— А с волком так получилось. Было это три года назад, аккурат в Яблочный Спас. Лето жаркое было, все высохло. Выхожу во двор, слышу за забором кто-то жалобно скулит. Прямо как собака. Подхожу, смотрю, у забора волк лежит. С виду нестарый, но худющий, все ребра наружу. Смотрит на меня жалобно, глаза мутные, поскуливает. А у нас как раз дома картоха варилась, ну я в миску наложил, маслом полил, сала подрезал, хлеба накрошил, в другую миску воды налил, принес ему под морду сунул. Он все секунд за пять съел, воду выпил, на бок упал и глаза закрыл. Ну, думаю, помрет скоро, тут я его и закопаю.
Старик отломил кусок печенья долго жевал его, запил чаем, продолжил:
— Весь день лежал, я подходил проверить — не помер ли? Нет, глаза закрыты, но дышит. А на следующий день подхожу, а его нет — в лес ушел. С тех пор я волков не боюсь. Сейчас, наверное, в лесу его дети бегают, должны они помнить, как я их отца спас.
— Да уж… — сказал Никита. — Вот это история.
— Ваши жены, небось, беспокоятся? — спросила баба Настя.
— Перед вами два холостяка, — засмеялся Панкрат. — Не закоренелых, но вот так получилось.
— И что, вас в Москве никто не ждет? — продолжала допытываться баба Настя.
— Панкрата ждут, — сказал Никита. — Панкрат, тебя Наташка точно ждет, она к походу на Соловки готовится, сейчас наряды покупает.
— Ну да, — развеселился Панкрат. — Я к тебе ехал, она звонит. Спрашивает, какого цвета ей непром покупать — желтый или голубой?
— Что такое непром? — спросил старик.
— Непромокаемая куртка, но яхте незаменимая вещь. Я и говорю, желтый, это хорошо для безопасности. А голубой тебе больше пойдет.
— И что? — спросил Никита.
— Сказала, что купит голубой.
Все засмеялись.
— Ты не сказал, что уезжаешь? — спросил Никита.
— Сказал, что уезжаю на пару дней выручать Макса. Просил не говорить об этом Варе.
— Варя, это кто? — перебила его баба Настя.
— Сестра Макса, они с Наташей подруги, — сказал Никита.
— Вот она и будет волноваться.
— Она привыкла, что он по всему свету болтается.
— Наташа спросила — куда, — продолжил Панкрат, — я сказал, что сам не знаю, Никита дорогу покажет.
— А что эта Наташа, красивая? — спросила баба Маша. — Ты мужчина видный, у тебя жена должна быть красавицей.
— Брюнетка, умница, красавица, — улыбнулся Панкрат. — С другими не общаюсь.
— А где работает, — продолжала выпытывать баба Настя.
— Точно не знаю, кажется в рекламном отделе какой-то фирмы.
— Она — начальник отдела, — сказал Никита. — Неплохо зарабатывает, свободный график. Ты за нее держись, она баба неплохая. Я ее сто лет знаю, могу только хорошее про нее сказать.
— Ладно… — смутился Панкрат. — Поживем, посмотрим. Спасибо за обед, — сказал он вставая. — У вас хорошо, но траншея сама не выкопается.
Уже в дверях, полностью одетый, он спросил:
— Дядь Вань, а ты вчера вечером ничего необычного не видел? Ну, кроме волков и грозы.
— Да я на волков внимания не обращаю, — сказал старик. — А гроза… видел такое раньше. Я однажды даже северное сияние видел. Давно, правда, это было. А так, что тут необычного. Про лешего бабка выдумала, ей что-то померещилось, вот она и рассказывает с каждым разом все страшнее, чтоб самой испугаться.
Стемнело. Панкрат посмотрел на часы, снял перчатку, ладонью вытер лицо.
— Шабаш! Я посчитал, прошли сто тридцать шагов. У меня шаг семьдесят сантиметров… — он на секунду задумался. — Ровно сто метров прошли. Завтра выйдем на открытое место, там быстрее пойдет.
Тропу на улице наполовину занесло снегом. Они подошли к дому, где жил больной дед. Сугроб у его стены доходил до самых окон. Дуга качелей исчезла под снегом, ель на углу казалась белым огромным конусом с редкими темными полосками.
— Что-то тут не то, — Никита остановился, показал на крыльцо. На нем лежал упавший навес, но сбоку от крыльца в сугробе явственно виднелись следы. Точнее, не следы, а полузанесенная снегом тропинка, как будто кто-то пробирался через сугробы, чтобы добраться до входной двери. Через сломанную калитку тропинка тянулась к улице, но чем дальше она была от дома, тем сложнее ее заметить — ветер на улице как будто специально постарался ее скрыть.
— Утром ничего такого не было, — сказал Никита. Он вспомнил, как однажды ходил с бабой Машей к деду, чтобы натаскать ему воды и укрепить тот самый навес, который покрытый снегом сейчас лежал на краю крыльца. Ему тогда очень не хотелось заглядывать в комнату, где лежал дед. Оттуда несло чем-то кислым, затхлым. Он боком встал в дверном проеме, сказал, что вода в сенях и что навес он укрепил укосиной. В ответ услышал хриплое «спасибо», кивнул и стремительно вышел на улицу.
— Не было, — подтвердил Панкрат.
Не сговариваясь, они свернули с улицы и направились к дому деда. Панкрат шел впереди, лопатой расчищая дорогу. Дошли до крыльца, подошли к двери, Панкрат погремел огромным висячим замком.
