решили, что никакой мы не спецназ, а обычная пехота. И стали, в свою очередь, преследовать уже нас самих. А мы принялись петлять и отрываться.
Оторвались. И допетлялись…
Вместо намеченного для выхода участка вышли к минному полю. Было это около 2.50 ночи, а с 3.00 до 3.05 — сеанс радиосвязи с боевым охранением на основной частоте, с 3.05 до 3.10 — на запасной.
В 3.00 нам никто не ответил — сука-радист проспал, и только в 3.06 наконец откликнулся. Я потребовал, чтобы выслали провожатых, чтобы провести через мины группу. На той стороне поля появляются два силуэта, медленно, зигзагами движутся к нам. Они? А кто ж его знает?!!
А ночь, что называется, „перестает быть томной“… „Духи“ нас уже обнаружили и слетаются, как мухи на дерьмо. Причем то самое дерьмо — это мы… Их еще чуть-чуть соберется, и все — передавят, как курят…
Счет идет уже на минуты… Делать нечего, и я принимаю решение: мелкими группами двигаться в сторону провожатых. До них метров пятьдесят, луна светит, авось повезет. Первыми пошли лейтенант Савченко и еще два бойца.
До сих пор себя виню — мне все кажется, что тогда у левой ноги одного из бойцов я успел заметить темное пятно мины. И вроде бы я даже попытался крикнуть „Стой!“, но тут под этой самой левой ногой полыхнуло белым огнем… Это была растяжка…
Передний боец и лейтенант Савченко ее переступили, даже не заметив, а замыкающий зацепил… И ему оторвало ногу… Напрочь…
Савченко изрешетило до задницы, мы потом вместе лежали в палате, у парня из-за повреждения пяточного нерва боли были страшные, все время стонал, а я стыдил: „Не тебе одному больно!“… Но его можно понять — первое ранение, как-никак… Алексееву осколком ухо срезало, так и прибежал ко мне тогда с висящим ухом… Ничего, потом пришили. Головной остался без штанов — их изорвало в клочья, но при этом ни царапины. Смешно…
А я… я принял полный набор осколков — от голеней до „лифчика“ на груди с запасными магазинами…
И снова угодил в госпиталь».
А еще он частенько вспоминает один случай…
«…Мы тогда шли досмотровой группой по степи на бэтээрах… Обычный рейдовый выход… Вдруг мощный толчок, и машина встает буквально раком!.. Я сначала решил, что это подрыв, на случайную мину наскочили, такое бывало, и довольно часто, а потом оказалось, что это мудила-механик умудрился не проскочить арык! В общем, застряли… Но место вроде спокойное. Ждем вызванной по рации подмоги… И тут я вижу вдруг, метрах в десяти от бэтээра — гюрза, здоровенная такая, с руку толщиной… Выхватываю ПМ, бабахаю ей в голову… На хрена? Не знаю и до сих пор не могу объяснить… Нервы? Инстинкт? Хер его знает!.. И вообще, что бы она нам сделала — мы же на броне сидим, высоко! Но только гюрза, вместо того чтобы испугаться, мгновенно оборачивается и атакует нас… Все было как в замедленном кино — она почти летит по воздуху, стремительно извиваясь, я бью из пистолета, и каждый раз пуля взметает пыль в миллиметре от того места, где только что был изгиб ее тела. А я стреляю очень хорошо! Гюрза подлетает к БТР, яростно впивается зубами в его колесо, а потом как-то очень спокойно, с достоинством уползает… Я очень часто вижу всю эту сцену во сне… Почему? Да потому, что сам — такая же гюрза!..»
Удивительно, сколько вот таких, настоящих ремесленников войны, осталось теперь не у дел… Молодые ветераны, которые могли бы очень многое рассказать и очень многому научить тех, молодых пацанов-офицеров, которые еще только-только собираются стать настоящими воинами… А скольким они, эти ветераны, могли бы спасти жизнь, поделившись своим таким бесценным опытом?!! Жаль, что этого не понимают те, кто сейчас в армии «у руля».
Много, очень много незнакомых премудростей пришлось постигать Мише и столько же новых, совершенно незнакомых для него военных наук… Но именно теперь он был бесконечно благодарен своему Учителю Тадеушу, который развил в нем характер не бойца, а именно воина! И дал те знания, которые, как когда-то думал Миша, ему никогда в жизни не пригодятся. Владение ножом, например…
И, как бы это ни было странно, теперь уже Миша преподавал это искусство! Искусство владения ножом и умение метать ножи!..
— Кинжальный прямой штык от автомата «АКМ» с лобжинкой для кровостока для метания был бы удобен, если бы не имел кольца для насадки на ствол и чрезмерно загнутого и утяжеленного конца ручки… — рассказывал Мишка на занятиях, и его слушали, разинув рты, не только солдаты-«срочники», но и офицеры, и даже те инструктора ножевого боя, которые были признанными мастерами этого вида оружия. — Когда я снимаю все эти лишние причиндалы, то им можно прекрасно пользоваться!.. А вот штык, напоминающий финку от автомата «АК-47», использовать для метания еще труднее! Потому что его «жало» смещено в сторону, а рукоятка очень тяжелая, со многими изгибами и углами… И еще очень мешает односторонняя пила, которой можно запросто поранить руку. Надо быть хорошо подготовленным бойцом, чтобы иметь определенный результат при бросках такого штыка. Но, в общем, его можно использовать в армии, и в частности для разведчиков… Расстояние до цели в момент броска должно быть примерно четыре с половиной, может быть, пять с половиной метров — это зависит от роста бойца и длины его руки. Есть еще армейский кинжальный штык с ромбовидным заточем с обеих сторон лезвия, но с таким же недостатком — у него тоже очень неудобная ручка. Одним словом, наши отечественные штыки за ручку не кинешь. Очевидно, ученые из Министерства обороны экспериментировали с этими ножами в кабинетах… И еще один «неудобный, неправильный момент». Цвет метательного ножа должен быть черным, чтобы он практически не был виден в руке, и уж тем более в полете… И уж никак не блестящим, с красно-оранжевой рукояткой!..
Миша метнул штык-нож через головы слушавших его наставления бойцов куда-то за их спины, и оттуда раздалось:
— Д-дунц-з-з-з! — армейский штык-нож воткнулся в деревянный столбик, на котором висел щит с прикрепленной к нему стенгазетой.
— Поэтому благодаря огромнейшему опыту моего Учителя и его познаниям в этих вещах был сконструирован нож, который лучше всего подходит именно для этих целей. — Миша достал самодельный нож, который он сам с разрешения и с помощью одного из прапорщиков-техников изготовил за неделю в слесарных мастерских бригады. — Форма метательного ножа, ребята, должна быть крайне утилитарна и функциональна. То есть только так и никак иначе! Опираясь на опыт Учителя и немного на свой личный, я пришел к выводу, что метательный предмет, а именно нож, должен напоминать силуэт плывущей акулы. Такой нож удобно не только метать, но им еще удобно работать в ближнем бою и фехтовать на дистанции. Но…
Миша пустил нож по рукам, чтобы каждый мог его посмотреть и «почувствовать»:
— Мы — разведчики… И нам необходимо иметь в руках функциональное и максимально простое оружие! Поэтому этот нож уже тоже не «плывущая акула»… Я еще больше упростил форму ножа, и сама рабочая часть, та, что входит в мишень, а в бою — в тело противника, теперь напоминает пулю. Обратили внимание? А теперь о его размерах. — Нож тем временем вернулся к Мише, и он взял его. — Длина всего ножа — 250 миллиметров, ручка — 100, лезвие — 150. То есть лезвие — полторы длины ручки. Ширина лезвия — 25–28 миллиметров. При изготовлении толщина заготовки должна быть примерно два с половиной миллиметра. Толщина накладок ручки по два миллиметра. Заклепок, держащих ручку с каждой стороны, можно делать две или три.
На заготовку идет сталь в 55 единиц жесткости по шкале Роквелла. Если взять 60 единиц жесткости, то при обучении нож, попадая в стенд плашмя, будет ломаться, потому что такая сталь практически будет хирургической, а при 50 единицах жесткости нож, попадая в стену, будет сильно гнуться. Поэтому взята середина шкалы. Но… Тут уже метод проб и ошибок… Можно брать рессорную сталь от «Волги ГАЗ-21» или клапанную сталь от автомобильного двигателя…