— Замок солидный, но петли держатся на честном слове, — сказал он, — Тут даже гвоздодер не нужен, дернул посильнее и входи в дом.
Он потоптался на крыльце, ногой сбросил вниз верхушку сугроба.
— Сегодня на крыльцо никто не поднимался, — заключил он. — Снег нетронутый. Кто-то подошел сбоку, посмотрел и ушел.
Он включил на телефоне фонарик, осмотрел окна. Все было цело.
— Некому тут ходить, — сказал Никита.
— Некому, — согласился Панкрат. — А главное — незачем. Дом пустой, ценностей и продуктов там точно нет. Дачники все увозят с собой.
Вопросов у них было много, ответа не было ни одного. В деревне живет кто-то еще, о ком не знают дядя Ваня с бабкой? Живет тайно и, чтоб его не заметили, не включает свет по ночам. Или он ложится спать, как только стемнеет? Хорошо, пусть так, но зачем он подходил к пустому дому, не пытаясь войти внутрь?
— Идем домой, — прервал мысли Никиты Панкрат. — Скоро совсем темно станет.
Он соскочил с крыльца, погрузился по колено в сугроб, осторожно вытащил ноги и, стараясь ступать осторожно, направился к калитке. Сделав три шага, он вдруг остановился и поднял руку.
— Видишь? — прошептал он.
Никита посмотрел на улицу и вздрогнул. У калитки на дорожке, которую они протоптали, стоял волк. Стоял неподвижно, молча. В темноте он казался огромным: мощные лапы, округлые бока, уши поднялись, слегка подрагивали.
— Он сытый, — так же шепотом сказал Панкрат. — Ему просто интересно, что происходит.
Он поднял лопату, крикнул «Кыш!». Волк не пошевелился, только повел головой в сторону, затем продолжил смотреть на Панкрата, который размахивал лопатой.
— Пошел вон! — кричал он. — Давай, голубчик, назад в лес.
Волк еще немного постоял, потом повернулся и вышел на дорогу.
— Он один, на двоих нападать не будет, — сказал Панкрат и опустил лопату.
Волк стоял на дороге и чего-то ждал. Панкрат подошел к калитке, снова взмахнул лопатой. Волк отскочил в сторону, освобождая им путь.
— Пошли, — сказал Панкрат и, выставив лопату, пошел вперед. Волк немного отступил, продолжая смотреть, как Никита, держа лопату наготове, присоединился к Панкрату и они, не спеша, постоянно оглядываясь, направились по улице. Волк затрусил вслед за ними.
— Других волков нет, — сказал Панкрат, когда они подошли к своему дому. — А этому что-то от нас надо.
Они поднялись на крыльцо, воткнули лопаты в снег. Волк остался стоять у калитки.
— Калитку надо завтра откопать, сейчас ее не закрыть, — сказал Панкрат и взялся за ручку двери. — Не подумали мы об этом.
В сенях они отряхнулись от снега, выглянули в окно. Волка у калитки не было.
— Ушел, — сказал Никита.
Подошел Панкрат.
— Тише, — сказал он, прислушался и приоткрыл дверь на улицу.
— Так я и думал, от него не отделаешься.
Никита тоже выглянул в щель приоткрытой двери. Волк сидел на крыльце к ним спиной, как будто собирался охранять дом от непрошенных гостей. На приоткрытую дверь он не обращал внимания, казалось, что он смотрит на калитку и чего-то ждет.
— Пугнем? — прошептал Никита. — Пальнем у него над головой.
Панкрат покачал головой.
— Патронов с картечью всего шесть, надо экономить. Да и других не так много. Хрен с ним, пусть сидит, потом решим, что будем делать.
В комнате тепло, в печи гудело пламя, на плите стояла кастрюля.
— Щи, — сказал Макс. — Квашеная капуста, тушенка, картошка, морковь, лук. Еще рис добавил для сытости.
— Лук и морковь обжарил? — спросил Панкрат, снимая с головы пуховый платок.
— Обижаешь, капитан! — Макс приподнял крышку, жестом пригласил его понюхать. — Все, как ты учил.
Панкрат взял ложку, зачерпнул густое варево.
— Отлично! — в другой руке он держал в руках платок, не зная, куда его пристроить. Никита снял ватник, руками стряхнул на пол растаявший снег, сел на стул, снял ботинки, постучал по полу, пошевелил пальцами в мокрых носках.
— Ну и видок у вас, — усмехнулся Макс.
— Нормально, — Панкрат повесил платок на спинку стула. — Дорогая одежда старит, как говорила Коко Шанель.
— На крыльце нас волк охраняет, — добавил он.
Макс поднял брови, вышел в сени, вернулся.
— Один на крыльце, три у калитки. Пугнуть? А то на улицу не выйдешь.
Он подошел к ружью. Панкрат остановил его.
— Утром калитку откопаем, закроем, все будет нормально.
Сели за стол, Макс наполнил тарелки. Ели молча.
— Сто метров прошли, — сказал Никита. — Дальше полегче будет. И нас старики пригласили на Новый год.
Макс никак не отреагировал. Он перестал есть, водил ложкой в тарелке, словно пытаясь найти что-то особенно вкусное.
— Я майонез в подполе видел, — добавил Никита. — Можно оливье сделать.
— Точно, — сказал Панкрат. — Оливье, винегрет, а картошку с сыром запечь. Макс, ты что молчишь?
Макс поднял на него глаза.
— Я с ними еще и Пасху буду встречать.
Несколько секунд за столом было молчание. Первым нарушил его Никита: